Эрих Мария Ремарк - Обетованная земля

• Название: Обетованная земля
• Автор: Эрих Мария Ремарк
• Жанр: Прочая научная литература

---

— Гой он и есть гой, — заметил Лахман. — Когда вам нечего сказать, вы чертыхаетесь. А то и стреляете.

Вторая авеню по вечерам превращалась в корсо для гомосексуалистов. Здесь под ручку прогуливались пары, одинокие молодые особи фланировали в ожидании знаков внимания, а пожилые прощупывали их осторожными, похотливыми взглядами. Здесь царила атмосфера карнавала, медленно вращалась накаленная, приведенная в действие экзотическим мотором карусель потаенной страсти, запретной, но все же терпимой, а потому опасной и волнующей, так что, казалось, сам воздух дрожал от возбуждения.

— Вот свиньи! — буркнул продавец газетного киоска, когда я покупал у него вечернюю газету.

— Почему? — удивился я. — Ведь это же ваши клиенты.

— Да я не про гомиков, — поморщился он. — Я про их псов! На поводке их надо водить, но эти педики их все равно отпускают. Любят своих тварей до безумия! Раньше были таксы, потом пошла мода на терьеров, а теперь от пуделей спасу нет. Вы только взгляните! Прямо стадами ходят!

Я огляделся. Он был прав. Улица кишмя кишела мужчинами, выведшими на прогулку своих пуделей.

— Опять эта падаль! — завопил вдруг продавец, пытаясь выбраться из своего круглого киоска. Это удалось ему не сразу — под ноги свалилась толстая пачка журналов. — Дайте же этой твари пинка! — закричал он.

Маленький пудель палевой масти, выскочивший неведомо откуда, уже задрал лапу над газетами и журналами, вывешенными с наружной стороны прилавка. Я прогнал его, и он, тявкнув в ответ, мгновенно исчез в уличном параде.

— Это был Фифи, — сообщил мне продавец, выбравшись наконец наружу и в мрачной ярости глядя на экземпляр журнала «Конфиденшл», мокрой тряпкой свисавший с перекладинки. — Опять успел! Этот гаденыш выбрал именно мой киоск и метит его каждый день! А пузырь у него, скажу я вам, все равно что у слона! И самое мерзкое, я никогда не успеваю до него добраться.

— Зато у него, похоже, неплохой вкус, — заметил я. — Он мочится на то, что этого, безусловно, заслуживает.

Продавец снова забрался в свой киоск.

— Отсюда-то мне его не видно, — объяснял он. — Фифи — хитрая дрянь — прекрасно знает это! Он подкрадывается сзади — и готово дело! Я его вижу, только когда он уже убегает, а иногда и вовсе не вижу, если он смывается туда же, назад. Неужели нельзя, как нормальные псы, отлить на дерево? А мне его удовольствие каждый день стоит пары-тройки журналов.

— Тяжелый случай, — посочувствовал я. — Может, посыпать нижний ряд вашей прессы перцем?

Киоскер мрачно взглянул на меня.

— Станете вы читать эротический журнал, если вам придется непрерывно чихать? Да я бы этих проклятых пуделей отравил всех до единого! Притом что у меня у самого собаки. Но не такие же!

Я взял свою газету и осторожно заглянул в нее. «Почему я медлю? — подумал я. — Откуда эта беспричинная опаска, что, собственно, меня удерживает?» И не смог себе ответить. Это было все сразу, странная смесь из многих чувств — тут и легкость, и мимолетное, почти неощутимое возбуждение, и нетерпение, и тихое, робкое счастье, и смутное ощущение неясной вины. Я сложил газету и направился к дому, который теперь узнал.

В лифте я встретил Фифи, того самого палевого пуделька, и его хозяина, который не преминул тут же со мной заговорить.

— По-моему, нам с вами на один этаж, — сказал он. — Ведь это вы вчера приходили с госпожой Фиолой?

Я растерянно кивнул.

— Я видел, как вы заходили, — объяснил он. — Меня зовут Хосе Круз.

— А я уже познакомился с вашим песиком Фифи. Газетный киоскер от него без ума.

Круз расхохотался. У него был массивный золотой браслет на руке и явный избыток зубов во рту.

— Говорят, на нашем этаже раньше был первоклассный бордель, — сообщил он. — Смешно, но вполне подходит, как вы считаете?

Я совершенно не знал, на каком этаже квартира Марии. Круз остановил лифт и пропустил меня вперед, плотно прижавшись ко мне сзади.

— Вот мы и дома, — сказал он, глядя на меня. — Вам туда, а мне сюда. Может, зайдете как-нибудь на коктейль? Виды отсюда потрясающие.

— Может быть.

Я был рад, что таким нехитрым способом нашел квартиру Марии. Хосе Круз посмотрел мне вслед и помахал рукой.

Мария Фиола лишь приоткрыла дверь и выглянула в щелку. Я увидел только ее глаз и прядь волос.

— Привет, беглец, — сказала она со смехом. — Ты, видно, беженец по призванию. В первый же день бросил меня, даже не попрощавшись.

