Терри Макмиллан - Дела житейские

• Название: Дела житейские
• Автор: Терри Макмиллан
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-7027-0257-3

Он — высокий, невозможно красивый. Она — маленькая, ослепительно независимая. Он — временами безработный, не до конца разведенный отец двоих детей. Она — певичка и сочинительница песенок, чья музыкальная карьера под угрозой. Они могли никогда не увидеть друг друга, но встретились и остались вместе. Начался современный городской роман. Забавная парочка, разгадывающая любовный кроссворд, где надежда и доверие пересекаются с бременем прошлых обманов и разочарований. Роман о нежности, о недосказанных словах, о сокровенном знании, которое ведомо только любви.

---

Это еще не все. Меня разнесло, и я вешу уже килограмм под семьдесят, но самое интересное, что с этим проблема не только у меня. Потеряв работу, Фрэнклин большую часть дня слоняется по дому и беспрерывно жует: он прибавил добрые полпуда. Уже и голубые джинсы на него не налезают. От всего, что он носит, пахнет потом. Впрочем, я ему и слова не говорю про вес. Вчера я, как обычно, растирала живот и бедра „Нивеей". Я делаю это с тех пор, как забеременела. Вдруг входит совершенно голый Фрэнклин.

— Зачем ты каждый вечер мажешься этой дрянью?

— Чтобы кожа не утратила эластичность.

— Думаешь, это спасет тебя от жировых складок?

— Во всяком случае, не повредит.

— У всех рожавших женщин жировые складки, так что и не надейся. Для начала сбрось килограмм двадцать.

— А сам-то ты как собираешься сбрасывать вес?

— Все это оттого, что я дома. Начну работать, и сразу все наладится.

— Я могу ходить в спортзал.

— Только не в тот, где я.

— Почему же?

— Потому что тогда все парни узнают про нас с тобой. Если похудеешь, они начнут к тебе клеиться. А если останешься толстой, пусть лучше ничего не знают.

— Да ты, как никто другой, умеешь меня порадовать, не правда ли, Фрэнклин? Ты что, кайф ловишь, когда мне гадости говоришь?

— Не говорю я никаких гадостей, просто у меня что на уме, то и на языке.

Ну что мне делать? Запереться в ванной и, сбросив халат, рассматривать живот и груди? Никаких признаков жировых складок я не вижу. Ну ладно, ублюдок. Если ты думаешь, что после родов я буду такой же толстой, то сильно ошибаешься.

Наконец я набралась мужества и написала папе письмо. Выложила ему все, как есть, и он, видно, понял, потому что позвонил и сказал, чтоб я ни о чем не беспокоилась. Мысль о внуке, судя по всему, привела его в восторг. Еще папа просил Фрэнклина объяснить ему свои нынешние дела. Он не сомневался, что, как только они наладятся, Фрэнклин поведет себя как надо.

— Дай ему время, а мне звони сразу, если тебе что-то понадобится.

Маргерит предстоящие события не обрадовали, но меня это мало трогало.

Что-то должно перемениться — и очень скоро, — потому что больше я не могу терпеть. Я истратила целое состояние на детское приданое: во всяком случае, моя виза уже на нуле, а от Фрэнклина помощи как от козла молока. У меня, правда, остались сбережения на студию, но они на это, и ни на что другое.

Не могу же я сдать все позиции!

Мне первым делом надо сменить квартиру. Марию и Клодетт я не видела вечность. Порция давно уехала, и мне очень не хватает этого громобоя, она даже не представляет как. Каждый день, когда я возвращаюсь домой, он тут как тут, сиднем сидит. Ну хоть бы один разок я пришла и не застала его! Ушел бы куда-нибудь. Так нет же, я единственное развлечение для Фрэнклина. Одна только я и связываю его с миром, и, боюсь, что он меня — тоже. А такие отношения явно нездоровые, во всяком случае, ощущение от этого всего какое-то болезненное. А мы ведь надеялись, что будем счастливы, вместе будем выбирать всякие шмотки для ребенка. Что поженимся. Об этом я уже и не вспоминаю, поскольку теперь совсем не уверена, что хотела бы стать его женой. Я помалкиваю да посматриваю: поживем — увидим, что он будет делать, когда родится малыш.

Сегодня, когда я вернулась, он был наверху в спальне и громко смеялся. Смотрел, как всегда, „Любовные связи". В доме был кавардак. В раковине грязные тарелки еще со вчерашнего ужина. Полотенце валялось на полу в ванной, а тарелка, из которой он, видно, только что ел, так и осталась на полу в гостиной. Повсюду куски и крошки. Пепельницы набиты до отказа, растения поникли; он к тому же, очевидно, занимался своей мебелью: дорожки из древесной пыли тянулись по всему дому.

Поднявшись наверх, я увидела, что он разлегся на кровати прямо в грязных кроссовках, подложив под голову все подушки, какие были. Он жевал Доритос, а в руках держал наждак и кусок деревяшки. И конечно, на моем двухсотдолларовом стеганом одеяле. Но я и слова не сказала.

— Привет, бэби, — кивнул Фрэнклин. — Это шоу просто отпад. От смеха можно помереть, что эти чудики вытворяют на свидании. Иди, садись. Как дела?

