Томас Уайсман - Царь Голливуда

• Название: Царь Голливуда
• Автор: Томас Уайсман
• Издательство: Профит
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-87443-075

Роман, вошедший в данный том, ярко отражает жизнь Голливуда, его страсти, радости и повседневность.

Читателя увлечет потрясающий сюжет и ощущение атмосферы Голливуда.

Для тех, кто любит праздник.

---

— Не пистолет, Вилли, пушку.

— Ладно, Александр, делайте по-своему. Вы разбираетесь во всем намного лучше, чем кто-нибудь еще. По этому поводу я умываю руки. Вы его назначали…

— Правильно, Вилли.

— Так что вы предлагаете делать?

— Я предлагаю добиться оправдания для Пауля.

* * *

В день, когда Пауля выпустили под залог, на улице на него напал мужчина, узнавший его по портретам в газетах. Мужчина выглядел вполне мирно, он спокойно подошел к нему и потом вдруг накинулся на Пауля с потоком бранных слов:

— Грязный извращенец!.. Сводник!.. Грязный иностранный сводник!

Пауль только усмехнулся, проигнорировал его ругань и попытался идти дальше, тогда мужчина ударил его кулаком по голове, бормоча:

— Вот что приличные американцы думают о таких, как вы. Убирайтесь в свою страну!

Рассказывая Александру об этом инциденте, Пауль, казалось, только излагал события, больше ничего.

— Это невероятно, — говорил Пауль, — как подстрекают людей и вызывают в них злобу. Они злятся на человека не потому, что он сделал такое, чего они не одобряют, не в этом дело. Просто теперь они почувствовали, чего они лишены. Как они могут продолжать ложиться спать со своими унылыми, мрачными женами, в то время как кто-то занимается тем, что они хотели бы делать. Это нарушает равновесие всего их существования. Злоба сексуальной неудовлетворенности — ужасная вещь, Александр. Вот именно поэтому я не хотел выходить. Они простят Джеймса Нельсона, потому что он кинозвезда, и они понимают, что кинозвезды отличаются от них, но не простят меня. Вы знаете, кто писал эти статьи-разоблачения? Помните, как ночью в Нью-Йорке мы подхватили маленькую журналистку, которая хотела с нами пойти к мадам Менокулис? Так это она, Мерфи Хилл. Уму непостижимо! Неужели она ждала все эти годы, чтобы свести со мной счеты? За что? За то, что я не взял ее? Это кажется фантастическим, правда? Она, возможно, даже сама не осознает этого.

— Мы спасем вас, Пауль, вы не должны поддаваться унынию. Пожалуйста, не теряйте уверенности и положитесь на суд. Мы выиграем у них.

— А я думаю, что меня осудят и вышлют из страны. Это даст им возможность почувствовать себя намного лучше, если они смогут обвинить во всем грязных иностранцев, вышвырнуть их, очистить американскую страну от нечистот!

— Если вас осудят, а я ни минуты не думаю, что вас осудят, мы будем бороться всеми способами, чтобы передать это дело в верховный суд. Мы будем бороться всеми способами против любого приказа о депортации. Вы можете быть уверены в этом. Найдется масса людей, которые вас поддержат.

— А, хорошо… — сказал Пауль. — Я предполагал, что будет что-то в этом роде.

Общественная злоба по отношению к Паулю продолжала нарастать. Газеты, используя его как предлог, чтобы опорочить студию, становились все яростнее и агрессивнее, словно Пауль был уже осужден. Они требовали решительных действий, чтобы очистить страну и прекратить в Голливуде подбор актеров через постель. Джеймс Нельсон, вошедший в роль невиновного человека, в дом которого проникли сексуальные хулиганы, поддерживал эти требования. Александр виделся с Паулем по вечерам и радовался, что он оставался спокойным перед лицом всей этой злобной кампании и ругани, которая выплескивалась на него. В день перед началом суда они поехали в холмы. Они были одни, Фрэнки после обеда отпросился. Александр рано уехал из студии и теперь вместе с Паулем стоял, наблюдая за огнями, зажигавшимися в Лос-Анджелесе. Рекламы громоздились одна над другой: "Иисус спасает", "Шевроле" и рядом реклама, предлагающая лечение от несварения желудка.

Был один из тех жарких, душных сентябрьских дней, когда трудно даже дышать. В холмах было прохладнее. Деревья на склонах холмов стояли в причудливом наклоне, и казалось, друзья находятся где-то в первозданном мире, контрастирующим с нагромождением реклам на отдельных верхушках высотных зданий. Бегущие газеты еще не светились; возможно, сегодня вечером не было ничего, потрясшего мир, что требовало бы объявлений.

— Какое это странное место, — сказал Пауль. — О чем мечтали пионеры, когда пришли сюда через двести миль пустынь и гор? Что за мечта побуждала их идти? Золото и свобода? А теперь небо обещает им быстрое избавление от нервной диспепсии? И если что потерпит здесь неудачу, — так это вмешательство нашего Господа. Скажите мне, Александр, вы когда-нибудь пытались подумать о себе в нематериальном контексте? Это очень хорошо для души. Попытайтесь представить себя полностью отстраненным от работы, положения, обстановки, собственности — это все украшения, по которым вас узнает каждый и по которым вы сами узнаете себя. Отрешиться от этого очень трудно, но очень интересно. Если вы сумеете содрать с себя всю эту шелуху и еще что-то останется, тогда вы сможете себя поздравить.

