Эрик-Эмманюэль Шмитт - Два господина из Брюсселя

• Название: Два господина из Брюсселя
• Автор: Эрик-Эмманюэль Шмитт
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-389-05376-2

Новая книга новелл Эрика-Эмманюэля Шмитта «Два господина из Брюсселя» продолжает линию полюбившихся русскому читателю сборников «Концерт „Памяти ангела“», «Мечтательница из Остенде», «Одетта». Шмитт вновь говорит о любви — в самых разных, порой неожиданных формах, а еще о том, как архитектура нашей жизни деформируется под воздействием незримых страстей, в которых герои порой даже не отдают себе отчета.

---

Эрик-Эмманюэль Шмитт ДВА ГОСПОДИНА ИЗ БРЮССЕЛЯ

ДВА ГОСПОДИНА ИЗ БРЮССЕЛЯ

В тот день, когда человек лет тридцати в синем костюме позвонил в дверь и спросил, действительно ли она та самая Женевьева Гренье, которая обвенчалась с Эдуардом Гренье тринадцатого апреля пятьдесят пять лет назад в соборе Святой Гудулы,[1] ей следовало захлопнуть дверь, заявив, что она не принимает участия ни в каких телеиграх. Но, озабоченная тем, чтобы никого не обидеть, она по привычке отогнала пришедшие в голову мысли и тихо произнесла просто «да».

Удовлетворенный ответом синий костюм представился как мэтр Демельмейстер, нотариус, и сообщил, что она является единственной наследницей господина Жана Деменса.

— Что?!

Глаза Женевьевы удивленно округлились.

Нотариус испугался, что совершил бестактность:

— Вы не знали, что он умер?

Более того, она не знала, что он вообще существовал! Это имя не пробуждало в ней никаких воспоминаний… Жан Деменс? Неужто не только ноги отказывают? Она еще и на голову хромает? Жан Деменс? Жан Деменс… Смущенная, она чувствовала себя виноватой.

— Я… У меня провал в памяти. Напомните мне, сколько лет было этому господину?

— Вы родились в один и тот же год.

— А что еще?

— Господин Деменс жил в Брюсселе, в доме двадцать два по авеню Лепутр.

— Я не бывала ни у кого в этом квартале.

— Он долго держал ювелирный магазин в Галерее королевы. «Сердечная удача» — так он назывался.

— Ах да, припоминаю. Роскошный бутик.

— Он закрыл его пять лет назад.

— Я часто останавливалась перед витриной с украшениями, но ни разу не вошла.

— Что, простите?

— На покупку у меня не хватило бы денег… Нет, я не была знакома с этим господином.

Нотариус почесал в затылке.

Женевьева Гренье сочла нужным добавить:

— Мне жаль.

В ответ он выпрямился и отчеканил:

— Мадам, ваши секреты принадлежат вам. Моя цель — не комментировать ваши отношения с господином Деменсом, а исполнить его последнюю волю, поскольку он назначил вас своей единственной законной наследницей.

Задетая, Женевьева, совершенно не улавливая намеков нотариуса, хотела было оправдаться, но тот продолжил:

— Мадам Гренье, меня интересует лишь один вопрос: вы принимаете наследство или отказываетесь? Подумайте, у вас есть несколько дней. И в случае если решите принять его, не забудьте, что вам могут достаться не только ценности, но и долги.

— Что?

— По закону завещание, признанное наследником, дает ему право получить завещанные материальные ценности, но также обязывает его оплатить долги, если таковые имеются.

— А они имеются?

— Порой есть одни долги.

— А в данном случае?

— Мадам, закон запрещает мне отвечать на этот вопрос.

— Но ведь вы знаете! Скажите!

— Закон, мадам! Я дал клятву.

— Дорогой господин нотариус, по возрасту я вам в матери гожусь. Вы ведь не стали бы завлекать вашу престарелую мать в подобную западню?

— Мадам, я не могу открыть вам условия завещания. Вот моя визитная карточка. Когда у вас созреет решение, приходите в мою контору.

Щелкнув каблуками, он откланялся.

Наутро Женевьева стала обдумывать случившееся.

В разговоре с подругой Симоной по телефону она описала ей свою ситуацию, сказав, что это приключилось с соседкой.

Симона тотчас воскликнула:

— Прежде чем ответить, твоя соседка должна навести справки! Чем занимался этот господин?

— Он владел ювелирным магазином.

— Это ни о чем не говорит. Он мог быть богачом, а мог и разориться.

— Он закрыл предприятие пять лет назад.

— Вот видишь: обанкротился!

— Послушай, Симона, в наши годы хочется бросить работу.

— Что еще?

— Он жил на авеню Лепутр.

— В собственной квартире?

— Думаю, да.

— Это не аргумент… Если его дела не ладились, он мог заложить свою квартиру.

— И где в таком случае будут знать об этом?

— В его банке, но там ни за что не скажут. А от чего он умер?

