Эрика Джонг - Как спасти свою жизнь

• Название: Как спасти свою жизнь
• Автор: Эрика Джонг
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-85585-140-0

Российский читатель впервые получает возможность познакомиться с самым известным романом американской писательницы Эрики Джонг. Книги Джонг огромными тиражами расходились на ее родине, переводились на языки многих стран. И по сей день книги Джонг, пришедшие на гребне сексуальной революции, вызывают неоднозначную оценку.

Мужчины и женщины, женщины и мужчины. Им никогда не понять друг друга. Давным-давно, когда мужчины были охотниками и драчунами, их женщины проводили всю жизнь, беспокоясь о детях и умирая от родов, мужчины жаловались, что женщины холодны, безответны, фригидны... Они хотели, чтобы их жены были развратны. Они хотели, чтобы они были дикими. Теперь женщины, наконец, научились быть развратными и дикими — и что же? Мужчины ослабели.

---

Я подумывала было взять имя моего деда — Столофф. Но и это был бы неверный шаг. Дедушка не был мне отцом, так что если бы я взяла его имя, я дала бы повод заподозрить между ним и моей матерью инцест. Но я обдумывала и другие вымышленные имена.

Изадора Орландо — в честь женоподобного героя Вирджинии Вулф; Изадора Икар — в честь Стивена Дедала; просто Изадора — в честь Колетт. Но они тоже не очень-то подходили: уж больно напыщенно звучат. На картине — автопортрет молодой художницы, а внизу — чистый уголок холста. Нужно вписать имя.

Я еще не успела выбрать псевдоним, а моя книга уже готовилась к выходу в свет. Так Изадора Уайт или Изадора Винг? Изадора Орландо или Изадора Икар? Или же Изадора Изадора? Решение должно стать окончательным и бесповоротным. Я страшно переживала. У меня было всего два варианта: ублажить Беннета — но тогда в дураках окажусь я; навлечь на себя его гнев — но взамен сохранить дарованную мне Богом индивидуальность. Какой трудный, жестокий выбор! Все равно что отрезать себе ногу, чтобы идти на войну. Но я так нуждалась в поддержке мужа, что пошла на его условия. И стала Изадора Винг, и Беннет раскрыл свои объятия для моей поэзии и — для меня; с тех пор я слышала о ней только самые благожелательные отзывы. По крайней мере до сих пор. Пока я не дала ему недвусмысленно понять, что продала за слова одобрения неотъемлемое право на собственное «я». У женщин всегда так. Точнее, у девушек. И я не была бы женщиной, если бы поступила иначе. Теперь-то обстоятельства переменились, но с именем уже ничего нельзя изменить.

Я в западне. Теперь, когда я прославила имя Винг, Беннет собирается диктовать мне, о чем мне писать. Да если бы не это, разве я стала бы задумываться о такой ерунде! Конечно, глядя порой на имя на обложке, я поражаюсь, как дико оно смотрится там. Мои предки — выходцы из России и Польши, родители появились на свет в Глазго, Лондоне и Браунсвилле, а я ношу какое-то китайское имя. Временами мне даже кажется, что я вообще не существую как личность, а, как губка, впитываю в себя души других людей, отражаю чужие судьбы. Кто знает, может, для поэта это и есть наилучший способ самовыражения?

Иногда, правда, к горлу подкатывает ком — обида на Беннета. Какое право имел он отнять у меня детство? И как я могла ему это позволить, почему я проявила слабость, не настояла на своем? Мне так нужна была его любовь, что я отдала ему самое заветное — мое творчество. Беннет, который едва мог читать и писать, обеспечил себе место в американской литературе. Пройти путь от Гонконга до увесистого тома «Кто есть кто?» и не приложить к этому ни малейших усилий — это надо уметь!

Беннету нужно было жениться на Пенни. Так было бы лучше для всех нас. Я бы по-прежнему была Изадорой Уайт. Она была бы Пенни Винг, а у меня были бы развязаны руки — для полета. Я могла бы писать про ревность — да про что угодно! И не нужно было бы загонять свой протест в рамки приличий. Пока я размышляла таким образом, думая о браках и именах, вспоминая прошлое, мне вдруг страшно захотелось ей позвонить, встретиться с нею лицом к лицу, посочувствовать ей, как следует на нее наорать.

Я, как обезумевшая, выскочила из постели, бросилась в гостиную и начала судорожно искать записную книжку Беннета. В конце концов я откопала какой-то еженедельник и стала внимательно изучать расписание дел, пытаясь распознать среди них деловые встречи (теперь, узнав про Пенни, я окончательно перестала ему доверять), и к своему удивлению обнаружила, что только их он и заносил в блокнот, словно в его жизни вовсе не существовало приглашений к друзьям или выходных. Еженедельник был абсолютным выражением его сущности: только работа и никаких развлечений.

