Викентий Вересаев - Пушкин в жизни

• Название: Пушкин в жизни
• Автор: Викентий Вересаев
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1984

В. В. Вересаеву принадлежит видное место среди писателей-реалистов XIX – начала XX века, чье творчество формировалось под непосредственным влиянием революционного движения. Он является одним из лучших представителей критического реализма предреволюционной эпохи.

Работа В. Вересаева «Пушкин в жизни» открыла в свое время жанр хроники характеристик и мнений. В настоящее издание вошли те главы из книги «Пушкин в жизни», в которых отражается зрелый период жизни и творческого пути поэта. В комментариях и примечаниях помещены новые материалы к биографии Пушкина, найденные уже после того, как Вересаев завершил свое исследование, в частности, выдержки из дневников Д.Ф. Фикельмон, А.А. Олениной, из переписки Карамзиных, Гончаровых и других.

---

Александр Пушкин, отправляющийся нынче в ночь, доставит тебе это письмо. Постарайся с ним сблизиться; нельзя довольно оценить наслаждение быть с ним часто вместе, размышляя о впечатлениях, которые возбуждаются в нас его необычайными дарованиями. Он стократ занимательнее в мужском обществе, нежели в женском…

А. А. Муханов – Н. А. Муханову, из Москвы, 19 мая 1827 г. Щукинский Сборник, X, 353.

От переезда в Петербург до путешествия в Арзрум (Май 1827 – май 1829)

Перед нами один из самых плодоносных периодов литературной биографии Пушкина. «Полтава», крупнейший шаг в эволюции поэта от его ранних поэм к созданиям 30-х годов; седьмая глава «Евгения Онегина»; множество лирических стихотворений, в том числе такие шедевры, как «Я вас любил…», «Воспоминание» и знаменитый «Анчар»; «Арап Петра Великого», первый в России и блистательный опыт биографического романа; критические статьи, излагающие новые эстетические принципы и взгляды на назначение литературы, ее историческую и социальную роль. Между тем жизнь ставила перед поэтом не одни творческие задачи.

Из разговора с царем поэт вынес убеждение, что правительство намерено встать на путь широких реформ. Он надеялся, что его отношения с государем помогут облегчить участь декабристов, поверил (на какое-то время), что судьба послала России второго Петра Великого и что ему предназначено быть его сподвижником и вдохновителем. Перед Пушкиным открывалось новое поприще. На самом деле царь Николай I был человеком совсем не поэтического склада. Без серьезных собственных идей, неспособный ни к предвидению событий, ни к их предупреждению, он сам выразил свой идеал так: «Я чувствую себя вполне и совершенно счастливым только между солдатами… В военной службе господствует порядок, строгая, безусловная законность, не замечается всезнайства и страсти противоречить; здесь все подходит одно к другому и сливается одно с другим… Я считаю всю жизнь человеческую службой, потому что каждый служит; многие, конечно, лишь своим страстям, но им-то солдат и не должен служить, остерегаясь даже своих наклонностей.[33] Пушкин скоро понял, как далек новый монарх от его представлений о нем. Прямое общение с властью вскоре свелось для поэта к встречам и переписке с шефом жандармов. По всякому пустяковому поводу он должен был выслушивать наставления Бенкендорфа. В воздухе стали собираться тучи. Еще продолжалось дело о «стихах на 14 декабря» (отрывке из «Андрея Шенье»), а уже началось еще более неприятное дело о «Гаврилиаде», грозившее очень тяжелыми последствиями (лишением всех прав состояния и ссылкой в Сибирь). Свобода поэта была зыбкой. К тому же он оказался в весьма двусмысленном положении: власти смотрели на него как на прощенного, но не раскаявшегося грешника, друзья молодости видели в его отношениях с царем измену общим идеалам. Одновременно он принужден создавать приветственные стансы императору «В надежде славы и добра…» (необходимый ответный жест на монаршую милость – возвращение из ссылки, а с другой стороны – надежда повлиять на царя в нужном направлении) и стансы – послание в Сибирь декабристам, за которыми отправился бы вослед и сам, если б они стали известны правительству. Верную позицию найти было нелегко. Обстановка начала нового царствования казалась противоречивой и неопределенной. Какие-то надежды на царя держались у поэта довольно долго, вплоть до 30-х годов.

