Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.2. Марсельские тайны. Мадлена Фера

• Название: Собрание сочинений. Т.2. Марсельские тайны. Мадлена Фера
• Автор: Эмиль Золя
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1961

Во второй том Собрания сочинений Эмиля Золя (1840–1902) вошли «Марсельские тайны», «Мадлен Фера».

Под общей редакцией И. Анисимова, Д. Обломиевского, А. Пузикова.

---

Когда Мадлена отдалась Жаку, ее девственное тело восприняло неизгладимый отпечаток этого человека. Совершилось глубокое, нерасторжимое слияние. Она находилась тогда во всем расцвете — в том возрасте, когда организм женщины созревает и оплодотворяется от соприкосновения с мужчиной; ее сильное тело, ее умеренный темперамент потому дали особенно глубоко проникнуть в себя мужскому началу, что были богаты кровью и здоровыми инстинктами; она с полным спокойствием, с совершенным простодушием подчинилась чувственному току, установившемуся между ее любовником и ею; таким образом, ее податливость послужила как бы добавочной причиной для того, чтобы мужчина завладел ею на всю жизнь. Случай свел ее с этим человеком, случай задержал ее в его объятиях, и пока она, ежеминутно ожидая, что сделается вдовой, по прихоти судьбы принадлежала ему, физиологический фатум тесно связывал ее с ним и до краев ее им наполнял. Когда, после года этой таинственной работы крови и нервов, хирург покинул ее, на молодой женщине навеки осталась печать его поцелуев, он овладел ею настолько, что она уже не была единственной хозяйкой своего тела; она имела в себе другое существо, какие-то мужские элементы, которые прижились и утвердились в ней. Это было явление чисто физическое.

Ныне узы страсти были разорваны, но узы плоти сохранились во всей своей силе. Если ее сердце больше не любило Жака, то тело ее роковым образом помнило его и принадлежало ему по-прежнему. Хотя чувство привязанности и стерлось, но плотское слияние сохраняло все свое могущество; следы связи, сделавшей ее женщиной, пережили ее любовь. Она продолжала быть супругой Жака, несмотря на то что не испытывала к нему ничего, кроме своего рода глухой ненависти. Ласки Гийома, пять лет других объятий не могли изгнать из ее тела существо, проникшее в него в пору ее созревания. Она полностью сформировалась, навсегда вобрала в себя определенное мужское начало, и поцелуи целой толпы напрасно тщились бы стереть первые поцелуи, полученные ею. Ее муж в действительности обладал лишь ее сердцем; предоставляя себя его ласкам, отдаться ему она уже не могла, она только уступала себя.

Со времени свадьбы она действительно только уступала себя. Теперь она получила этому живое, неопровержимое доказательство. Маленькая Люси была похожа на Жака. Гийом, даже имея дочь от Мадлены, не мог сотворить ее по своему образу и подобию.

Оплодотворенное им лоно молодой женщины придало ребенку черты мужчины, отпечаток которого оно в себе носило. Отцовство как бы перескочило через мужа, чтобы вернуться к любовнику. Кровь Жака, безусловно, сыграла большую роль в оплодотворении Мадлены. Подлинным отцом был тот, кто сделал из девственницы женщину.

Мадлена остро ощутила свою зависимость в тот день, когда Гийом предложил жениться на ней. Она не была свободна, ее плоть инстинктивно противилась новому браку, которому она не могла отдаться всецело. Решительный отказ, вопреки ей самой, готов был сорваться с ее губ. Ее нежное чувство к Гийому дивилось этому сопротивлению. Разве она не любила мужа и не жила с ним в течение года? Но она не захотела прислушаться к крику своей плоти, к предостерегавшему ее бунту крови: взять другого любовника ей было позволено, но связывать себя навеки с другим мужчиной, кроме Жака, ей было запрещено. И за то, что тогда она не послушалась своего порабощенного тела, теперь она плакала кровавыми слезами.

