Николай Каронин-Петропавловский - Путешествия мужиков

• Название: Путешествия мужиков
• Автор: Николай Каронин-Петропавловский
• Жанр: Русская классическая проза

КАРОНИН, С., псевдоним, настоящее имя и фамилия Петропавловский Николай Елпидифорович, известен как Н. Е. Каронин-Петропавловский — прозаик. Родился в семье священника, первые годы жизни провел в деревне. В 1866 г. закончил духовное училище и поступил в Самарскую семинарию. В 1871 г. К. был лишен казенного содержания за непочтительное отношение к начальству и осенью подал заявление о выходе из семинарии. Он стал усердно готовиться к поступлению в классическую гимназию и осенью 1872 г. успешно выдержал экзамен в 6-й класс. Однако учеба в гимназии разочаровала К., он стал пропускать уроки и был отчислен. Увлекшись идеями революционного народничества, летом 1874 г. К. принял участие в «хождении в народ». В августе 1874 г. был арестован по «делу 193-х о революционной пропаганде в империи» и помещен в саратовскую тюрьму. В декабре этого же года его перемещают в Петропавловскую крепость в Петербурге. В каземате К. настойчиво занимается самообразованием. После освобождения (1878) К. живет в Петербурге, перебиваясь случайными заработками. Он продолжает революционную деятельность, за что в феврале 1879 г. вновь был заточен в Петропавловскую крепость.

Точных сведений о начале литературной деятельности К. нет. Первые публикации — рассказ «Безгласный» под псевдонимом С. Каронин (Отечественные записки.- 1879.- № 12) и повесть «Подрезанные крылья» (Слово.- 1880.- № 4–6).

В 1889 г. К. переехал на местожительство в Саратов, где и умер после тяжелой болезни (туберкулез горла). Его похороны превратились в массовую демонстрацию.

---

С. Каронин (Николай Елпидифорович Петропавловский) Путешествія мужиковъ

Съ начала весны и въ продолженіе всего лѣта чистая публика, какъ извѣстно, усиленно гоняется за призракомъ природы, ошибочно разъискивая ее тамъ, гдѣ ея или вовсе нѣтъ, или очень мало, — въ виноградѣ и кумысѣ, на морѣ и въ степяхъ, на минеральныхъ водахъ и на дачахъ. Ѣздятъ, конечно, немощные, ради возстановленія силъ, отнятыхъ затхлою жизнью по конторамъ и присутствіямъ, но всего больше ѣздятъ совершенно здоровые, ѣздятъ въ надеждѣ гдѣ-нибудь развѣять часть силъ, которую некуда дѣвать и которая только душитъ культурнаго человѣка. Для такого сорта публики не нужны собственно даже и призраки природы; все дѣло въ томъ, чтобы найти такое мѣсто, гдѣ можно побольше освободить бездѣйствующихъ силъ, выпустить лишнюю кровь, выбросить ненужныя идеи, только тревожащія совѣсть, — словомъ, продѣлать то, что называется «отдохнуть, развлечься». Благодаря этому призраки природы сами по себѣ не удовлетворяютъ культурнаго человѣка; онъ ихъ требуетъ съ нѣкоторыми острыми приправами, — кумысъ съ музыкой и ужинами, минеральныя воды съ интрижками, море и виноградъ съ провожатыми татарами и пр.

Одновременно съ этимъ движеніемъ совершается, какъ извѣстно, и другое, болѣе могучее и оригинальное. Изъ всѣхъ губерній, въ которыхъ мужики по деревнямъ сидятъ въ проголодь, съ начала весны, почти сейчасъ послѣ ледохода, устремляются потоки проголодавшагося за зиму населенія въ низовьямъ Волги и на Донъ, въ южныя степи и къ уральскимъ казакамъ, къ началу полевыхъ работъ потоки эти превращаются въ цѣлыя рѣки, направляющіяся съ сѣвера на югъ. Но, какъ культурная среда тщетно гоняется за призраками природы, отыскивая отдыхъ и развлеченія, такъ же тщетно и мужики шляются по чужимъ мѣстамъ, въ поискахъ за копѣйкой и кормомъ. Ни копѣйки, ни корма не удается имъ поймать, сколько бы тысячъ верстъ ни отмахали они.