Хоть стой, хоть падай. Словно ему ни до чего на свете дела нет.

— Да ничего.

— А что на обед? — спросил он, закуривая. — Я уже не прочь пожевать.

А я еще даже пальто снять не успела.

— Ты здесь такой же хозяин, как и я. А мне сегодня возиться с едой неохота. И вообще, что ты делал, Фрэнклин, весь день?

Я обвела глазами комнату. В спальне был такой же бардак. По всему полу валялись его носки, трусы, майки, а в ногах кровати были следы пепла от сигарет. Возле кровати я увидела и пустой стаканчик, но сделала вид, что ничего не заметила.

— В каком смысле?

— Интересуюсь, ходил ли ты сегодня искать работу?

— Слишком холодно.

— И вчера было холодно?

— Может, и завтра будет холод.

— А как насчет квартплаты?

— Что насчет квартплаты?

— Думаешь, я одна могу платить семьсот пятьдесят долларов?

— Ты же у нас супервумен. Что-нибудь придумаешь.

— Фрэнклин, да что с тобой происходит?

— Ничего. Почему ты решила, будто со мной что-то происходит?

— Последние три с половиной недели я из кожи вон лезу, проявляя терпение. Но с тех пор, как тебя уволили, ты и трех дней не потратил на поиски работы. Это же не дело!

— Я решил устроить себе маленький отпуск. Чего-то вымотался вконец.

— Вымотался?

— Да, вымотался.

— А я?

— А что ты?

— У меня вот-вот будет ребенок, к твоему сведению, если ты еще об этом не знаешь.

— Уж кому и знать, как не мне!

— Но, по-моему, именно ты озабочен этим меньше всех. Как насчет счетов и квартплаты? Тебе до них и дела нет!

— Да брось, конечно, я озабочен, да только в данный момент толку от меня не больно много, прямо скажем.

— Если бы ты поменьше берег свою черную задницу, а побольше бегал, может, толк и был бы.

— Зора, не дави на меня, ради Бога.

— Послушай, Фрэнклин. Меня это начинает пугать. Все у нас через пень колоду, все не так. Просто уму непостижимо!

— Не бойся. Я же сказал тебе, что устроил себе небольшой отпуск, но с пятницы возьмусь за дело. Пойду и разобьюсь в лепешку, а эту чертову работу найду. И все будет по-старому.

— Нет уж, увольте!

С этим я повернулась и вышла. Спустившись вниз, сняла трубку. Кому звоню, толком не понимала. Ответила Клодетт. Но не успела я даже сказать „Алло!", как появился Фрэнклин и нажал на рычажок.

— Нечего названивать этим сплетницам и трепаться о наших делах.

— Ни с кем я о наших делах не треплюсь, а если бы и трепалась, что из того?

— Лучше поговори со мной.

— О чем?

— О чем угодно.

— Фрэнклин, это уже никуда не годится. Мне не о чем говорить с тобой. Что бы я ни сказала, ты бесишься.

— Все вы бабы одним миром мазаны. Помню, когда был маленьким, моя дорогая мамочка всегда говорила то же самое, слово в слово.

— А что еще она говорила?

Нет уж, сыта я этими историями про его мамочку, но, если на то пошло, пора выложить ему все начистоту.

— Она просто не переносила, если я выдавал что-то ей не по вкусу. Я всегда был не прав.

— Так ты хочешь сказать, что я похожа на твою мать?

— Разве я это сказал?

— Подразумевал. А теперь послушай, Фрэнклин. Меня тошнит оттого, что ты все свои несчастья валишь на свою мать, оттого, что ты сравниваешь меня с ней каждый раз, как только тебе не нравятся мои слова.

— Она меня затрахала.

— С этим я готова согласиться.

Он подошел к шкафчику и достал бутылку, но сказать что-нибудь у меня не хватило духу, я только смотрела, как он налил себе приличную дозу и выпил все одним махом.

— Моя горячо любимая матушка лишила меня мужества еще до того, как я стал мужчиной.

— Никто не может тебя ничего лишить, если у тебя есть воля.

— Да знаешь ли ты, что значит не чувствовать любви родной матери?

— Моя погибла, когда мне было три года.

— Но тебя всегда любил отец.

— И сейчас любит.

— Да пойми ты — каково жить в доме с двумя девчонками, одна из которых любимица матери, и любое ее желание мгновенно исполняется! А со мной обращаются как с последним ублюдком! Согласись, это не очень помогает тебе поверить в себя.

— Ты хочешь убедить меня, что твоя мать никогда не проявляла к тебе любви?

— Да с какой стати мне врать. Я говорю только, что если она и проявляла ее, то уж больно странным способом. Неужели тебе не понятно, как погано себя чувствуешь, если твоей матери нет никакого дела до того, что с тобой происходит, а?

Он сделал еще один большой глоток. Отвечать мне не хотелось. Я могла сказать ему только одно: да повзрослей же ты наконец! Но что тут говорить.

— А папаша! Жалкий человечишка! Иногда я готов обоих их убить. Он же не мужчина. Позволить так помыкать собой! Ничтожество! Баба в штанах. Вот я и поклялся себе еще в юности, что ни одна баба не будет помыкать мною. Никогда в жизни.