Татьяна Лунина - Территория отсутствия

• Название: Территория отсутствия
• Автор: Татьяна Лунина
• Издательство: Астрель, ACT
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 78-5-17-046110-3

Можно ли купить собственное прошлое, эмоции первой любви, отцовскую радость? Возможно ли заниматься продажей душевных волнений?

Тридцатитрехлетняя Мария Корелли продает чувства и строит на этом свой бизнес. Покупатели необычного товара — успешные люди, вызывающие у других зависть и желание подражать. Среди них — серьезный политик, крупный предприниматель, преуспевающий нефтяник. Друг от друга их отличает многое: возраст, образ жизни, профессия, род занятий. Объединяет одно — у всех пробита дыра в поле тех чувств, какими живет человек. И чтобы заштопать эту дыру, они готовы пойти на любую сделку, пусть даже самую невероятную…

---

— Где болит? — встревожилась девушка.

— Лучше скажите, где я, — голова прояснилась, как будто он выпил не воду, а отлично сваренный, крепкий кофе. — Дайте еще попить.

— Пить не дам, зато дам немного каши. Другого ничего нельзя, вы были без сознания почти двое суток.

— Не может быть!

— Разговаривать много вам, кстати, тоже нельзя. Это — предписания моего брата, а он очень хороший доктор. Хирург от Бога — так утверждают все, кто прошел через его руки.

— Пить!

— Ну, хорошо, — сжалилась девица и снова поднесла чашку. — Вы пока отдохните, сейчас гречневую кашу принесу. Да вы не бойтесь, — улыбнулась она, заметив отвращение на его лице. — Гречка — пища солдат и влюбленных, а они, как известно, никогда не болеют.

В другом состоянии он бы, конечно, высмеял этот бред, но сейчас хотелось не спорить, даже не выяснять, кто эта белобрысая и что с ним случилось. Страхову очень хотелось спать. На бревна наполз туман, глаза закрылись сами собой, и Павел Алексеевич опять провалился в сон. Когда хозяйка вернулась с душистой дымящейся кашей, заманчиво блестевшей под растопленным сливочным маслом, Страхов спал, посапывая, как набегавшийся собачонок. Девушка зачерпнула ложкой горячую рассыпчатую крупу и, с аппетитом жуя, довольно кивнула.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Павел Алексеевич проснулся от солнца, бьющего по глазам. Зверски хотелось есть. Еще хотелось того, что отличает живое от мертвого, и с чем человек, несмотря ни на что, должен справляться сам. Он попытался подняться, но к своему ужасу понял, что это невозможно. Грудь пронзила острая боль, вместо ног из-под одеяла торчала пара уродливых конечностей в гипсе — шевельнуться нельзя, не то чтобы встать. Страхов понял, что влип не на шутку. Вспомнилась замызганная серая «Нива», пацан за рулем и ватник, маячивший рядом. По вине сопливого недоумка он попал в серьезную передрягу, в которой, похоже, кроме него, никто не пострадал. Страхов с яростью стукнул кулаком по кровати и тут же вскрикнул от боли. Дверь распахнулась, к изголовью подскочила уже знакомая девица.

— Что случилось?

— Это я хотел бы знать, что происходит! Где я, кто вы и где тот ублюдок, который врезался в мою машину? Я удавлю его собственными руками!

Девушка невозмутимо поправила загнувшийся край одеяла.

— Что ж, давайте знакомиться. Меня зовут Натальей. Так вышло, что вы у меня в гостях, хоть я вас и не ждала, тем более не приглашала. Авария случилась по вине моего младшего брата, но удавить его вам не удастся, потому что Ванечка в больнице, и положение его очень серьезно. Надеюсь, он будет жить.

— Простите, — буркнул он, — я не знал. Вашего Ваню, конечно, жалко, но кто ж сажает за руль мальчишку?

— Он должен научиться водить машину. Он должен быстрее взрослеть.

— Странное у вас понятие долга, однако. Сажать ребенка зимой за руль и ждать при этом, что он повзрослеет. — Она промолчала. — Могу я отсюда позвонить в Москву?

— Только через пять дней.

— Что?!

— В субботу приедет мой старший брат. Он вас осмотрит и, если у него будет с собой мобильный, даст позвонить. Когда Петр не дежурит в больнице, пользуется телефоном редко, иногда забывает его подзарядить, иногда просто забывает.

— Вы в каком веке живете, ребята? — ошарашенно уставился на девушку Страхов.

— В двадцать первом, — улыбнулась та. — Извините, я по-прежнему не знаю, как мне к вам обращаться.

— Павлом Алексеевичем меня зовут, можно Павлом.

— Чай будете, Павел Алексеевич?

— Да, — девушка кивнула и направилась к двери. — То есть нет. — Она повернулась и вопросительно взглянула на капризного гостя. — Я хочу сказать… Мне надо… Черт, я должен отлить, понятно? И не только.

Хозяйка подошла к кровати, наклонилась, вытащила больничную утку и, не выпуская из рук, выжидательно посмотрела на Страхова. — Вы что же, — растерялся тот, — собираетесь это под меня подкладывать?

— Конечно.

— Да вы в своем уме?! Я не паралитик и не старик. Дайте сюда. — Он попытался выдернуть судно и заскрежетал зубами от боли, пронзившей нутро каленым железом. — Твою мать!

— Не надо ругаться, — спокойно заметила Наталья, — и стыдиться не надо. Если б кто-то другой оказался на вашем месте и так же нуждался в помощи, неужели бы вы отказали? Спустите штаны, приподнимитесь чуток, вот так, — и, ловко подпихнув судно под страховский зад, застыла рядом. От нее приятно пахло молоком с мятой.

