Николай Каронин-Петропавловский - Очерки Донецкого бассейна

• Название: Очерки Донецкого бассейна
• Автор: Николай Каронин-Петропавловский
• Жанр: Русская классическая проза

КАРОНИН, С., псевдоним, настоящее имя и фамилия Петропавловский Николай Елпидифорович, известен как Н. Е. Каронин-Петропавловский — прозаик. Родился в семье священника, первые годы жизни провел в деревне. В 1866 г. закончил духовное училище и поступил в Самарскую семинарию. В 1871 г. К. был лишен казенного содержания за непочтительное отношение к начальству и осенью подал заявление о выходе из семинарии. Он стал усердно готовиться к поступлению в классическую гимназию и осенью 1872 г. успешно выдержал экзамен в 6-й класс. Однако учеба в гимназии разочаровала К., он стал пропускать уроки и был отчислен. Увлекшись идеями революционного народничества, летом 1874 г. К. принял участие в «хождении в народ». В августе 1874 г. был арестован по «делу 193-х о революционной пропаганде в империи» и помещен в саратовскую тюрьму. В декабре этого же года его перемещают в Петропавловскую крепость в Петербурге. В каземате К. настойчиво занимается самообразованием. После освобождения (1878) К. живет в Петербурге, перебиваясь случайными заработками. Он продолжает революционную деятельность, за что в феврале 1879 г. вновь был заточен в Петропавловскую крепость.

Точных сведений о начале литературной деятельности К. нет. Первые публикации — рассказ «Безгласный» под псевдонимом С. Каронин (Отечественные записки.- 1879.- № 12) и повесть «Подрезанные крылья» (Слово.- 1880.- № 4–6).

В 1889 г. К. переехал на местожительство в Саратов, где и умер после тяжелой болезни (туберкулез горла). Его похороны превратились в массовую демонстрацию.

---

С. Каронин (Николай Елпидифорович Петропавловский) Очерки Донецкаго бассейна

I

Сначала мнѣ пришлось проѣхаться по Дону. Путь былъ выбранъ такой: Царицынъ, Калачъ, Ростовъ, Таганрогъ, Славянскъ и Святыя горы, а отсюда уже предстояли поѣздки по заводямъ и копямъ. Весь путь, начиная съ Калача, былъ для меня совершенно новымъ, и тѣ мѣста, которыя я долженъ былъ проѣхать, въ полномъ смыслѣ оказались невѣдомыми; какъ истинно русскому человѣку, знающему съ большими деталями, что дѣлается въ Америкѣ, и не знающему, каково живется въ сосѣднемъ уѣздѣ, мнѣ также, начиная съ Калача, пришлось только изумляться своему невѣдѣнію.

Это произошло еще въ Царицынѣ. Собралось насъ четверо путешественниковъ, и ни одинъ не зналъ, что насъ ожидаетъ въ Калачѣ на Дону, — есть-ли тамъ пароходы, когда они отходятъ, благодаря обмеленію рѣки, о которомъ мы смутно слыхали еще въ верховьяхъ Волги, — ничего не знали.

Въ Царицынѣ намъ пришлось ждать поѣзда цѣлый день, и это время мы употребили на собираніе справокъ. Самый дѣятельный изъ насъ, докторъ, отправился съ пристани въ городъ, откопалъ тамъ стараго своего знакомаго, товарища по университету, также доктора, и привезъ его къ намъ въ качествѣ «достовѣрнаго свидѣтеля». Этотъ достовѣрный свидѣтель тотчасъ же принялся посвящать насъ во всѣ подробности путешествія по Дону. Надоѣла-ли ему скучная жизнь въ отвратительномъ городѣ, извѣстномъ по всей Волгѣ своимъ убійственнымъ климатомъ, подъ вліяніемъ-ли катарра желудка, о которомъ мы узнали при первомъ же знакомствѣ, или просто ему стало весело въ новой для него компаніи, только свои сообщенія онъ приправилъ такимъ юмористическимъ соусомъ, что намъ стало жутко. У насъ на рукахъ былъ маленькій ребенокъ да больной товарищъ, съ которыми немыслимо было отправиться на пароходѣ по Дону.

— Да почему? — допрашивали мы.

