Барбара Брэдфорд - Голос сердца. Книга первая

• Название: Голос сердца. Книга первая
• Автор: Барбара Брэдфорд
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7027-0152-6

После удачного дебюта в кино безвестная актриса Катарина Темпест буквально взлетает на вершину славы, обретает верных друзей. Казалось, их творческому и дружескому союзу уготована долгая и счастливая жизнь. Однако подозрительность новоявленной звезды, ее психическая неуравновешенность, все мыслимые и немыслимые комплексы приводят к тому, что она предает своих друзей в безудержном стремлении к успеху. Но за все в жизни приходится платить. Катарина проваливается в пучину тяжкого нервного срыва, граничащего с безумием. Врачи побеждают этот недуг, но внезапно выясняют, что ей угрожает новая, неизлечимая болезнь. Зная о близкой смерти, актриса посвящает остаток жизни тому, чтобы добиться прощения старых друзей, которым она причинила столько горя.

---

6

Занавес опустился под гром аплодисментов, о которых мечтает каждый актер и которые дают ему силы жить и работать. Медленно поднялся снова. Актеры по одному выходили на сцену — сначала занятые в эпизодических ролях, затем исполнители характерных ролей и, один за другим, два ведущих исполнителя мужских ролей. Овация усилилась на втором из них и переросла в оглушительный беспорядочный шквал, когда наконец появилась Катарин Темпест. Лица актеров были освещены улыбками, и они аплодировали вместе с залом.

Когда тяжелый красный бархатный занавес с золотыми кистями опустился и поднялся снова, Катарин сделала несколько шагов вперед под крики «браво». Ее лицо светилось, она низко кланялась, посылала залу вновь и вновь воздушные поцелуи.

На фоне массивных декораций, воссоздававших Древнюю Грецию во всем ее величии и красоте, она казалась маленькой, хрупкой и беззащитной. Стоя в полном одиночестве перед зрителями на самом краю сцены, она принимала их восторженное обожание. Однако в душе она совсем не чувствовала себя одинокой, совсем наоборот — она была не просто равноправным членом, но и баловнем большой любящей семьи. Ее семьи! Ее единственной семьи! Она принадлежала им, а они принадлежали ей, и ничто в мире не могло изменить непреложность этого факта.

Катарин купалась в море зрительского восхищения; к чувству радости примешивалось неоднократно испытанное, но всякий раз переживаемое заново ощущение хорошо сделанной работы, очередного подтверждения ее таланта. Как всегда в такие моменты, Катарин испытала огромное облегчение от того, что ей снова удалось добиться такого успеха. Платой за преданность сцене, дисциплину, самоограничение, тяжелую работу и стремление к совершенству было это пьянящее чувство парения души, порожденное обожанием и преданностью зала. И это была достойная плата.

Катарин могла стоять так, как угодно долго, наслаждаясь своим триумфом и греясь в лучах славы, но она всегда очень ревностно относилась к своим сценическим манерам и помнила об остальных актерах труппы, которым всякий раз уступала место на подмостках, дабы дать им возможность поклониться залу и насладиться причитающейся им долей заработанных тяжким трудом аплодисментов.

Она в который раз осыпала зал прочувствованными воздушными поцелуями, улыбаясь ослепительной улыбкой. Затем повернулась к своему основному партнеру, Терренсу Огдену, и протянула ему руку. Он взял руку Катарин, придвинулся к ней и поклонился — сначала актрисе, а затем залу, овации которого стали совершенно неистовыми. Катарин снова обернулась вполоборота, на этот раз налево, и Джон Лейтон, ее второй партнер по спектаклю, сделал несколько шагов вперед. Перед зрителями, улыбаясь, стояло блестящее трио, каждому из участников которого удалось этим вечером превзойти самого себя. Зал вызывал актеров на «бис» еще четыре раза, прежде чем красный бархат занавеса упал в последний раз и труппа не начала медленно расходиться.

Катарин торопливо сошла со сцены, не перекинувшись и парой фраз с другими актерами, как обычно делала. Она спешила поскорее попасть в свою уборную. Ей было очень жарко, влажный костюм прилип к телу, а парик с гривой рыжих волос никогда не казался таким тяжелым и неудобным, как сегодня. Ощущение зуда под ним было почти непереносимым.

В последнем акте она покрылась такой нехарактерной для нее обильной испариной, что подумала, не заболевает ли. Горло першило и побаливало. Но Катарин понимала, что это результат ее напряженной работы. Пришло время расплачиваться за стремление заставить голос звучать в полную силу в зале театра Сент-Джеймс, отличавшемся безобразной акустикой. Это всерьез обеспокоило Катарин, и она решила, что ей необходимо чаще брать уроки у Сони Моделле, которая считалась большим авторитетом в вопросах постановки голоса. Нужно также более регулярно и старательно делать дыхательные упражнения, поскольку именно правильное дыхание является ключом к красивому голосу, как исподволь внушала ей Соня. В последние четыре года Катарин очень много работала над техникой владения голосом. Благодаря исключительному прилежанию, она смогла добиться очень больших успехов, усовершенствовав тембр, диапазон и ритм, научившись регулировать высоту голоса и полностью избавившись от характерных для среднего запада США интонаций, которые были явно различимы в ее речи, когда Катарин только прибыла в Англию. Соня была приятно удивлена ее исключительными способностями. Обычно скупая на похвалы, несколько дней назад она отметила редкостную музыкальность, появившуюся в голосе Катарин. Моделле признала, что очень немногим актрисам удается достичь такого звучания. Тем не менее Катарин считала, что ей следует продолжить работать над своим голосом, чтобы укрепить его. Ее могло удовлетворить только совершенное владение голосом.