— Слушай, да отойди ты от меня Христа ради! Я потом позову.

— Хорошо.

Спустя полчаса довольный и сытый Страхов выслушивал, что с ним стряслось.

— За секунду до того, как Ваня в вас врезался, я успела перехватить руль, поэтому вы остались живы. Счастье, что в тот вечер заехал Петр. В соседней деревне рожала женщина, брат принял роды, а потом решил заскочить к нам. Это же по пути, десять километров всего.

— Неужели в этой глуши еще кто-то рожает?

— Конечно. Люди везде живут. И пока живы — любят.

— А вы-то как здесь оказались?

— Так вот, — проигнорировала Наталья чужое любопытство, — брат срочно повез Ваню в больницу, а вас оставил на мое попечение. После он вернулся, наложил гипс, ввел внутривенно лекарство, велел соблюдать постельный режим и уехал.

— Постойте, вы же говорите, тоже были в машине, неужели ничуть не пострадали?

— Я с детства везучая, — улыбнулась она. — Немного ушиблась и порезала руку осколками, когда вытаскивала вас из «девятки».

— Не понял. Вы что же, тащили на себе несколько километров меня и вашего брата?!

— Павел Алексеевич, какая разница, что делала я? Главное, вы живы. И даст Бог, Ванечка тоже выкарабкается. Он же совсем молодой, организм крепкий, должен выжить, правда?

— Правда, Наташа. — Они помолчали, потом Страхов снова завел свое: — Послушайте, почему у меня ноги в гипсе? Ваш брат что, видит насквозь? Ведь ни один уважающий себя врач без снимка в таких случаях ничего делать не будет. А здесь, как я понимаю, рентгеновского кабинета нет.

— Вы правильно понимаете. — Она взяла с тумбочки градусник и сунула ему под мышку.

— Так в чем же дело?

— Петру не нужен рентген, он видит человека и так.

— Я говорю серьезно, — разозлился Страхов.

— И я, — ответила с улыбкой Наталья. — У Пети уникальная способность видеть то, на что обычный человеческий глаз не способен. Слава Богу, в нашей семье умеют молчать. Даже Ванечка ни разу перед другими не похвастался, что у него брат просвечивает, как рентген. Иначе спокойной жизни пришел бы конец.

— Я не могу в это поверить, извините.

— А вам и не нужно верить. Вы, Павел Алексеевич, лучше об этом забудьте. Пожалуйста. Если Петр узнает, что я проболталась, он будет очень сердиться.

Впервые в жизни Страхов не знал, как реагировать. То ли его водят откровенно за нос, то ли судьба, расщедрившись, подсунула человека, на котором можно, шутя, заработать немалые деньги. И то, и другое ставило в тупик, но означало, что с этой семейкой скучать не придется. Он всмотрелся в девушку, словно только что ее увидел. Светлые волосы, скромно собранные в пучок, большие черные глаза, смуглая кожа, крупный рот и еще что-то неуловимое, непередаваемое, от чего стоило бы держаться подальше. Эта Наталья явно не так проста, какой хочет казаться.

— Могу поспорить, что и в вас, Наташа, скрыто какое-то чудо, — пошутил он.

— Спорить не нужно, Павел Алексеевич. В каждом человеке есть то, что зовется чудом. — Она ловко выудила градусник и присмотрелась к застывшему ртутному столбику. — Тридцать шесть и девять, замечательно. Что-нибудь хотите?

— А что, кроме обычного чая, вы можете предложить?

— Травяной чай.

— Спасибо, я лучше посплю.

Она согласно кивнула, скользнула к окну, задернула простенькие ситцевые занавески.

— Сегодня солнечный день, — и вышла.

Он проснулся, когда совсем стемнело. Часов в комнате не было, время узнать невозможно. По ощущениям где-то около пяти, хотя зимний день и соврет — дорого не возьмет. Из дверной щели просачивался аромат, от которого, как у собаки Павлова, тут же во рту появилась слюна. Страхов сглотнул, внимательно прислушался — никаких признаков жизни. «Интересно, сколько здесь комнат? А этажей? Есть ли сад? Огород? Баня?» Он совсем не владел информацией, кроме той, какую по крупицам выдавала скупая на слова хозяйка. За приоткрытой дверью послышались легкие шаги, вспыхнул свет. Потом кто-то медленно перебрал гитарные струны. Снова наступила полная тишина. «Неужели эта тихоня еще на гитаре играет? К ее стеганке скорее подошел бы баян». И тут в соседней комнате неожиданно выразительный женский голос негромко запел:

— Я поеду далеко,
Не проси, билет не сдам.
Города, как мотыльков,
Наколю на поезда.
Но дороги колдовство
Пересилю и пойму:
Если любит, кто кого,
Если должен, кто — кому.
А вернусь издалека
Под крыло твоей руки,
Города у ночника
Закружат, как мотыльки.
И заляжет по углам,
И запляшет у лица
С книжной пылью пополам
Их уютная пыльца…

Мелодия чирикала, как беззаботная весенняя птаха, перепархивая с ноты на ноту и заражая беспричинным восторгом. Страхову вдруг показалось, что жить — это счастье, несмотря на переломанные ребра с ногами и предательство тех, кому верил, что зло умножать — значит лишаться радости и надежды, что гораздо веселее шагать налегке, чем тащиться с грузом, и что сорок восемь — отличный возраст для перемен.