Коллектив авторов - История русского романа. Том 2

• Название: История русского романа. Том 2
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Филология
• Год: 1964

---

Сравнение второго антинигилистического романа Лескова, «На ножах», с первым, «Некуда», обнажает также очень симптоматичную эволюцию жанра. В «Некуда» наряду с Белоярцевым, Пархоменко и другими чисто отрицательными персонажами, рядом со смешной и недалекой нигилисткой — девицей Бертольди стояли и чистые жертвы и герои нигилизма — Лиза Бахарева и Райнер. В романе «На ножах» дело обстоит иначе. Здесь, в сущности (если не считать убежденной в правоте «дела» девицы Ванскок, своеобразной, но близкой вариации образа Бертольди), только и есть один настоящий нигилист — провинциальный отставной майор Форов. Но как раз этот, по убеждению Лескова, единственный «порядочный» нигилист занимает совершенно особое положение: он держится «про себя» демократических и материалистических убеждений, народ любит и в бога не верует, но стоит совершенно в стороне от «партии», ни в какие кружки не входит, ни в каких выступлениях участия не принимает. Да и этого «истинного» нигилиста автор обрекает на «обращение». Под влиянием его друга — идеального священника отца Евангела, этого «поэта в рясе», колеблется и рушится атеизм Форова.

Что касается вожаков и активных участников движения, то они выведены здесь Лесковым исключительно в образах карикатурных и отрицательных, представлены либо явными авантюристами и негодяями, как Павел Горданов, либо глупцами и пошляками, как Иосаф Висленев (характерны уже и сами эти фамилии, содержащие довольно прозрачные намеки на духовные качества героев). В содержании этого антинигилистического романа Лескова нет и намека на серьезный разбор идей демократического движения. Есть только злобное желание представить демократический кружок кучкою проходимцев и глупцов, стремящихся найти «место под солнцем», подступ к деньгам и личному благополучию.

Не менее резкую эволюцию наблюдаем мы и в форме этого романа. В первом романе Лескова перед нами еще является попытка вложить критику демократического движения в рамки широкого реалистического повествования, дать картину жизни различных слоев современного общества. Во втором романе автор порывает с этими принципами. Место широкой картины социальной жизни занимает хитро сплетенная интрига, которой автор пытается придать некий обобщенный символический смысл. Перед нами типичный авантюрный роман, подменяющий интерес к типам и социальным обстоятельствам интересом к внешней сюжетной линии, ошеломляющий читателя всякого рода тайнами, ловкими ходами и изломами надуманной фабулы. Основное действие романа составляют похождения Горданова и его бывшей возлюбленной — жены богатого помещика Глафиры Бодростиной. Глафира призывает Горданова для того, чтобы помочь ей избавиться от мужа и овладеть его наследством. История уничтожения завещания Бодростина, последующего его убийства и составляет основной интерес романа. Рядом идет другая невероятная история, основанная на соперничестве двух главных проходимцев — Гор-

данова и Кишенского. Кишенский, этот, по словам автора, «литератор, ростовщик, революционер и полициант», надувает другого «доку», своего соперника. До какой степени неправдоподобия доводится интрига в романе, хорошо показывает история с Висленевым. Горданов просто — на- цросто запродает за несколько тысяч своего друга Висленева Кишен- скому: он передает Кишенскому рукопись крамольной статьи Висленева, и последнего с помощью запугивания и шантажа заставляют жениться на любовнице Кишенского, держат его в кабале, своего рода крепостной зависимости.

Малоправдоподобная, бьющая на эффект интрига дополнительно уснащена таинственными персонажами, позаимствованными из старого «романа тайн». Тут появляются и глухонемая ясновидящая девочка, и полусумасшедший помещик — медиум, и загадочный сыщик, расследующий обстоятельства убийства Бодростина. Автор прибегает к излюбленным стилевым приемам авантюрного романа: разрыву композиции, намеренному запутыванию действия, броским, интригующим названиям глав и частей (ср., например, «Бездна призывает бездну», «Кровь», «Дока на доку нашел», «Ходит сон и дрема говорит», «Темные силы» и т. д.).[158]