В конце были записаны телефонные номера. Я открыла на букву «П»: Пенни Пратер. Она повторно вышла замуж, и фамилия ее нового мужа была Форбз. Ага, вот она — на «Ф»: Пенни Форбз. Как истинный педант, Беннет вычеркнул старое имя и аккуратно вписал новое. Ведь с каждым новым мужем женщина меняет индивидуальность. И никогда нельзя с уверенностью утверждать, что именно это имя окажется последним. С замиранием сердца я набрала номер. Сначала код Пенсильвании. Раздались слабые гудки, и с каждым гудком сердце уходило все глубже в пятки. Наконец раздался щелчок и телефон синтетическим голосом заговорил: «Набранный вами номер временно отключен. Правильно набирайте номер. Набранный вами номер…»

Я с облегчением повесила трубку.

Да и что толку звонить Пенни сейчас? Зачем ворошить прошлое? Мы с ней не были врагами, мы были собратьями по несчастью. Беннету только того и надо было, чтобы я возненавидела ее. А вообще-то она неплохая. Неглупая девчонка, бросившая учебу из-за слушателя Весь-Пойнта и сразу же нарожавшая ему кучу детей. Каждые два года ей приходилось перебираться на новое место, продолжая воспитывать малышей, пока лейтенант, капитан, майор и, наконец, подполковник Робби Пратер сражался в Корее, Вьетнаме, Камбодже, или участвовал в полевых учениях в сельских районах Германии. Домой он приезжал только затем, чтобы в очередной раз обрюхатить ее. И поначалу ей это нравилось, — а может быть, она просто не представляла себе другой жизни. Она была очень похожа на меня, она оправдывала свой брак. Но в конце концов она оказалась сильнее. С шестерыми детьми, в свои тридцать два — она все-таки собралась и ушла от Робби, заявив, что в жизни должно быть что-нибудь поинтереснее, чем постоянная смена казарм по мере прибавления новых нашивок на погонах у мужа. Роман с Беннетом, конечно же, ускорил ее решение. Он открыл ей глаза, может быть, и к лучшему. Я тоже кое-что поняла. Но она была мужественнее. В свои тридцать два она нашла в себе силы окончить колледж и получить диплом психолога. Интересно, помог ей в этом Беннет или нет? Хорошо, если помог: хоть кому-то в чем-то он помог. Может быть, легче помочь чужой жене, чем своей? Но и это лучше, чем вообще никому.

В моем кабинете зазвонил телефон, и я рванулась к нему. Я так долго думала о Пенни, что почему-то решила, будто звонит именно она.

— Алло! — задыхаясь, прокричала я.

— Алло! — голос оказался мне незнаком, это была явно не Пенни.

— Я слушаю, — ответила я.

— С кем я говорю? — раздраженно прозвучал в трубке бруклинский акцент.

Вдруг мне стало страшно: интонация казалась угрожающей сама по себе.

— Это Бритт Гольдштейн, — продолжал голос. — Я только что приехала с Побережья.

Привет, Голливуд…

Где находится Голливуд? Главным образом в наших сердцах. Там, где раньше располагался Господь Бог.

Впервые мне довелось столкнуться с породой людей вроде Бритт лишь после того, как я стала знаменитостью: она принадлежала к породе Законченных Паразитов. У нее не было ни талантов, ни способностей, ни даже обаяния, — лишь одно безграничное нахальство. Она паразитировала на окружающих, пользуясь плодами их труда, вытягивая из них жизненные соки, присваивая их деньги. И деньги — это еще не самое страшное. Самым отталкивающим в ней мне показалось то, что она явно отождествляла себя со мной, заявляя, что «прочувствовала» книгу до глубины души, и желая казаться откровеннее самой Кандиды.

Бритт и я были настолько же несхожи, как Адольф Гитлер и Джон Китс, и все же на какое-то время она ослепила меня своим великолепием, хотя одновременно вызвала и подсознательную неприязнь. Писатели вечно попадают впросак, ибо имеют обыкновение очаровываться харизмой, или чем-то вроде харизмы, если таковою можно считать вульгарность, возведенную в абсолют.

Бритт называла себя «Б.Г.», кондиционер — «к.в.», противозачаточные таблетки — «п.з. таблетки», а машину «Сильвер Клауд» фирмы «Роллс-Ройс» — «С.К.» Родилась она во Флэтбуше, потом быстренько перебралась на Манхаттан — в Аппер-Ист-сайд, а позже прямиком направилась в Голливуд — не дожидаясь, пока перед ней зажжется зеленый сигнал светофора. Жила она в «Бев. Хиллз», любила «мекс.» кухню, нюхала «к.», скручивала самые тугие «с.» за всю историю курения марихуаны, полировала «н.» в салоне Элизабет Арден в Беверли-Хиллз, завивала «в.» у Кеннета в Нью-Йорке, а ее любимыми выражениями были: «Без борьбы нет победы» и «Это не для среднего ума». Первое означало: «Твоя борьба — моя победа», а второе подразумевало, что она превосходит всех смертных во всем, за что только ни возьмись. Она могла бы стать посмешищем, если бы в процессе достижения искомой победы не доставляла окружающим столько хлопот. Лучше всего ее характеризовала манера говорить: голос ее звучал то вкрадчиво, то льстиво, а иногда попросту оскорбительно для уха. Она демонстрировала хитрость и коварство так грубо и прямолинейно, что поначалу никто не воспринимал это всерьез. Бритт сразу клала партнера на обе лопатки, и все из-за того, что ее никогда сразу не принимали за того, кем она на самом деле была: за акулу под личиной акулы.