Татьяна Лунина - Территория отсутствия

• Название: Территория отсутствия
• Автор: Татьяна Лунина
• Издательство: Астрель, ACT
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 78-5-17-046110-3

Можно ли купить собственное прошлое, эмоции первой любви, отцовскую радость? Возможно ли заниматься продажей душевных волнений?

Тридцатитрехлетняя Мария Корелли продает чувства и строит на этом свой бизнес. Покупатели необычного товара — успешные люди, вызывающие у других зависть и желание подражать. Среди них — серьезный политик, крупный предприниматель, преуспевающий нефтяник. Друг от друга их отличает многое: возраст, образ жизни, профессия, род занятий. Объединяет одно — у всех пробита дыра в поле тех чувств, какими живет человек. И чтобы заштопать эту дыру, они готовы пойти на любую сделку, пусть даже самую невероятную…

---

— Подождите, — хозяйка нырнула за вешалку, достала большой пакет. — Вот, возьмите, пожалуйста. Наверное, ваш курьер что-то напутал, это не мое.

— Наверно, — кивнул Стернов и вышел, небрежно подхватив пакет.

— А ты чего ждешь?

— Машка, какая муха тебя укусила?

— Спокойной ночи, Митя.

Второй молча вздохнул и последовал вслед за первым.

…Прошел месяц. С макушки лета на москвичей сыпались крымские абрикосы, азербайджанские помидоры, рязанские огурцы, молдавские персики — содружество наций плевало на бредни политиков и, торжествуя победу над глупыми хиляками, ублажало жителей российской столицы. Всех, кроме одной. Эксперт «Ясона» экономила: копила деньги на машину. Копить оставалось пустяк — три года. Скопидомство пошло на пользу, сброшенные килограммы потянули за собой несколько лет, и Мария Корелли вплотную приблизилась к Маше Бодун. Первым приятную перемену заметил Тимофей Иванович.

— Машенька, ты молодеешь прямо на глазах, совсем девочкой стала, — старший Козел запнулся, видно, хотел о чем-то спросить, но не решился. Обмахнул пушистой метелкой фарфоровую барышню в кринолине и с гордостью доложился:

— А я переезжаю к сыну.

— Правда? Очень рада за вас, Тимофей Иванович.

— Спасибо! Генка сильно изменился в последнее время, он стал почти таким, как раньше: добрым, внимательным, чутким. Представляешь, Машенька, ругается на меня. То злится, что я не показываюсь врачу, то кричит, что я как попало питаюсь, и заваливает продуктами, то требует, чтобы я нашел помощницу по хозяйству, а не корячился сам с уборкой. Но мне в радость наводить чистоту, правда! Мы, бывало, с его матерью часто убирались на пару: я пылесосил, она полы мыла и пыль вытирала. Хозяйка была отличная, все сверкало, как на витрине. Сейчас таких не встретишь, особенно среди молодежи. Все карьеру делают, за домом следить некогда. Вот признайся, Машенька, не любишь убираться?

— Нет.

— Ну и ладно, — улыбнулся чистюля, — в конце концов, для современной девушки это не главное. Гораздо важнее — душу не потерять, — он помолчал, с интересом наблюдая, как молодая коллега изучает с лупой икону. — У тебя, Машенька, душа светлая, ты ее береги.

— Спасибо, Тимофей Иванович.

— Это благодаря тебе мой сын снова становится человеком. Родных вспомнил, о простых людях стал задумываться. Уж не знаю как, но фанаберию ты с него сбила, точно.

— Вы преувеличиваете. Мы с Геннадием знакомы всего три месяца, невозможно за такое короткое время изменить человека. Ваш сын сам по себе неплохой, просто немного от вас отдалился, потому что завален работой.

— Не согласен, но спорить не буду, — прорезался в отставном полковнике старый стиль. — А у меня к тебе деловое предложение, Маша.

— Слушаю, Тимофей Иванович.

— Я предлагаю совершить обмен.

— С кем?

— Со мной.

— Чем будем меняться? — улыбнулась она, откладывая «Иоанна Крестителя» в сторону. — Рабочими обязанностями?

Старший Козел не заметил иронию и торжественно объявил.

— Квартирами!

В каморку вплыла распорядительница ясоновских деньжат.

— Тимофей Иванович, сейчас в салон зайдет покупатель, а продавца нет, — воркующий тон скрывал недовольство.

— Потом договорим, — шепнул Козел, поднимаясь со стула. — Вы, как всегда правы, Виктория Акакиевна, виноват.

— Ох, уж эти старики, — снисходительно обронила главбух, когда за продавцом закрылась дверь. — Исполнительны, надежны, честны, но зануды страшные. Восхищаюсь вашим терпением и умением их выслушивать, дорогая, — супруга владельца «Ясона» давно приметила странную дружбу, но смотрела на посторонние разговоры в рабочее время сквозь пальцы. Дальновидная Виктория полагала, что иметь в штате пару, близкую к влиятельному лицу, лучше, чем одиночку. Кроме того, не исключалась возможность роскошной свадьбы, на которой хотелось бы побывать, а потому приходилось одинаково ворковать и с потенциальной невестой, и с ее возможной родней. — Вы сделали работу, о которой я вас просила?

— Да, конечно, — Мария передала икону. В темную доску вцепились пальцы, унизанные старинными перстнями.