— А вотъ вы сами увидите! — говорилъ веселымъ тономъ скучающій царицынскій интеллигентъ. — Это вы на Волгѣ-то избаловались, а по Дону не такъ… Пароходишко крошечный, вонючій. Душно, тѣсно. Не только во второмъ классѣ, но въ первомъ мѣста нѣтъ. Прилечь негдѣ… По вашему путеводителю, вы въ Ростовѣ будете на другой день? Какъ бы не такъ! Не на другой, а на пятый день вы попадете въ Ростовъ… И притомъ тѣснота, вонь, ѣсть нечего, буфетъ — отрава, прислуга одичалая… Воды для чаю велишь принести — не слушается; если начнешь ругаться — грубитъ. Только и добьешься чего-нибудь, если въ морду дашь. Честное слово! Увѣряю васъ, всю дорогу ѣдешь съ протоколомъ… А капитанъ держитъ себя полнымъ хозяиномъ. Пароходишка то и дѣло садится на мель. И какъ только сѣлъ на мель, капитанъ сейчасъ командуетъ: «Третій классъ въ воду»! — и третій классъ прыгаетъ въ воду и начинаетъ стаскивать судно съ мели. Если пассажирамъ удастся быстро столкнуть съ мели свое суденышко, имъ дается изъ буфета по рюмкѣ водки, а то бываетъ и такъ, что бьются въ пескѣ цѣлый день.

— Да не можетъ быть!

— А вотъ вы увидите… Честное слово! Иногда по цѣлому дню стоишь на мели. Пассажировъ 2-го и 1-го класса просто высаживаютъ на берегъ, чтобы какъ можно облегчить пароходишко, и тамъ они остаются до тѣхъ поръ, пока онъ не снимется. Ну, конечно, ѣсть нечего, кругомъ голая пустыня. Я въ третьемъ годѣ ѣхалъ — жизнь свою проклялъ! Поѣзжайте-ка лучше по желѣзной дорогѣ, черезъ Грязи… А, впрочемъ, попробуйте, оно для перваго раза занятно…

Вотъ какого рода извѣстія принесъ намъ случайный нашъ знакомый. Слабая и больная половина нашей компаніи положительно возмутилась въ виду предстоящихъ ужасовъ путешествія по Дону. Мы, болѣе стойкіе, уговаривали все-таки ѣхать, но уговаривали нерѣшительно, сами не довѣряя своимъ аргументамъ, ибо, какъ настоящіе русскіе люди, не знали, правду говоритъ царицынскій обыватель или отъ скуки фантазируетъ. Говоря теоретически, можно было допустить возможность всего имъ разсказаннаго: и это битье по мордѣ, и слѣдующіе за симъ протоколы, и команда капитана, чтобы третій классъ прыгалъ въ воду, и путешествіе вмѣсто двухъ дней — пять, — все это по-русски мыслимо, но, съ другой стороны, слишкомъ ужь фантастично допустить всѣ эти ужасы скученными въ одномъ и томъ же мѣстѣ, тогда какъ въ дѣйствительности они всегда довольно равномѣрно распредѣляются по русской землѣ.

Къ нашему общему удовольствію, оцѣненному только впослѣдствіи, нерѣшительные аргументы въ пользу путешествія по Дону перевѣсили, и мы отправились по Волго-донской вѣткѣ на Калачъ. И все обошлось какъ нельзя лучше. Въ Калачѣ мы должны были прожить въ ожиданіи парохода цѣлыя сутки, но это время провели отлично, поселившись въ пловучей гостинницѣ, устроенной на берегу Дона, рядомъ съ пароходною конторкой, а когда заняли мѣста на прибывшемъ пароходѣ, то уже почти совсѣмъ успокоились; только даму съ ребенкомъ, болѣе всѣхъ напуганную разсказами царицынскаго обывателя, помѣстили, вмѣсто второго класса, въ первый.

Мнѣ и до сихъ поръ непонятно, зачѣмъ скучающему царицынскому доктору понадобилось скучить, какъ въ сказкѣ, столько ужасовъ, разсѣянныхъ по нашей родинѣ, но рѣдко сгущающихся въ одномъ мѣстѣ такъ сильно, какъ онъ сгустилъ. Только кое-что изъ его словъ оказалось правдой. Плата за проѣздъ была вдвое дороже платы на волжскихъ пароходахъ; удобства же было вдвое меньше. Но чтобы пассажиръ изъ-за чайника съ кипяткомъ долженъ былъ заѣзжать въ морду, чтобы третьему классу капитанъ приказывалъ прыгать въ воду и тащить на себѣ пароходъ — этого не было, просто выдумка! Пароходикъ нашъ былъ маленькій, не очень чистый, съ хриплымъ свисткомъ, но везъ насъ исправно и привезъ въ Ростовъ дѣйствительно на другой день. Капитанъ и помощникъ, матросы и прислуга были вѣжливы. И не только вѣжливы, но обязательны до послѣдней степени. Даже жалко было смотрѣть, въ особенности на прислугу, оборванную, съ блѣдными, изморенными лицами, запуганную. Откормленные, одѣтые во фраки лакеи на волжскихъ пароходахъ здѣсь совершенью неизвѣстны. Видно, что донской прислугѣ работы много, а ѣсть нечего.