Это явление было так глубоко интимно, так непостижимо и страшно, что Мадлена упорно отстраняла подобное объяснение своего бунта. Уверенность в том, что она навсегда принадлежит человеку, которого больше не любит, свела бы ее с ума; уж лучше бы ей сейчас же броситься под колеса экипажа — слишком страшна была мысль об ужасных страданиях, которые ее ожидают: она будет влачить свое жалкое тело рабыни; она вечно будет чувствовать в себе ненавистную кровь Жака; ей никогда не забыться в дорогих ей объятиях Гийома, не сознавая при этом, что она попросту предается разврату. К тому же ей неизвестны были роковые законы плоти, иногда столь тесно связывающие девственницу с ее первым любовником, что потом ей уже не под силу разорвать этот случайный брак, и если она не хочет впасть в длительный адюльтер, то вынуждена до гроба считать супругом своего нечаянного любовника. Чтобы успокоиться, Мадлена стала думать о четырех годах мирного счастья, которые она прожила. Но она понимала, что воспоминание о Жаке никогда не покидало ее, а лишь дремало в ее груди, и секунды было достаточно, чтобы оно пробудилось, живое и могущественное. В этом-то и заключалась причина внезапной растерянности Мадлены — женщины спокойной и решительной. Один Жак мог помутить ее здравый рассудок, взволновать ее обычно молчавшую чувственность; он как бы составлял ее нутро: его голос, даже воспоминание о нем повергало ее в сильнейшее возбуждение. Когда он внезапно возник перед нею, она потеряла голову; и в будущем ей суждено было терять голову всякий раз, едва только она ощутит в себе его присутствие. Интуитивная уверенность, что ее покой уже от нее не зависит, в особенности пугала ее: она, которой никогда не изменяла холодная уравновешенность, с ужасом и отвращением думала о своем вчерашнем возбуждении и приходила в отчаяние, соображая, что, если когда-нибудь она встретит Жака, это возбуждение будет неизбежно жечь ее снова. Такой отчаянный страх испытывают эпилептики при мысли об угрожающих им припадках. И теперь она уподобилась им — мрачная, оцепенелая, она всегда будет находиться под угрозой отвратительных конвульсий.

Забившись в угол кабриолета, наблюдая, как бежит по белой дороге желтый свет фонарей, Мадлена не выговаривала про себя этих мыслей прямо и отчетливо. Напротив, она избегала их, опасаясь превратить интуицию в уверенность. Ее ум терялся в вопросах, от разрешения которых она уклонялась. Мадлена устала и откладывала на время проверку своей совести; лотом она примет энергичные меры, она будет бороться. Она думала об этих вещах единственно потому, что не могла не думать о них. Ее мысли были смутны, разбросаны и то и дело прерывались резкими толчками экипажа. Ногам и рукам молодой женщины было тепло; она угрелась под шерстяным пледом и бессознательно нежилась на мягких подушках кабриолета. Она с удовольствием уснула бы, если б морозный воздух не пощипывал ей губы и глаза. И когда она глядела вперед, поверх ушей лошади, она видела суровую, оледенелую равнину, как окостенелый труп лежавшую под белым саваном луны. Эта неподвижность мертвых далей заставляла ее мечтать о сладости вечного покоя.

Гийом думал, что Мадлена спит. Он правил машинально, прислушиваясь к молчанию ночи, довольный тем, что находится на пустынной дороге, дышит холодным, сухим воздухом, успокаивающим его душевную тревогу. С самого Ветея он думал о фразе Жака: «Никогда не следует жениться на любовнице». Эта фраза, он сам не знал почему, явилась из глубин его памяти, привязалась к нему, и он никак не мог от нее отделаться. Он обдумывал ее, переворачивая так и этак, втайне был ею испуган, но все же отказывался рассматривать ее как обязательное правило поведения.

Ему никогда не приходила в голову глупая мысль трудиться над исправлением грешниц. Женясь на Мадлене, он вовсе не думал реабилитировать ее, восстановить, как это говорят, ее непорочность с помощью своего уважения и своей любви. Он женился на ней потому, что любил ее. Он был от природы слишком нервен, слишком безраздельно и восторженно отдавался своим привязанностям, чтобы углубляться в смешные соображения морального порядка. Он жил сердцем, рассудок не диктовал ему обязанностей, исполнить которые все равно помешала бы его абсолютная физическая и духовная растворенность в возлюбленной. Конечно, ее прошлое огорчало его, он хотел бы, чтобы она его забыла, но хотел этого из эгоистических побуждений, из мужской гордости, которой нестерпима была мысль, что не он один обладал ею. Только молодые глупцы или пресыщенные старики задаются иногда целью спасать падшие души. Гийом не знал жизни, однако же не прельщался горними высотами ложных идеалов. Он никогда не считал, что Мадлена нуждается в спасении, он хотел только, чтоб его любили, полагая единственною необходимостью в жизни любовь безграничную, вечную. Если б мысль о реабилитации и пришла ему когда-нибудь в голову, он не остановился бы на ней, подумав, что любовь уже сама по себе смывает всякую грязь.

Поэтому он никак и не мог понять этих слов: «Никогда не следует жениться на любовнице». Почему?

Ему, напротив, казалось естественным засыпать в объятиях женщины близкой и обожаемой. Даже кошмары прошедшей ночи не могли вытравить в нем эту уверенность. Если он пережил тяжелое горе, то в этом виновата жестокая судьба. Он чувствовал, что Мадлена его любит по-прежнему, и не жалел, что женился на ней. И теперь, когда она плакала, у него было одно желание — быть с нею еще более добрым, чем прежде, более нежным, более чутким. Он не считал ее виновной так же, как себя не считал неблагоразумным. Их постигло несчастье, они должны прильнуть друг к другу еще крепче и утешиться во взаимном объятии. Их любовь спасет их.