Александра Матвеева - Селеста, бедная Селеста...

• Название: Селеста, бедная Селеста...
• Автор: Александра Матвеева
• Издательство: АСТ, Транзиткнига
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-016086-0

Идеальная студентка. Красавица, рядом с которой меркнут лучшие модели… и при этом тихая, скромная девочка, ждущая НАСТОЯЩЕЙ ЛЮБВИ — такова юная Аля.

Любовь, конечно, придет и на краткий миг покажется счастливой — но очень скоро над будущим Али и ее избранника нависнет дамоклов меч давней тайны, которую тщательно скрывали ВОТ УЖЕ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ!

Ложь и правда сплетаются воедино, — и НЕЛЕГКО будет влюбленным отличить одно от другого!

---

Лешка наблюдал за мной с обалдевшим видом. Я осознала это, перехватив его смятенный взгляд, мне стало стыдно. Смущение помогло взять себя в руки. Эти самые руки дрожали, когда я приступила к сортировке вещей. Для начала отложила все платья. Они не подходили мне по размеру. Над палевым шифоновым я с трудом удержала слезы. Добавила в эту кучу два костюмчика и широкие пестрые брюки. С огромным огорчением отложила две блузки. Особенно понравилась бледно-сиреневая с ришелье по вырезу. Славненькая, но размерчик не мой, а весь шик, чтобы блузочка сидела «по косточке».

Так, что осталось? Три юбки. Ну, здесь и думать нечего. Черная шифоновая с мелкими серыми и белыми цветочками. У пояса цветочков раз-два и обчелся, чем ниже — тем гуще, по подолу цветочный купон. Юбка длинная, до пола, и широкая. Это как раз не страшно. Пояс-кулиска позволяет стянуть веревочку сколь угодно туго. Просто юбка выглядит еще пышнее. И это не страшно. Я худая и высокая — лишняя пышность на бедрах только «в плюс».

К юбке идеально подойдет один из моих топиков — тонкий, черный с редкими серебряными искорками.

— А обувь? — опять всполошилась я.

— Тебе какой размер?

— Вообще-то 35-й, но можно 36-й.

— Такого нет.

— А какой есть?

— 37-й, 38-й — у мамы.

— А у Тани?

— Я не знаю.

— Узнай.

— Она не даст.

— Почему?

— Не даст.

— Что же делать? У меня только кроссовки и шлепанцы.

— Оу! — взвыл Лешка и убежал. «Сбрендил от моих проблем?» — озаботилась я.

Лешка вернулся с обувной коробкой. Под крышкой обнаружилась пара серебристых туфель без задников на довольно высокой платформе.

— Откуда это?

— Мама купила в прошлом году. На Митинском рынке. Мерила, вроде впору, принесла домой, а они 36-го размера. Поехали менять, продавцов и след простыл.

Шлепанцы мне подошли. Лешка сиял. Я поцеловала его в знак благодарности, он разлакомился продолжить.

— Иди, иди. Мне надо переодеваться.

— Я не помешаю.

— Обалдел?

— Мы скоро поженимся, — резонно заметил Лешка.

— Но еще не поженились, — не менее резонно возразила я.

Лешка моргнул, соглашаясь, и поплелся к двери.

— А ты у Марии Алексеевны спросился? — неожиданно вспомнила я.

— А ты как думаешь? — невоспитанно ответил Лешка вопросом на вопрос уже из-за двери.

Дом, куда мы были приглашены на вечеринку, располагался на одной улице с Истоминским. Мы с Лешкой проходили мимо него, гуляя, и я еще обратила внимание на кованую решетку. Дома самого увидеть не удалось, хотя, признаюсь, старалась очень. Но все дома этой улицы стояли в глубине участков за высокими кустарниками.

Мы с Марией Алексеевной рука об руку чинно перешли асфальтовую дорожку. Лешка, чуть отстав, надежно прикрывал наши тылы. Тани с нами не было. Или не позвали, или не пошла.

Я чувствовала себя неловко. Причина не в том, что я иду в незнакомый дом, к незнакомым людям и не в новом экстравагантном наряде. Причина в Марии Алексеевне. Увидев меня на лестнице в собственной юбке и серебряных туфлях, она обомлела. Я поняла: Лешка взял вещи без спросу, и готовилась принять кары небесные. Но Мария Алексеевна сухо заметила:

— Неплохо. — Пошла к выходу, не глядя на сына.

Я же, напротив, сторожила Лешкин взгляд, намереваясь испепелить его своим горящим взором. Лешка искательно заглядывал в глаза матери и избегал моих.

Дом оказался с колоннами, что называется, в колониальном стиле.

Мы торжественно продвигались по засаженной кустами аллее к освещенной площадке перед домом. Мария Алексеевна, горделиво вскинув голову, семенила впереди.

Несколько в стороне от входа под брезентовым навесом размещался длинный стол, уставленный тарелками с едой и бутылками с питьем. Вокруг него толпилось довольно много народу. Я во все глаза таращилась на женщин в причудливых дачных туалетах, мужчин, вальяжно перемещающихся с бокалами и тарелками в руках. В толпе мелькали экспонаты разного возраста, но, как я заметила, преобладали особы немолодые. Особенно привлекла мое внимание одна дама, высокая, статная, с серебристой прической, в длинном сером платье — она стояла в плотном окружении гостей, преимущественно мужчин, и имела прямо-таки сановный вид.

