Эрих Мария Ремарк - Обетованная земля

• Название: Обетованная земля
• Автор: Эрих Мария Ремарк
• Жанр: Прочая научная литература

---

— Принц Гомбургский! — сказал маленький, сгорбившийся человечек у меня за спиной. — Это когда-то был я! А теперь?

Я оглянулся. Потом снова посмотрел на фотографию:

— Это вы?

— Это был я, — с горечью отозвался человечек, похожий на старичка. — Пятнадцать лет тому назад! В Мюнхене! В театре «Каммершпиле»! В газетах меня называли лучшим принцем Гомбургским за последние десять лет. Мне пророчили блестящее будущее. Будущее! Да только не тут-то было! Будущее! — Немного дернувшись, он поклонился. — Позвольте представиться: Грегор Хаас, актер «Каммершпиле» в отставке.

Я пробормотал свое имя. Хаас не отрывал глаз от своей фотографии, утратившей сходство с оригиналом.

— Принц Гомбургский! Разве можно меня узнать? Конечно нет! Тогда у меня еще не было морщин, зато все волосы были на месте! Я только был должен следить за весом. Я питал слабость к мучному! Яблочный штрудель со взбитыми сливками! А сегодня… — Человечек распахнул свой мешковатый пиджак. Под ним обнаружился впалый живот. — Что она все никак не сожжет эти старые фотографии! Нет, они ей почему-то дороги. Мы, мол, для нее как родные дети. «Клуб Джесси» — так нас здесь называют. Знаете об этом?

Я кивнул. Так называли подопечных Джесси уже во Франции.

— Вы тоже в нем состоите?

— Время от времени. Кто же в нем не состоит?

— Она устроила меня на работу. Переводчиком на фирме, которая ведет большую переписку со Швейцарией. — Хаас обеспокоенно оглянулся. — Не знаю, сколько я там еще продержусь. Эти швейцарские фирмы сами теперь нанимают переводчиков на английский — чем дальше, тем больше; а я, как видно, скоро окажусь не у дел. — Он посмотрел на меня снизу вверх. — Только об одном страхе забудешь, а тут уж и новый подоспел. У вас тоже так?

— Примерно так же. Но к этому привыкаешь.

— Кто-то привыкает, а кто-то нет, — оборвал меня Хаас. — И однажды ночью этот кто-то залезет в петлю.

Он как-то странно взмахнул руками и снова поклонился.

— До свидания! — сказал он.

Только сейчас я осознал, что мы говорили по-немецки. Вокруг меня по-немецки говорили почти все. Я вспомнил, что уже во Франкфурте Джесси придавала этому большое значение. Когда эмигранты говорили между собой не на родном языке, ей это казалось не просто смешным, а чуть ли не предательством. Она была откровенным приверженцем той школы эмигрантов, которая считала нацистов кем-то вроде марсиан, безжалостно захвативших наше беззащитное отечество, — в противоположность другой школе, утверждавшей, что в каждом немце скрывается нацист. Существовала и третья школа, которая шла еще дальше и заявляла, что нацист прячется в каждом человеке, даже если это состояние нередко называют другим именем. У данной школы было два направления: философствующее и воинствующее. К воинствующему принадлежал Роберт Хирш.

— Что, Грегор Хаас рассказал тебе свою историю? — спросил он.

— Да. Переживает, что Джесси вывесила его фотографию. Хочет скорее забыть о былом.

Хирш рассмеялся.

— Грегор всю свою комнатенку оклеил фотографиями времен своей мимолетной славы. Он лучше умрет, чем забудет о своих несчастьях. Он ведь и вправду настоящий актер, только теперь он играет не Фридриха, принца Гомбургского, а нищего Иова, и не на сцене, а в жизни.

— А что же все-таки случилось с Эгоном Фюрстом? — спросил я. — Почему он на самом деле вернулся?

— Он не смог выучить английский. И потом, у него просто в голове не укладывалось, что здесь его никто не знает. С актерами это часто бывает. В Германии Фюрст был знаменитостью. А тут он понять не мог, как это ему все время приходится диктовать свою фамилию по буквам — везде, начиная с иммиграционного ведомства, — и совсем никто его не знает. Одно это его почти доконало. Другой бы посмеялся, а для него это была целая трагедия. А уж когда одна киностудия погнала его на пробную съемку, как желторотого новичка, он окончательно сломался. Решил вернуться, и все тут. Наверное, он и сейчас еще жив. Иначе бы Джесси сообщили. Играет ли он снова в Германии, я не знаю.

К нам подпорхнула Джесси.

— Кофе готов! — объявила она. — Яблочный штрудель тоже. Дети, к столу!

Я обнял ее за плечи и расцеловал:

— Ты снова спасла меня от верной смерти, Джесси. Это ты призвала мне на помощь Танненбаума.

— Тра-та-та! Вздор! — защебетала она, вырываясь из моих объятий. — Так быстро не умирают. Ты бы, по крайней мере, уж точно не умер!