Пушкин много разъезжает, словно не может насытиться неожиданной вольностью. В ноябре 1826 года он едет в Михайловское, в декабре возвращается в Москву, оттуда в мае 1827 года едет в Петербург, в июне снова в Михайловское, откуда в октябре опять в Петербург. В 1828 году ряд неудачных попыток уехать в длительное путешествие – на турецкий фронт, за границу; в октябре он уезжает в тверское имение Вульфов Малинники, откуда в декабре – в Москву, но в начале января 1829 года он уже снова в Малинниках, откуда, после краткого пребывания, едет в Петербург, в начале марта – опять в дороге: из Петербурга в Москву… Пушкин безудержно играет в карты. Позже он будет объяснять жене один из своих проигрышей: «Я так был желчен, что надо было развлечься чем-нибудь» (1834). В картах была поэзия риска, дававшая отдохновение от засилия невиданной в России дотоле степени бюрократии, которую с пылом устанавливал вокруг себя новый государь. Для большинства внешних наблюдателей карты и сменяющие друг друга любовные увлечения и составляли жизнь Пушкина. На самом деле истинный ее ток протекал совсем в другом русле.

Поэт стремительно расширяет круг своей образованности, восполняя упущенное из-за ссылки время. В 1828 году – 29 лет – он овладевает английским и читает в оригинале Байрона и его соотечественников, он изучает Данте и итальянских поэтов, переводит с французского, испанского (Сервантеса), английского, польского, старофранцузского… Глубокая и разносторонняя осведомленность его в вопросах искусства, литературы и истории, политики, даже лингвистики, удивлявшая его собеседников в 30-е годы, складывалась именно в это время. Перед современниками, знавшими его в молодости, поэт неожиданно предстанет как глубокий мыслитель, разносторонний эрудированный ученый, знаток истории человечества и человеческой культуры, как острый критик и публицист. Пушкин сумел соединить в себе, по выражению Мицкевича, столь «выдающиеся и разнообразные способности, что они, казалось, должны были бы исключать друг друга». Он размышлял и над новыми духовными и социальными исканиями Запада. Тот же Мицкевич писал позже об интересе Пушкина этих лет, к, с одной стороны, С. Пеллико и Г. Муру, с другой Сен-Симону и Фурье, представителям углубленно-философского и социально-утопического течений европейской мысли: «В некоторых его воздушных стихах, в его разговорах обозначились уже следы обоих направлений». Впечатления мира театра, вновь открывшегося для него с возвращением в столицы, музыкальные вечера (в частности, у Дельвигов с участием Глинки), общение с книгами, которые не нужно было теперь выписывать издалека, с друзьями, с петербургскими и московскими литераторами – все это ложилось на благодатную почву души много пережившего и передумавшего человека, сознающего свое предназначение.

Пушкин официально признан первым поэтом России – он задумал изменить сам язык отечественной поэзии и прозы. Он захотел сделать его общепонятным, чтобы потом построить на нем литературу, которая стала бы голосом нации в целом, внятным всем и волнующим всех. Таким путем, по его мысли, преодолевалась бы пропасть между сословиями, та самая, которую не смогли преодолеть его друзья-декабристы. Осуществление этого его замысла потребует многого, прежде всего, разрыва с существующим общественным вкусом. Пушкин принесет в жертву свою популярность романтического поэта. Литераторы всех лагерей тотчас обрушат на него давно сдерживаемый критический удар. Одиночество и непонимание современников постепенно станут его привычными спутниками. И пройдут годы, прежде чем заложенное в зрелых творениях поэта возвышенно-демократическое отношение к слову принесет великие плоды. Пока, много читая и многому учась у других, он вырабатывает и подготавливает позицию, собирает силы.

