Мартин Опиц - Колесо фортуны

• Название: Колесо фортуны
• Автор: Мартин Опиц
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Поэзия
• Год: 1976

---

«Терпимость, совестливость, миролюбье, честь…»

Терпимость, совестливость, миролюбье, честь,
Прилежность, набожность, усердие в работе…
Ну! Как вас там еще?.. Всех вас не перечесть,
Что добродетелями вечными слывете!
Клянусь вам, что не я — беда моя виной
Тому, что некогда вы овладели мной!
Но я служил вам и не требую прощенья!
Однако я постиг и понял вашу суть.
Спешите же других завлечь и обмануть:
Я вновь не попадусь на ваши ухищренья!
О скопище лжецов, о подлые скоты,
Что сладко о добре и кротости вещают!
Спасение сулят погибшим ваши рты,
А нищим вечное блаженство обещают.
Так где ж он, ваш господь? Где он, спаситель ваш,
Который все простит, коль все ему отдашь,
Как вы внушаете?.. Где сын его чудесный?
А где же дух святой — целитель душ больных?
Пусть явятся! Ведь я больней всех остальных!
Иль маловато сил у троицы небесной?!
Личина сорвана, нелепых басен плод!
И все ж я сознаю: есть существо над нами,
Которое казнит, беду и гибель шлет,
И я… я избран им лежать в зловонной яме.
Порой оно спешит, чтобы меня поднять,
Но вовсе не затем, чтоб боль мою унять,
А смертных поразить прощением притворным,
То, указав мне цель, влечет к делам благим
И тут же мне велит сопротивляться им,
Чтоб счел меня весь мир преступником позорным.
Так вот он, где исток несчастья моего!
Награда мне за труд — нужда, обиды, хвори.
Ни теплого угла, ни денег — ничего.
Гогочут остряки, меня узревши в горе.
В бездушье схожие — заметь! — с тобой, творец,
Друг оттолкнул меня, отвергли мать, отец,
Я ненавистен всем и ничего не стою.
Что породил мой ум, то вызывает смех.
Малейший промах мой возводят в смертный грех.
Душа очернена усердной клеветой.
Когда бы я и впрямь хотя б кого-нибудь
Презреньем оскорбил, обидел нелюбовью,
Насмешкой дерзкою невольно ранил в грудь
Иль отдал бы во власть жестокому злословью,
То, веришь ли, господь, я даже был бы рад,
Расплату понеся, навек низринуть в ад
Иль стать добычею тех самых темных духов,
О коих у твоих прилежных христиан
За десять сотен лет в пределах разных стран
Скопилось множество пустых и вздорных слухов.
О ты, который есть начало всех начал!
Что значит поворот вселенского кормила?
Скажи, зачем в ту ночь отец меня зачал?
Зачем ты сделал так, чтоб мать меня вскормила?
Когда б тобой на жизнь я не был осужден,
Я был бы среди тех, кто вовсе не рожден,
В небытии покой вкушая беспредельный.
Но, созданный твоей всевластною рукой,
Вериги нищеты влачу я день-деньской,
И каждый миг меня колотит страх смертельный.
Будь проклят этот мир! Будь проклят свет дневной!
Будь трижды проклято мое долготерпенье!
Оставь меня, но вновь не тешься надо мной,
Не умножай мой страх! Даруй мне утешенье!
Христос, спаситель мой! Я вновь тебе молюсь.
В бессилии в твои объятия валюсь:
Моя земная жизнь страшней любого ада.
Я чую ад внутри, я чую ад вовне.
Так что ж способно дать успокоенье мне?
Лишь только смерть моя или твоя пощада!