— Мне кажется, что вам надо отдохнуть, Пауль.

— Не беспокойтесь, Александр, в самом деле не беспокойтесь.

Александр вез его обратно в маленький дом в Беверли Хиллс, который он снял для Пауля (ему невозможно было оставаться в квартире, где его донимали репортеры и без конца раздавались телефонные звонки с угрозами). Прежде чем выйти из автомобиля, Пауль сказал:

— Александр, меня очень трогает, как вы меня поддерживаете. Американцы считают, что трудно выражать сильные чувства, возникшие между мужчинами. На континенте мы не так зажаты, но в этом отношении я скорее американец, мне тоже трудно это сделать, как следовало бы…

Он протянул и крепко пожал руку Александру, потом пошел к дому. Александр сразу не нашелся, что ему сказать. Александр вышел из машины, глядя, как Пауль быстро идет по короткой дорожке, открывает дверь дома, зажигает свет… Он помахал ему, и Пауль помахал в ответ, прежде чем открыл дверь.

Александр сел в машину и поехал. У него в голове что-то тикало, и по мере того как он увеличивал скорость, звук становился все сильнее. Он чувствовал беспокойство, причину которого не мог разгадать. Было уже темно, на повороте дороги он внезапно увидел луну; она висела близко, почти у земли, над горизонтом, освещая только макушку холма. Луна была полной и желтой; огромное, желтое, немигающее ядовитое око в небе. Еще один поворот дороги, и луна исчезла, и тут чувство ужаса охватило его. Еще через два поворота он снова увидел луну — это ужасное желтое око, испещренное жилками… Не раздумывая, Александр на ощупь полез в тайник под приборной доской. В такие моменты он подсознательно чувствовал, что прикосновение к оружию вернет ему уверенность. Ничего… Тайник был пустым, пистолета там не было. Его первой мыслью было, что Фрэнки забыл его там оставить. Когда Фрэнки вел машину, то держал его в кобуре под мышкой. Тогда Александру в голову пришла другая мысль и заставила его вздрогнуть; страх, как гигантский спрут, сковал все члены, а затем вырвался наружу, как кровь из открытой раны. Он нажал на тормоза, непрерывно давя на клаксон, чтобы предотвратить столкновение с другими машинами, и повернул свой длинный автомобиль на узкую дорогу. Он ехал обратно с бешеной скоростью, бросая машину по изгибам дороги с большим искусством, совершенно неосознанно. Каждый раз, когда машина делала крутые повороты на дороге, весь длинный корпус дрожал от действующей центробежной силы. Время от времени Александр бросал мимолетный взгляд на луну в дорожное зеркальце; это вызывало у него такое сильное отвращение, что он повернул зеркало, чтобы не смотреть в него. Всю дорогу обратно он чувствовал себя как человек, в миг (неестественно затянувшийся) потерявший равновесие на обрыве скалы. Если бы только он ошибался! Если бы только Пауль мог подойти к двери и сказать: "Что случилось, Александр, вы забыли что-нибудь?" Он с радостью расцеловал бы его. Он бы преодолел расстояние, которое разделяет мужчин, он обнял бы его так крепко, так бесстыдно, так любовно!.. "Боже милостивый! — выкрикнул он громко. — Не дай Паулю умереть!" Он снова был ребенком, верящим в могущество потусторонних сил. Пока он ехал, у него вырывались рыдания. "На самом деле, — думал он, — все, что было до сих пор, было не только игрой. Это реальность. Я прямо ощущаю острие реальности, она врезается в меня". Он физически ощущал эту реальность, как скрежет стали по кости, как разрыв, как слом. Все остальное были призрачные страхи. Он поднялся по короткой дорожке к дому, который снимал для Пауля; там горел свет, все было тихо и спокойно. Ну конечно же, если бы что-нибудь случилось… кто-нибудь должен был услышать, здесь была бы суета и переполох. Возможно, он успел. "Пожалуйста, Боже милостивый, дай мне успеть", — молился он. Затем он услышал короткий глухой звук, который издал его кишечник, его голова дернулась и повернулась, как если бы он порядком наклюкался; он шатаясь пошел к двери, сотрясаясь от жестокой рвоты. Дверь была заперта или задвинута на задвижку. Ему пришлось выдавить окно. Оно вело в кухню, и сработала охранная сигнализация. Не дыша, он открыл дверь. Удивительно, как он не упал в обморок, когда вошел в комнату… Он никогда не видел так много крови. На стенах были брызги и потоки крови, будто это место использовалось как скотобойня. Пауль вставил пистолет в рот и нажал курок. Вся задняя часть его головы отлетела. То, что осталось от него, было таким жутким, так сильно расходилось с общепринятыми понятиями о человеческом существе, что Александра опять вырвало: сработал какой-то автоматический рефлекс. Он окаменел, будто внутри него все было наглухо закрыто в самозащите. Александр обошел тело и взглянул на письменный стол. Там было несколько писем; одно было адресовано ему, другое матери в Чехословакию, одно окружному прокурору и еще одно Джанет Деррингер. Александр положил их в карман. Он наклонился над телом и посмотрел на пистолет, который в смерти слился в нерасторжимой хватке с пальцами. Он не мог сдержать слез и упал на колени, беспомощно рыдая, пока не появилась полиция, вызванная сигнализацией.