Если бы ту сумму труда и здоровья, которая растрачивается на поиски хлѣба за тридевять земель, возможно было вычислить, то получилось бы нѣчто ужасающее. И это ежегодно повторяется, изъ года въ годъ сотни тысячъ народа бросаютъ свои мѣста, свои семьи и дома, свою работу и поля и путешествуютъ въ далекія страны съ смутною надеждой вывезти оттуда денегъ. Какая чудовищная трата энергіи и какая трогательная вѣра въ несуществующія вещи!

Впрочемъ, за зиму мужики по нѣкоторымъ мѣстамъ такъ отощаютъ и на большинство отощавшихъ нападетъ такая скука, что съ наступленіемъ весны они по необходимости должны броситься куда глаза глядятъ, лишь бы впереди былъ хоть какой-нибудь призракъ поправки. Въ это время на главныхъ путяхъ сообщенія является такое скопленіе пассажировъ, что начальство желѣзныхъ дорогъ приходитъ въ отчаяніе, пароходы набиваютъ мужиковъ куда попался и все-таки на главныхъ пристаняхъ и станціяхъ по недѣлѣ ждутъ очереди. По большей части мужики на желѣзныхъ дорогахъ ждутъ вагоновъ четвертаго класса, а на пароходахъ выбираютъ такія компаніи, которыя склонны понижать тарифъ по мѣрѣ торговли: мужики торгуются вездѣ съ пароходчиками до послѣдней крайности. Часто бываетъ, что торгующіяся стороны не сходятся въ цѣнѣ; отъ этого скопленіе еще болѣе увеличивается. Толпы плохо одѣтыхъ и тощихъ людей по цѣлымъ днямъ сидятъ и лежатъ гдѣ-нибудь на мостовой, дожидаясь четвертаго класса вагоновъ или дешевыхъ пароходовъ, и когда, наконецъ, та или другая «машина» ихъ возьметъ, они набиваются всюду, гдѣ только есть пространство, — на лавкахъ и подъ лавками, возлѣ паровика и кухни, среди кулей товара и на самыхъ куляхъ, на дровахъ и даже подъ дровами.

Такъ было на томъ камскомъ пароходѣ, на которомъ мнѣ пришлось ѣхать. Изъ рубки нельзя было часто вовсе пройти, потому что весь полъ палубы и всѣ щели ея заняты были людьми; еще днемъ можно было шагать среди рукъ, головъ, ногъ и другихъ членовъ человѣческаго тѣла, но лишь только наступали сумерки, боязно было даже и подумать пробраться по этой живой кучѣ дѣтей, женщинъ, мужиковъ. Оффиціянтъ, пробирающійся отъ буфета во второй и первый классы съ чайнымъ приборомъ, долженъ былъ употреблять неимовѣрную ловкость и рѣшительность, чтобы не повалиться среди живой кучи, при этомъ онъ, конечно, не думалъ, что, шагая, онъ то и дѣло наступаетъ на что-то мягкое; исключительная его забота состояла въ томъ, чтобы самому не упасть съ солянкой или съ гурьевскою кашей въ середину живого мяса.

О хорошемъ обращеніи съ «четвертымъ классомъ» никто никогда не думаетъ. Дрова бережно складываются на свое мѣсто; кули съ воблой, съ изюмомъ или съ овсомъ никогда зря не валяются; по крайней мѣрѣ, у каждаго куля есть свое мѣсто, съ котораго никто не имѣетъ права столкнуть его. Но четвертый классъ не имѣетъ ни мѣста, ни права на него, и на палубѣ онъ только терпимъ — не болѣе. Тотъ же самый оффиціантъ, пробирающійся среди груды спящихъ и бодрствующихъ, отъ времени до времени раздвигаетъ ногой мѣшающія тѣла и въ отчаяніи кричитъ:

— Эй, ты, бревно! поверни брюхо! Всю дорогу загородилъ!…

«Бревно» кое-какъ поворачивается.

— Убери башку-то! — кричитъ оффиціантъ дальше, остановленный десяткомъ головъ, валявшихся на полу.