Я облегченно вздохнул.

— Привет тебе, о дивный фрагмент из одного глаза, одного плеча и пряди волос, — сказал я. — Можно мне войти? Я принес приветы от пуделя Фифи и твоего соседа Хосе Круза. Без этой парочки я вряд ли отыскал бы твою квартиру.

Мария открыла дверь шире. Кроме туфель, на ней ничего не было. На голове косо сидел тюрбан из полотенца. Она была очень красива. За ее спиной в медовом свете вечера поблескивали нью-йоркские небоскребы. Их окна гигантскими зеркалами отсвечивали в лучах вечернего солнца.

— Я как раз одевалась, — сказала она. — Сегодня у меня съемки. Почему ты не позвонил?

— У меня нет номера этого телефона.

— А почему утром так тихо смылся?

— Из чувства такта. Не хотел тебя будить, а компрометировать тебя позже, когда все тут выводят своих пуделей, тоже не хотелось. У вас тут не дом, а клуб любителей животных, к тому же весьма активный.

Она бросила на меня скептический взгляд.

— На твоем месте я бы так не переживала, — заметила она. — Говорят, в прежние времена тут был…

— Бордель. Но роскошный, по сто долларов, если не больше. Хосе мне все рассказал.

— Он уже успел пригласить тебя на коктейль?

— Да, — изумился я. — Откуда ты знаешь?

— А он всех приглашает. Не ходи. Он милый, но очень агрессивный. В верхней части нашего дома обитают гомики. Они тут в подавляющем большинстве. Так что нам надо остерегаться.

— И тебе тоже?

— И мне. Женщин такого рода тут тоже предостаточно.

Я подошел к окну. Подо мной лежал Нью-Йорк, белокаменный, словно алжирский город.

— Гомосексуалисты выбирают себе для проживания самые красивые районы города, — сказала Мария. — Умеют устраиваться.

— Эта квартира тоже гомику принадлежит? — спросил я.

Мария рассмеялась, потом кивнула.

— Тебя это успокаивает или оскорбляет?

— Ни то ни другое, — ответил я. — Просто подумал, что мы с тобой в первый раз одни в квартире, а не в кабаке, не в отеле, не в студии. — Я притянул ее к себе. — Какая ты загорелая!

— Это мне запросто. — Она выскользнула. — Я должна уйти. Только на часок. Примерка весенних шляпок. Это быстренько. Оставайся тут! Не уходи! Если проголодался, в холодильнике полно еды. Только не уходи, пожалуйста.

Она оделась. Я уже любил ту полнейшую непринужденность, с какой она расхаживала нагишом или одевалась в моем присутствии.

— А если придет кто-нибудь? — спросил я.

— Не открывай. Да и не придет никто.

— Точно нет?

Она засмеялась:

— Мои знакомые мужчины обычно предварительно звонят.

— Отрадно слышать. — Я поцеловал ее. — Хорошо, я останусь тут. Твоим пленником.

Она посмотрела на меня:

— Ты не пленник. Ты эмигрант. Вечный чужак. Скиталец. К тому же я не стану тебя запирать. Вот оставляю тебе ключ. Когда вернусь, ты меня впустишь.

Она махнула мне на прощанье. Я проводил ее на лестничную площадку и долго следил, как светящаяся желтым кабина лифта уносит ее вниз, в город. Потом услышал внизу собачий лай. Я осторожно прикрыл дверь и вошел в чужую комнату.

«Она мне помогла», — думал я. Все, что в течение дня сплеталось во мне в клубок самых противоречивых чувств, разрешилось непринужденно и весело. Я прошелся по квартире. В спальне увидел ее платья, разбросанные по кровати. Почему-то это растрогало меня больше, чем все остальное. Перед зеркалом стояла пара туфель на высоких каблуках. Одна из них упала. Картина милого беспорядка. В углу стояла фотография в зеленой кожаной рамке. Это был снимок пожилого мужчины, выглядевшего так, будто у него в жизни не было особых забот. По-моему, это был тот самый, с которым я видел Марию несколько дней назад. Я прошел на кухню и поставил в холодильник принесенную с собой бутылку мойковской водки. Мария не обманула: холодильник был полон. Я обнаружил там даже бутылку настоящей русской водки, той же самой, какую она присылала мне в гостиницу. И той же, что была в «роллс-ройсе». Я слегка помедлил, а потом сунул туда и свою, отгородив ее от русской зеленым шартрезом.

Потом сел к окну и стал смотреть на улицу. Начинался великий волшебный вечер. Сумерки окрасились сперва в розовые, затем синие тона, а небоскребы из символов целесообразности превращались в современные соборы. Их окна вспыхивали целыми рядами; я уже знал — это уборщицы принялись за работу в опустевших конторах. Спустя недолгое время все башни сияли светом, как гигантские пчелиные ульи. Я вспомнил о том времени на Эллис-Айленде, когда, разбуженный очередным кошмаром, вот так же из спального зала неотрывно смотрел на этот город, казавшийся недосягаемым.