Терри Огден догнал ее за кулисами:

— Эй, киска, куда это ты так спешишь сегодня?

Катарин быстро обернулась к нему:

— Знаешь, Терри, я совсем заработалась. Обычно два спектакля за день, даже таких разных, как сегодняшние, не выбивают меня из колеи, но сегодня я почему-то совершенно вымотана.

— Я тебя прекрасно понимаю. Но какие это были спектакли! Великие! Не побоюсь этого громкого слова. Из всех известных мне актеров и актрис тебе лучше всех инстинктивно удается почувствовать настроение аудитории, мгновенно подстроиться под него. Это действительно редкий талант, киска, особенно у такой молодой особы, как ты.

В каждом слове актера чувствовались симпатия и восхищение.

— Спасибо, сэр, это очень любезно с вашей стороны. Вы сегодня тоже были великолепны, — с улыбкой ответила Катарин.

У нее была такая открытая сияющая улыбка, а в глазах отражалась такая удивительная чистота и невинность, что у Терри сжалось сердце. В ней было что-то абсолютно не поддающееся объяснению, характерное только для нее одной. Чувствовалась какая-то ранимость, уязвимость, которые трогали Терри и порождали в нем желание защитить ее, как беспомощного ребенка, хотя он и подозревал, что за внешней хрупкостью прячется исключительное упорство.

— Ты знаешь, киска, я тебе очень благодарен за помощь. Невозможно поверить, но я почти сбился во втором акте. Меня частично извиняет только то, что для меня это совсем несвойственно. Ты меня спасла, спасибо…

Катарин тоже была очень удивлена. Терренс Огден, по мнению критиков, которые сравнивали его с Лоуренсом Оливье в молодости, был одним из величайших английских актеров. Непревзойденный мастер декламации, он обладал удивительным диапазоном и глубиной голоса, впечатление от которого еще более усиливалось благодаря его способности проникать в суть вещей и колоссальному интеллекту. Еще один баловень публики, этот блондин с довольно своеобразной, но привлекательной каким-то мальчишеским шармом внешностью, был ее идолом, и его профессиональной репутации не могла повредить даже общеизвестная склонность к романтическим аферам сомнительного свойства. Раздутая до неимоверных пределов, она лишь создала ему имидж героя-любовника не только на сцене, но и в жизни. Все дружно предрекали, что в один прекрасный день ему будет пожалован королевой рыцарский титул, как его получил когда-то Оливье. Фактически, Терри был прямым наследником правящего короля сцены английского драматического театра, и сам великий Лэрри[1] признавал его в этом качестве, будучи его учителем, благодетелем и близким другом. В свои тридцать лет Терри Огден, сын шахтера из Шеффилда, безжалостно оставил позади большинство из своих соперников, включая знаменитого Ричарда Бертона.

Катарин прислонилась к декорации и внимательно посмотрела на Терри. Она вспомнила полный ужаса взгляд, который он бросил на нее, когда внезапно застыл на сцене, забыв свою реплику.

— Что случилось, Терри? Это так не похоже на тебя…

Он неопределенно пожал плечами, но во взгляде отразилось, как сильно он зол на себя.

— Черт знает как, Кэтти. Этого не случалось с тех пор, как я репетировал еще ребенком, и я уверяю тебя, что это больше никогда не повторится. Если бы не ты… если бы не твоя молниеносная подсказка… Я бесконечно признателен тебе. И вот что еще я должен сказать, Катарин, любовь моя: ты самая бескорыстная из всех актрис, с которыми я имел удовольствие когда-либо работать. Честное слово, я говорю это абсолютно искренне.

Эта неожиданная и щедрая похвала из уст одного из ее самых талантливых и прославленных коллег доставила Катарин истинное удовольствие, от которого она даже слегка порозовела. Пробормотав несколько слов благодарности, она тем не менее стала медленно отходить в сторону пожарной двери, которая вела вниз со сцены. Они стояли в очень неудобном месте, мешая другим актерам, которые спешили в свои уборные. Их со всех сторон толкали суетившиеся рабочие, разбиравшие декорации и перекидывавшиеся шутками друг с другом. Шум, суета, жара становились невыносимыми, а специфический запах, так характерный для любых подмостков, начал казаться зловонным и удушающим. Точнее, это была сложная смесь запахов: сухой пыли и сырости, смолистых паров от покрытых лаком кресел зрительного зала и краски, лака для волос и духов, пота актеров и рабочих сцены. С того дня, когда Катарин ребенком перешагнула порог театра, этот запах неизменно возбуждал ее, но сейчас он казался отвратительным и невыносимым, и этот факт немало озадачил Катарин. Внезапно ее охватил приступ кашля.