— Что, прости?

— Ну, понимаешь, если приятель твоей соседки умер от болезни, то еще есть надежда. И напротив, если он покончил жизнь самоубийством, то я встревожилась бы. Это свидетельствует о том, что он был по уши в долгах.

— Симона, не преувеличивай. Он мог покончить с собой, получив ужасное известие. Например, ему могли сообщить, что у него рак.

— Мм…

— Или что его дети погибли в авиакатастрофе…

— У него были дети?

— Нет. В его распоряжениях о них ничего не сказано.

— Ну-у, все же ты не разубедила меня в том, что это, возможно, было самоубийство!

— Моя соседка не упоминала о самоубийстве.

— А может, она-то и прикончила этого типа? Узнала, что он написал на нее завещание, и убила своего любовника!

— Симона, мы ведь не знаем, от чего он умер!

— Это свидетельствует о ее хитрости.

— Да не был он ее любовником!

— О, Женевьева, не будь наивной! Ей достались златые горы, а она не была его любовницей? Я бы не клюнула на такое.

Однако вопрос, принять наследство или отказаться, тянул за собой и другие: кто этот господин? и что связывало покойного с наследницей? Женевьева, вновь получив совет отказаться от наследства, — на этот раз от двоюродного брата, подвизавшегося на ниве страхования, — быстро прекратила расспросы.

С утра до вечера она металась между двумя противоположными решениями: принять или отказаться? Выйти из игры или удвоить ставку? Она лишилась сна, но все же наслаждалась этим возбужденным состоянием: наконец-то в ее жизни повеяло приключениями… Вновь и вновь Женевьева взвешивала свое решение.

Через семьдесят два часа она сделала выбор.

Радостная, она предстала перед мэтром Демельмейстером: хотя благоразумие требовало отклонить наследство, она его приняла! Ведь она ненавидела умеренность, эту боязливую скромность, за которую корила себя всю жизнь. Впрочем, в восемьдесят лет она не испытывала особых опасений… Если она унаследует долги, выплатить их она не сможет, так как ее пособие не превышало прожиточного минимума. И даже если на ней повиснет многомиллионный долг, никто не отнимет ее ничтожную пенсию. Между тем она не слишком зацикливалась на этом предположении; она чуяла, что если копать глубже, то ее так называемое безрассудство обернется точным расчетом, ведь, рискнув, она ничем не рисковала…

И правильно сделала! Одно слово — и на нее свалилось целое состояние: немалая сумма на счете в банке, три квартиры в Брюсселе (две из них сдавались в аренду) плюс обстановка, картины и произведения искусства, находившиеся в квартире в доме двадцать два по авеню Лепутр, и, наконец, сельский дом на юге Франции. В доказательство ее неожиданного возвышения нотариус сказал ей, что готов вести дела, связанные с ее наследством.

— Я должна подумать. А не было ли письма, дополняющего завещание?

— Нет.

— А какого-то документа, адресованного именно мне?

— Нет.

— Но что за странная прихоть, отписать все мне?

— У него не было семьи.

— Понятно, но все же почему мне?

Нотариус молча пристально посмотрел на нее.

У него зародилось сомнение. Или, как он полагал, она была любовницей коммерсанта и блюла приличия, или же она говорила правду, и тогда перед ним был самый странный случай в его практике…

Женевьева настаивала:

— Мэтр, вы ведь хорошо его знали.

— Нет, это досье вместе с прочими мне досталось при покупке нотариальной конторы.

— А где он похоронен?

Понимая, что, если он хочет, чтобы Женевьева оставалась его клиенткой, следует пойти ей навстречу, нотариус покинул кабинет, отдал распоряжения помощникам и спустя пять минут вернулся с листочком бумаги:

— Кладбище в Икселе, первая линия, квадрат два, пятый участок по левую сторону.

В тот же день Женевьева отправилась на кладбище.

Погода была ненастная. Затянутое тучами небо цедило скудный серый свет, смягчавший вид бетонных стен и наводивший тоску на лица. Шли хмурые прохожие. Хотя дождь прекратился, о чем напоминали еще не просохшие мостовые, но угрожал зарядить снова…

Женевьева сошла с автобуса у трех кафе, за которыми начиналось кладбище. Внутри, за окнами, не было видно посетителей, угрюмые официанты зевали. В тот день похорон не было… Женевьева, кутаясь в шарф, вздрогнула, представив себе их работу: спекулировать на смерти, подносить травяной отвар вдовам, лимонад сиротам, наливать пиво мужчинам, жаждущим забвения. Похоже, полотняными салфетками здесь скорее утирали заплаканные глаза, а не рот…

Так как монументальные ворота кованого железа не соблаговолили распахнуться перед ней, Женевьева проникла на кладбище через калитку слева, кивнула работнику коммунальных служб в зеленой накидке и дошла до круглой площадки, обсаженной дубами.