До известной степени особняком в этой серии антинигилистических романов 70–х годов стоит роман кн. В. П. Мещерского «Тайны современного Петербурга» в четырех частях (1876–1877). Крайне реакционный публицист и журналист, кн. Мещерский задумал создать сатирический роман — памфлет, посвященный изображению различных социальных слоев Петербурга: людей света, промышленников и спекулянтов, петербургской бюрократии, разночинцев. Роману придана форма повествования о совершенно фантастических похождениях и неожиданных встречах некоего магистра прав Степана Боба, поставившего себе целью создать общество для спасения жертв современного «реализма» и приведения их в лоно христианства. Неожиданный по своей форме (с одной стороны, попытка воскресить манеру сатирически — памфлетного романа XVIII века, а с другой — явно подражание «Парижским тайнам» Э. Сю) и достаточно бездарный по исполнению (роман написан крайне примитивным и часто неправильным и неряшливым языком), этот роман тем не менее по некоторым своим идеям предваряет линию антинигилистических романов реакционных дворянских писателей 80–х годов (трилогия Маркевича, «Злой дух» Авсеенко и т. д.). Герой романа Степан Боб в своих благонамеренных похождениях постоянно переходит из подвала, где ютится нищий студент — нигилист Емельянов со своей сестрой, в великосветскую гостиную графини Ребровой — покровительницы «реального образования», в игорный дом, куда собираются кокотки и их богатые покровители, в приемную крупного дельца — адвоката, на прием к генералу Крикунову, ведающему секретной службой, и к главе духовного ведомства, и везде он находит притон нигилизма. С точки зрения этого архиреак- ционного публициста, нигилизмом, т. е. безверием, заражены все: студенты, перебивающиеся на случайные скудные заработки, финансовые тузы, служащие Мамону, представители высшего света, покровительствующие материализму, петербургские бюрократы, зараженные либерализмом и смотрящие сквозь пальцы на это повальное распространение нигилизма. В основе этого нигилизма, по Мещерскому, лежат бездушный эгоизм, страсть к наживе, поклонение деньгам и всеобщий разврат. Избавление от этого бедствия он видит только в обращении к православию и в решительном отказе властей от либерализма по отношению к этой «заразе». Приемы «портретирования» нигилистов в романе уже достаточно привычные. Стриженые волосы у женщин и длинные у мужчин, траур под ногтями, крикливые и бессодержательные речи, шумные и бестолковые сборища, призывы к откровенному разврату — все это было уже прочно усвоено антинигилистической беллетристикой. Но есть в романе Мещерского один тематический поворот, очень симптоматичный для дальнейшей эволюции антинигилистической темы.

В качестве эпиграфа к первой части романа взята фраза о том, что «нигилистов надо не избегать, а любить, не осуждать, а жалеть», потому что «они наши дети», а «недостатки их происходят от наших пороков». Эти фарисейские рассуждения прикрывают жалобы ретрограда на то, как трудно бороться с нигилизмом, как мешают все эти либеральные бюрократы и разложившиеся представители высшего света распространению истинно монархических и религиозных взглядов. С точки зрения Мещерского, основная беда заключается не в нигилистах подвала, ибо их привели к нигилизму и неверию нужда, безысходность их положения; их «обращение» приходит легко, стоит лишь им выкарабкаться из этой нищеты. Главная беда состоит в покровительстве нигилизму со стороны верхов, в их собственном безверии и легкомыслии, в отсутствии там истинных столпов и охранителей.

Соответственно с таким поворотом антинигилистической темы накладываются и краски на отдельные персонажи романа. Наиболее памфлетно изображены здесь «реалисты большого света».[159] Наиболее «серьезно» выглядят образы нигилистов из разночинцев. Центральным здесь является образ студента Емельянова. Это самоотверженный труженик, убежденный в правоте своих идей, сознательный атеист и враг социальной несправедливости. Приемы осуждения этого типа у автора тоньше и глубже Он стремится объяснить нигилизм Емельянова тем, что в нем говорит гордыня обиженного судьбой человека. Вместе с тем автор пытается доказать, что идеи Емельянова ведут его к деспотизму, к насилию над теми, кому он хочет помочь.

Нетрудно заметить, что в романе Мещерского отчетливо дают себя знать два перекрещивающихся влияния. С одной стороны, это влияние реакционных идей Каткова и Победоносцева о необходимости сильной власти, о необходимости усиления православия и самодержавия, решительное отрицание каких‑либо либеральных уступок новому. С другой стороны, это влияние реакционно — утопических идей Достоевского о примирении классов и устранении социальных конфликтов путем проповеди христианской любви и всепрощения. В романе Мещерского эти две версии реакционной теории укрепления существующего строя в России, официальная и утопическая, спокойно уживаются друг с другом. Внешне некоторые типы и ситуации в этом романе заставляют также вспомнить о Достоевском. Емельянов представляет собой, например, очевидный, хотя и слабый, сколок с образов Раскольникова и Кириллова. Напоминают о Достоевском и фигура бедного и оборванного заштатного попика, который является здесь носителем христианского всепрощения, и рассуждения о том, что вера и обращение к душе невинного ребенка могут спасти от погибели, и т. д. В этом смысле в кругу антинигилистической беллетристики роман Мещерского представляет собой попытку дать широкое истолкование нигилизма, привести его в связь с общим кризисом в верхах и в низах общества, с общим усилением власти денег, и вместе с тем попытку дать «рецепт» для исцеления «болезни». Антинигилисти- ческий роман последующих лет, т. е. конца 70–х и первой половины 80–х годов, особое внимание уделит как раз поискам тех сил, которые могли бы остановить разложение старых отношений и предотвратить дальнейшее распространение нигилизма. Впрочем, никто уже из последующих авторов не прибегает к утопии и не обращается к проповеди христианской любви и всепрощения. Утопические чаяния и заклинания сменяет откровенно реакционный политический расчет.