Я познакомилась с Александром (Пушкиным), – он приехал вчера, и мы провели с ним день у его родителей. Сегодня вечером мы ожидаем его к себе, он будет читать свою трагедию «Борис Годунов»… Я не знаю, любезен ли он в обществе, – вчера он был довольно скучен и ничего особенного не сказал; только читал прелестный отрывок из 5-й главы «Онегина»… Надобно было видеть радость матери Пушкина: она плакала, как ребенок, и всех нас растрогала. Мой муж также был на седьмом небе, – я думала, что их объятиям не будет конца.

Баронесса С. М. Дельвиг (жена поэта) – А. Н. Семеновой, 25 мая 1827 г. Б. Л. Модзалевский. Пушкин. Л., 1929, стр. 207 (фр. – рус.).

Вот я провела с Пушкиным вечер, о чем я тебе говорила раньше. Он мне очень понравился, очень мил, мы с ним уже довольно коротко познакомились, Антон (ее муж) об этом очень старался, так как он любит Александра, как брата.

Бар-сса С. М. Дельвиг – А. Н. Семеновой, 29 мая 1827 г. Б. Модзалевский, стр. 207 (фр. – рус.).

Смирдин сказал о Пушкине: «Сочинил Цыгане – и продает ее, как Цыган за 2 листа 8 рублей. Странно напечатано – несколько белых страниц между печатными».

Б. М. Федоров. Из дневника (май 1827 г.). Русский Библиофил, 1911, № 5, стр. 32.

С Пушкиным я опять увиделась в Петербурге, в доме его родителей, куда он приехал из своей ссылки в 1827 г., прожив в Москве несколько месяцев. Он был тогда весел, но чего-то ему недоставало. Он как будто не был так доволен собою и другими, как в Тригорском и Михайловском… Он приехал в Петербург с богатым запасом выработанных мыслей. Тотчас по приезде он усердно начал писать, и мы его редко видели. Он жил в трактире Демута, его родители – на Фонтанке, у Семеновского моста… Мать его Надежда Осиповна, горячо любившая детей своих, гордилась им и была очень рада и счастлива, когда он посещал их и оставался обедать. Она заманивала его к обеду печеным картофелем, до которого Пушкин был большой охотник. В год возвращения его из Михайловского именины свои (2 июня) праздновал он в доме родителей, в семейном кружку, и был очень мил. Я в этот день обедала у них и имела удовольствие слушать его любезности. После обеда Абр. Серг. Норов, подойдя ко мне с Пушкиным, сказал: «Неужели вы ему сегодня ничего не подарили, а он так много вам писал прекрасных стихов?» – «И в самом деле, – отвечала я, – мне бы надо подарить вам что-нибудь: вот вам кольцо моей матери, носите его на память обо мне». Он взял кольцо, надел на свою маленькую прекрасную ручку и сказал мне, что даст мне другое. – На другой день Пушкин привез мне обещанное кольцо с тремя бриллиантами и хотел было провести у меня несколько часов: но мне нужно было ехать с графинею Ивелич, и я предложила ему прокатиться к ней на лодке. Он согласился, и я опять увидела его почти таким же любезным, каким он бывал в Тригорском. Он шутил с лодочником, уговаривал его быть осторожным и не утопить нас. Потом мы заговорили о Веневитинове, и он сказал: «Почему вы дали ему умереть? Он тоже был влюблен в вас, не правда ли?» На это я отвечала ему, что Веневитинов оказывал мне только нежное участие и дружбу и что сердце его давно уже принадлежало другой. Тут кстати я рассказала ему о наших беседах с Веневитиновым… Пушкин слушал внимательно, выражая только по временам досаду, что так рано умер чудный поэт. Вскоре мы пристали к берегу, и наша беседа кончилась.