К ОТЕЧЕСТВУ

Прощай, бесценная когда-то,
Меня родившая страна!
Ты, смертным ужасом объята,
Будь в близкой буре спасена!
Тебя покинув, я оставлю
Позор, обиды, зависть, травлю,
Друзей предательскую спесь.
Страна разбойничьих законов!
Клянусь, что в обществе драконов
Я был бы счастливей, чем здесь.
Ты вся пропитана обманом.
Честь, совесть, вера — все труха.
К моим стенаньям постоянным
Ты равнодушна и глуха.
Жестокосердая Леена[2]!
Как из родительского плена
Твоим сынам свершить побег?
На что тебе их ум? Их знанья?
Чтоб скрыть иные злодеянья?!
О лживый мир! О подлый век!
Мать сына в горе не оставит,
А коли сбился он с пути,
На верный путь его наставит,
Поможет истину найти.
Но ты иначе поступала:
Мне яд в лекарства подсыпала,
И не из праха подняла,
А, чтоб свои покрыть убытки,
Меня ограбила до нитки,
Убийц презренных наняла.
Ну что ж! Неправда правит миром.
Вот пастыри твои стоят:
В пустых сердцах, обросших жиром,
Лишь похоть гнусную таят.
Тартюфы, трутни и мерзавцы,
Мздоимцы и христопродавцы,
Они не выпустят из лап
Страну, захваченную ими,
Задохшуюся в смрадном дыме,
Кумиры толп, любимцы баб!
Здесь предрассудок мысль хоронит,
Богач пинает бедняка,
Ликует гнет, свобода стонет,
Терзает ворон голубка.
Ростовщики — враги Христовы —
Скупить отечество готовы
И в роскоши проводят дни.
Своекорыстные злодеи —
По сути те же иудеи,
Хоть не обрезаны они!
А на таможне, где граница,
Я только слышу, что ни день:
Что стоит шерсть? Почем пшеница?
Какие цены на ячмень?
Мужи германские устали.
А чем же наши дамы стали?
Достаточно взглянуть на них:
Одни румяна да белила!
Давно их Женственность забыла
И только Глупость любит их.
В таком безмерном запустенье
Я вижу родину свою.
Она — зачахшее растенье.
Ее с трудом я узнаю:
Ни вдохновения, ни мысли —
Они давным-давно прокисли
В удушье мерзостной тюрьмы.
Плоды искусства затерялись.
И тщетно мир спасти старались
Святые, светлые умы!
Страшусь! Гремят раскаты грома.
Холодный ветер тучи мчит.
Враги толпятся возле дома.
Рука расплаты в дверь стучит.
Что мне презренье? Что мне кара?
Стою, как Биант[3] средь пожара,
Покорен року своему.
С тобой не свидимся мы снова.
Но даже воздуха родного
Глотка с собою не возьму!

ПРИ ВРУЧЕНИИ ЕЙ ПЕРСТНЯ С ИЗОБРАЖЕНИЕМ ЧЕРЕПА

Сей дар любви, сей дар сердечный —
Грядущий образ мой и твой.
Да не страшится разум вечный
Бесплотной тени гробовой!
Но как сроднить вас, лед и пламень,
Любовь и надмогильный камень,
Вас, буйный цвет и бренный прах?
Любовь и смерть! Равна их сила,
Что все в себе соединила,
И мы — ничто в ее руках.
Кольцо исполнено значенья.
В червонном золоте кольца
Нетленность чувства, жар влеченья,
Друг другу верность до конца.
А бедный череп к нам взывает:
В гробу желаний не бывает,
Ни жизни нет там, ни любви.
Мы строим на песке зыбучем!
Так торопись! В лобзанье жгучем
Миг ускользающий лови!

Иоганн Вольфганг Гёте 1749–1832

АПОФЕОЗ ХУДОЖНИКА

Сцена представляет собой роскошную картинную галерею. Картины всех школ висят в широких золотых рамах. По залу прохаживается публика. Перед одной из картин сидит Ученик и делает копию.

Ученик (встает с места, кладет палитру и кисть и становится позади своего стула).

Вот и корплю здесь день-деньской,
Охвачен страхом и тоской.
Любой мазок и каждый штрих
Таят тщету трудов моих.
Напрасно, выбившись из сил,
По клеткам я переносил
Все эти краски и цвета:
Мне дверь в искусство заперта!
Стою беспомощным глупцом
Перед великим образцом,
Как если б здесь средь бела дня
Крапивой высекли меня!..
Итак, чего еще я жду,
Пыхтя, потея, как в аду?
Ведь копию — я так и знал —
Не превратишь в оригинал!
Живой, свободный, пестрый мир
Здесь бледен, холоден и сир.
И блеск его, и свет его —
Все неподвижно, все мертво.
Мир, отливавший серебром,
Помойным выглядит ведром.
Усердью, воле вопреки
Ничтожна власть моей руки,
И немощь жалкую свою
Я с отвращеньем сознаю.

Мастер (входит).

Ну что же… Честно говоря,
Ты, сын мой, мучился не зря.
Теперь, достойное создав,
Поймешь, насколько был я прав,
Когда без устали твердил:
Чем больше ты затратишь сил,
Чем больше станешь ты корпеть,
Тем больше сможешь преуспеть…
Лишь навыки к тебе придут,
Как легким станет всякий труд.
А уж потом наверняка
Сомкнутся разум и рука.

Ученик.