Наше приближение не осталось незамеченным, к нам повернулись головы, а несколько человек пошли навстречу.

Лешка увидел кого-то на противоположной от стола стороне площадки, заулыбался, выпустил мою руку и, здороваясь на ходу, устремился туда.

Я продолжала робко двигаться рядом с Марией Алексеевной к группе, окружающей седовласую даму. Нас приветствовали радостными возгласами. Мария Алексеевна обнималась с женщинами и даже с одним из мужчин. Прочие мужчины галантно прикладывались губами к ее ручке.

Мужчина в вельветовом пиджаке, небрежно накинутом на плечи поверх свободной рубашки, целуя руку Марии Алексеевны, бросил на меня цепкий взгляд небольших темных глаз.

— Прелестная девушка, — произнес он тоном знатока.

— Спасибо, Юрий Константинович, — машинально пробормотала я, умирая от смущения.

— Мы знакомы? — Короткие брови домиком поползли вверх. Знаменитое лицо сморщилось в попытке вспомнить.

— Наполовину.

Старая шутка имела неожиданный успех. Послышались смешки. Пожилая толстуха спросила, вертя каштановым шиньоном:

— Что? Что? Что она сказала?

— Знакомы наполовину. Это значит, что девушка, конечно же, знает Мастера, а он ее нет.

Толстуха рассмеялась дробненько, словно рассыпала горох, и это вызвало новую волну смеха.

Только старый художник, которого уважительно называли Мастером, не смеялся. Он пристально вглядывался в мое пунцовое от всеобщего внимания лицо. Гости уже отсмеялись и готовы были вернуться к прерванным занятиям, но тут Мастер победно щелкнул пальцами:

— Вот и нет! Мы знакомы не наполовину, а целиком. Вы Аленька. Верно?

Он огляделся, гордясь своей памятью, а я кивнула, догадавшись, что последует дальше. Окружающие снова притихли, заинтригованно ожидая объяснений и предвкушая новый повод для смеха.

— Моя ученица представила портрет этой красавицы в качестве дипломной работы. Картинка называется незатейливо — «Аленька».

Участники вечеринки, подтянувшиеся к нашей группе практически в полном составе, охотно поудивлялись избитой истине о тесноте мира.

Центр внимания переместился на Марию Алексеевну, она оживленно поворачивалась то к одному, то к другому и рассказывала, кто такая и откуда появилась приведенная ею девушка.

Избавившись от всеобщего докучливого интереса, я смогла расслабиться. Последним всплеском внимания оказался жест хозяйки — той самой сановитой дамы, вложившей мне в руку высокий бокал. Я опасливо отхлебнула, определила — холодное полусладкое шампанское, выпила залпом.

Обожаю полусладкое, а еще больше — сладкое шампанское. Пусть говорят «плебейский напиток». Пусть тонкий вкус требует отдавать предпочтение сухому (брют, что ли?). Я люблю послаще. И подозреваю, если бы ценители брюта не были такими снобами, а следовали своим желаниям, они пили бы только полусладкое (сладкое) шампанское.

Из темноты материализовался Лешка. Коротко взглянул на меня и, вместо того, чтобы подойти, направился к столу. Проглотив до времени приготовленные упреки, я пошла за ним и встала рядом. Лешка орлиным взором окинул стол.

— Что будешь есть?

— Не знаю.

— Ясно.

Лешка протянул длинную руку, взял из стопки тарелок верхнюю, быстро обошел стол по кругу, вернулся с наполненной тарелкой, сунул ее мне в руки, взял еще одну тарелку и предпринял следующий заход. Вторую тарелку тоже отдал мне, сдернул со стола бутылку шампанского, два бокала, скомандовал:

— Пошли. — И полностью игнорируя окружающую действительность, направился к дальним кустам.

Я тащилась следом, неся на каждой ладони по тарелке, осторожно переступая, чтобы ничего не выронить из затаренных под завязку емкостей.

Лешка, очевидно, ориентировался по звездам, уверенно шагая в темноту. Мы шли долго. Позади остались освещенная площадка, стол, гости. Музыка пока еще долетала, и голоса слабо доносились до нас, но разобрать слова я, как ни старалась, не могла.

У меня зачесался нос. Почесать я его не могла из-за проклятых тарелок. Естественно, возник вопрос: почему это Лешка несет в одной руке бутылку за горлышко, а в другой бокалы, зажав длинные ножки между пальцами, а я на весу по тарелке на каждой ладони? Нос чесался нестерпимо, согнутые в локтях и вытянутые перед грудью руки отваливались под тяжестью тарелок. Я возненавидела эксплуататора Лешку и завопила:

— Все. Сейчас брошу эти чертовы тарелки!

Лешка обернулся, сунул под мышку руки с бокалами, бутылку и полностью освободил одну руку. Так я и знала! Он-то может почесаться! А я? Не знаю, что меня удерживало от немедленного исполнения угрозы, но тарелки продолжали оттягивать мне руки. Лешка забрал у меня одну из тарелок, и нос тут же перестал чесаться.