— Если бы не ты, был бы я теперь матросом на этаком современном «летучем голландце». Мы бы скитались от порта к порту, и нам бы нигде не давали причалить.

— Такое действительно бывает? — удивилась она.

— Да, — подтвердил я. — Корабли, до отказа забитые эмигрантами. В основном евреями. Детьми в том числе.

Круглое личико Джесси покрылось тенью.

— Почему они не дают нам покоя? — пробормотала она. — Нас же так мало.

— Именно поэтому, — отозвался Хирш. — Они могут вырезать нас всех, и им ничего не будет. Они могут бросить нас на произвол судьбы, и им тоже ничего не будет. Из всех жертв мы самые беззащитные.

Джесси повернулась к нему.

— Роберт, — сказала она, — сегодня у меня день рождения. И я уже старая женщина. Давайте праздновать и наслаждаться самообманом. Этот яблочный штрудель я приготовила сама. Кофе — тоже. А вон там суетятся сестрички Даль: Эрика и Беатрис! Они помогали мне на кухне, а сейчас накрывают на стол. Так сделай милость, набей себе полное брюхо и не каркай. Влюбился бы лучше, что ли, старый политикан!

Я снова увидел изящную даму, которая сидела под траурным списком; теперь она направлялась к нам с кофейником. Следом за ней шла другая, удивительно похожая на первую.

— Близнецы! — с гордостью объявила Джесси, словно в этом была ее заслуга. — Настоящие! Очаровашки! Когда-нибудь они станут великими актрисами!

Двойняшки пританцовывали вокруг нас. У них были длинные ноги, темные глаза и высветленные волосы.

— Их невозможно отличить, — сказал кто-то рядом со мной. — Говорят, что одна из них порядочная шлюха, а другая помешана на морали.

— Но имена-то у них разные, — удивился я.

— В этом-то все и дело, — объяснил незнакомец. — Эти стервы нас постоянно разыгрывают. Меняются именами. Они, видите ли, забавляются, да только если кто в них влюбился, на него это мука адская.

Я с интересом посмотрел для незнакомца. Случай был на редкость пикантный: роман с двойняшками.

— Вы влюблены в одну или сразу в обеих? — спросил я.

— Меня зовут Лео Бах, — представился мой собеседник. — Сказать по правде, в ту, которая шлюха. Только не знаю, в какую из двух.

— Так это нетрудно выяснить.

— Я тоже так думал. Как раз сегодня, пока у них руки были заняты пирожными и кофе, я одну потихоньку ущипнул за задницу, а она мне за это возьми да пролей кофе прямо на синий костюм. Я попытал счастья с другой — так и она пролила мне кофе на костюм. Теперь не знаю: то ли я одну и ту же по ошибке два раза ущипнул, то ли нет. Они такие шустрые, эти близняшки. Мелькают туда-сюда как молнии. Как вы думаете? Меня ведь что озадачило — две попытки, а результат один и тот же: кофе на костюм. Значит, это, скорее всего, говорит о том, что я щипал одну и ту же. Вам не кажется?

— А не хотите попробовать еще раз? Не теряя обеих близняшек из виду?

Лео Бах покачал головой:

— Мой костюм и так уже мокрый. А другого у меня нет.

— По-моему, кофе не оставляет пятен на синем.

— Дело не в пятнах. У меня во внутреннем кармане пиджака лежат все мои деньги. После третьего кофе они наверняка промокнут и станут негодными. Этого я себе не могу позволить.

Одна из близняшек поднесла нам кофе и пирожные. Лео Бах непроизвольно отдернулся; но потом с жадностью потянулся за пирожным. Вторая сестричка принесла мне чашку кофе. В другой руке у нее был кофейник. Бах перестал жевать и следил за ней пристальным взглядом, пока она не отошла.

— Комедиантки! — проскрипел он. — Тоже мне невинные овечки! Их даже по голосу не различишь!

— Тяжелый случай, — согласился я. — А может быть, им обеим не нравится, когда их щиплют за задницу? В определенных кругах такие заигрывания считаются несколько примитивными.

Лео Бах тут же отмел эту идею:

— Помилуйте! Мы же не «определенные круги»! Мы эмигранты! Несчастные люди!

Вместе с Хиршем мы вернулись в его магазин. Улицы уже наполнялись шумом, огнями, людьми — в большом городе просыпалась ночная жизнь. Зажигать свет мы не стали — нам вполне хватало и уличного освещения. Здесь, за незримым оконным стеклом было совсем тихо. Мы сидели как в пещере, и отблески городских огней отражались двойными бликами в больших, выпуклых, неподвижных глазах телевизоров. Хотя ни один аппарат не был включен, они настолько тесно обступали нас со всех сторон, что казалось, будто мы уже в будущем, в мире безмолвных роботов, а та суета за окном, пропитанная запахом пота, агрессии, страданием и страхом, неумолимо двигалась к какому-то бесстрастному и совершенному решению.