Кажется, путешественники четвертаго класса и сами плохо вѣрятъ въ нѣкоторыя прирожденныя свои права; по крайней мѣрѣ, никогда не слышно, чтобы они роптали на неудобство ихъ обычнаго переѣзда. Все, о чемъ сильно заботится четвертый классъ, — это переѣхать по возможности пятакомъ дешевле; роптать же противъ такихъ неудобствъ, какія никогда не доводится испытывать кулямъ съ воблой, онъ не смѣетъ, отлично зная, что за гордость ихняго брата высаживаютъ вонъ. Онъ знаетъ, замѣтилъ слабость нѣкоторыхъ пароходныхъ компаній перебивать другъ у друга пассажировъ и пользуется этимъ, но разъ ему пятачекъ уступили и посадили на полъ палубы, онъ уже считаетъ себя въ полной власти начальства. Въ свою очередь, и начальство знаетъ это; набивъ мужиками полонъ пароходъ, оно затѣмъ всѣ свои разсчеты съ послѣдними считаетъ поконченными.

А послѣ нагрузки живымъ грузомъ всѣхъ щелей судна прекращаются и пятачковыя уступки. Такъ было на одной камской пристани.

Пароходъ былъ уже полонъ. Но на конторкѣ стояла большая толпа крестьянъ съ мѣшками и котомками за плечами. Между партіей и пароходнымъ начальствомъ велись переговоры.

— Сколько съ десятка-то берете? — спрашивалъ одинъ изъ партіи.

— По рублю восемь гривенъ, — отвѣчалъ кассиръ.

— Съ носа?

— Нѣтъ, съ пары ушей.

Несмотря на серьезный моментъ (пароходъ стоялъ всего нѣсколько минутъ), этотъ отвѣтъ вызвалъ хохотъ среди толпы. Только тотъ мужикъ, который стоялъ впереди и велъ переговоры, не терялъ тревожнаго выраженія. Подождавъ немного, онъ опять обратился къ кассиру съ разными предложеніями.

— Уступите, ваше степенство, хоть чуть-чуть… — говорилъ онъ и слѣдилъ за всѣми движеніями кассира.

— Ну, хорошо, рубль семьдесятъ пяти — сказалъ кассиръ презрительно.

— А ежели бы двугривенный?

— Не могу.

— Нельзя?

— Убирайся къ чорту! — лѣниво проговорилъ кассиръ.

— Та-акъ-съ! — протянулъ парламентеръ и сдѣлался мрачнымъ: пароходъ черезъ нѣсколько минутъ долженъ былъ отчалить. Но онъ все-таки не терялъ мужества и ободрялъ волновавшихся сзади него мужиковъ.

— Подожди, ребята, уступитъ, — говорилъ онъ вполголоса, а громко продолжалъ рядиться. Было, впрочемъ, замѣтно, что кассиръ (онъ же и помощникъ капитана) больше не уступитъ. На дальнѣйшія убѣжденія парламентера онъ отвѣчалъ свистками.

— Стало быть, уступки не будетъ? — спросилъ парламентеръ нѣсколько угрожающе, давая понять, что онъ уведетъ мужиковъ и на другой пароходъ.

— Второй свистокъ! — крикнулъ помощникъ, вмѣсто отвѣта. Партія заволновалась и ближе придвинулась къ трапу, еле слушаясь своего парламентера; нѣсколько слабодушныхъ даже сунулись на пароходъ, но парламентеръ оттащилъ ихъ назадъ и на минуту водворилъ дисциплину въ своихъ рядахъ.

— Ну, ваша милость, хоть по гривнѣ еще сбавьте, а? Ну, нельзя, такъ уйдемъ на другую канпанію! — проговорилъ взволнованный парламентеръ, пуская въ ходъ послѣднее средство- Айда, ребята, на другую канпанію! Ежели тутъ не уступаютъ, тамъ уступятъ.

Но непріятель-кассиръ не обратилъ ни малѣйшаго вниманія на эту хитрость.

— Третій свистокъ! — крикнулъ онъ наверхъ.

Мужики дрогнули и заволновались. Парламентеръ, видимо упалъ духомъ, хотя наружно продолжалъ держаться твердо.

— Что же, ребята, надобно идтить на другую канпанію, — сказалъ онъ, самъ не вѣря своимъ словамъ.

— Убирай трапъ! — крикнулъ помощникъ.

— Стой, стой, подожди! — вдругъ закричало нѣсколько голосовъ со стороны побѣжденныхъ, и мужики безпорядочно бросились бѣжать по трапу на пароходъ, толкая другъ друга и чуть не сбивъ съ ногъ въ воду бывшую между ними бабу.