Во все время путешествія не было ни одного изъ тѣхъ случаевъ, о которыхъ разсказывалъ царицынскій обыватель. Только однажды утлая наша машина сплоховала на одномъ изъ безчисленныхъ крутыхъ поворотовъ, — рулевой не успѣлъ повернуть руль, и пароходъ, какъ карась, выпрыгнулъ на беретъ. Стопъ! Одинъ бокъ судна стоялъ на берегу, а другой въ водѣ. Но это никого не смутило; нѣсколько матросовъ съ помощникомъ перелѣзли черезъ бортъ на берегъ, посовѣтовались, какъ лучше спустить пароходъ въ воду, и рѣшили: дать задній ходъ, авось машина не поломается. Рѣшивъ это, перелѣзли обратно черезъ бортъ, и помощникъ сказалъ машинисту: «Ну-ка, идите, попробуйте задній ходъ!» Машинистъ далъ задній ходъ, валъ двинулся, колесо шлепнуло нѣсколько разъ по сухой землѣ, пароходикъ какъ-то вздохнулъ всѣмъ тѣломъ и сорвался въ воду. «Впередъ!» — скомандовалъ капитанъ, и мы пошли, какъ ни въ чемъ не бывало. Только нѣсколько плицъ колеса, обломанныхъ о берегъ, поплыли по рѣкѣ, но ихъ вставили на слѣдующей пристани.

Вообще, хотя вонючій и съ виду гадкій, но въ работѣ нашъ пароходикъ былъ терпѣливымъ и выносливымь созданіемъ. Спадъ водъ уже начался, мели обнажились, и пароходикъ то и дѣло зарывался носомъ въ песокъ; случалось, совсѣмъ обезсилѣетъ и встанетъ, но достаточно капитану сказать: «впередъ!» — какъ онъ, подобно доброму мужицкому мерину, двинется, задрожитъ весь, тяжко вздохнетъ, зароется глубоко въ песокъ, а вывезетъ-таки. Капитанъ, повидимому, хорошо зналъ своего конягу и безусловно вѣрилъ въ его выносливость и терпѣніе. То и дѣло по берегамъ подсаживались пассажиры, не съ лодки и не съ конторки, а такъ, просто съ берега. Завидитъ капитанъ, что впереди на берегу машутъ платкомъ, и направляетъ свой пароходикъ по тому направленію. Пароходикъ смѣло бѣжитъ на берегъ, тыкается носомъ въ землю, затѣмъ одинъ изъ матросовъ перелѣзаетъ черезъ бортъ и держитъ его за веревку, какъ за поводья узды, до тѣхъ поръ, пока пассажиръ перетаскиваетъ съ берега свои вещи. «Впередъ!» — кричитъ капитанъ, лишь только пассажиръ сѣлъ, и добрый коняга, повернувъ въ сторону, снова начинаетъ загребать колесами.

Странное впечатлѣніе производитъ Донъ послѣ Волги, точно попалъ съ шумныхъ улицъ большого города на тихую деревенскую улицу, поросшую муравкой, по которой кое-гдѣ бродятъ куры да гуси съ утками. Пароходикъ безпрестанно виляетъ по безчисленнымъ закоулкамъ и излучинамъ степной рѣки; иногда кажется, что впереди уже нѣтъ ему прохода: только виднѣются луга, пески да камышъ; но вдругъ крутой поворотъ, словно переулокъ — и пароходикъ снова загребаетъ колесами по этому переулку. Разстояніе между берегами часто всего нѣсколько саженей. А на берегахъ деревенскій міръ: кое-гдѣ полощутся въ водѣ гуси и при проходѣ парохода сторонятся ближе къ камышу; тутъ же плаваютъ утки и по тропинкамъ берега куда-то спѣшитъ цѣлая семья свиней, состоящая изъ почтенныхъ размѣровъ матери и штукъ двѣнадцати дѣтей. Иногда конь понуро стоитъ около воды, помахивая хвостомъ, иногда бѣгутъ рядомъ съ пароходомъ телята.