— И что?

— Думаю, это пятнадцатый век, псковская школа. Возможно, под верхним слоем краски лежит еще один, более ранний. Можно попытаться раскрыть.

В холодных глазах вспыхнул жадный огонек.

— Умница, дорогая! Я поговорю с Игорем Дмитриевичем о повышении вашей зарплаты, — и выплыла, прижимая к пышной груди раритет.

Через несколько минут на стуле для клиентов снова водворился продавец-консультант.

— Мадам Подкрышкина с мужем отбыли в неизвестном направлении. Ну так что, Машенька, дашь ответ сразу или подумаешь?

— Тимофей Иванович, вы меня, честно говоря, ошарашили.

— Почему? Миллионы людей меняются, что тут необычного?

Разговаривать с ним, в самом деле, становилось трудно. Похоже, бывший военный оставался пребывать в том измерении, где главным достоинством каждого было умение подчиняться без размышлений.

— Вы представляете хоть немного, сколько стоит ваша квартира?

— Представляю, конечно. Ну и что?

— За вашу можно выручить целое состояние, за мою — копейки.

— Я старый человек, девочка, мне самое время о душе задуматься, а не о сберкнижке. На тот свет не с деньгами приходят, Машенька, с памятью. Как жил, сколько добра и зла после себя оставил — всю жизнь вспомнить придется, за все ответ надо будет держать. Ты думаешь, чем я в своих хоромах занимаюсь? Память тренирую, а покойники мне помогают, напоминают, если что подзабыл. Родители, жена, друзья — пока с каждым не переговоришь, не заснешь. Бывает, такое припомнят, что, кажется, не человек ты — дерьмо.

А бывает, что вроде и не напрасно небо коптишь. Во мне, Маша, света и тьмы почти пополам, а я хочу эту хилую разницу увеличить. Кто мне помешает, скажи? Или, может, ты собираешься доказать, что лучше запустить в свой дом чужих, чтобы драть потом с них шкуру? Или рассорить наследством детей? Или расплатиться добром за добро да при этом самому не остаться в накладе? Кто, кроме меня, знает, что лучше?

На столе зазвонил мобильный телефон. Скоро с этим мобильником придется расстаться: Мария не может вечно оставаться Ольгой.

— Привет!

— Добрый день.

— Как дела?

— Нормально.

— Я могу сегодня подъехать, скажем, часам к девяти?

— Что-то случилось?

— Нет, просто нужно поговорить.

— Хорошо, подъезжай.

— Тогда до встречи.

— Пока.

Старый танкист поднялся со стула:

— Предлагаю на этом поставить точку. А тебе даю на размышления сутки, завтра жду ответ. Ты человек неглупый, надеюсь, решение примешь правильное, — и, развернувшись, решительно шагнул к двери. Военная выправка в нем еще сохранилась.

— Я согласна.

…Наверное, нечто похожее испытывает актер после удачно сыгранной трудной роли: гордость, что справился, и сожаление, что уже ничего нельзя изменить. Сколько раз она ругала себя за легкомысленное согласие сыграть то, о чем понятия не имела — бесталанная, самонадеянная дилетантка, которую дергали в разные стороны самозваные «режиссеры». Один талдычил о сверхзадаче слишком общо и туманно, другой, напротив, увлекся деталями и чуть не испортил общий рисунок роли. «Актриса» поправила салфетку на накрытом для чая столе и осмотрела крохотную кухню. Кажется, старший Козел заблуждался, обвиняя бедную учительницу, что она испортила сына. Вряд ли человек, так трогательно создающий вокруг себя уютный мирок, мог быть коварным и наглым. Скорее всего, отца мучили ревность, родительский эгоизм и нежелание признавать взросление чада. Впрочем, теперь это не ее забота. Завтра она отдаст ключ от одной квартиры и вернется в другую, чтобы готовиться к переезду в третью, самую лучшую, отказаться от которой способен только святой или безумец. Ни к тем, ни к другим Мария себя не причисляла.

Без двадцати десять в дверь позвонил припозднившийся гость.

— Привет! Прости, пожалуйста, что опоздал. Прозаседали больше, чем планировали, почти на час.

— Ничего страшного, проходи. Зато я успела тетради проверить. Чайку попьешь?

— Ты очень похожа на мою учительницу английского языка, даже интонации у вас одинаковые. Она тоже всегда так спрашивала: чайку попьешь?

— Все учителя похожи друг на друга, и говорим мы с одними и теми же интонациями — менторскими. Я, кстати, терпеть это в себе ненавижу, стараюсь от такого тона избавиться. Пока не получается.

— А вот «терпеть ненавижу» не скажет ни один серьезный учитель, — улыбнулся Геннадий. — Я знаю только двоих, кто так говорит.

— Ну что ж, значит, ты слышишь это от несерьезных. Мой руки. Чай будешь черный, зеленый?

— Кофе, если можно.

За столом гость задумчиво озирался, молча таращился в окно, вздыхал, накачивался кофеином. Младший Козел явно держал что-то себе на уме и, вроде, собирался этим поделиться, но оттягивал время. Он не смотрел, впитывал все, что его окружало — запахи, краски, предметы, хозяйку, невозмутимо попивающую в молчании зеленый чаек.