Николай Волков - Не дрогнет рука

• Название: Не дрогнет рука
• Автор: Николай Волков
• Издательство: Красноярское книжное издательство
• Жанр: Детектив
• Год: 1962

---

Но полковника не так-то легко было сбить с позиции.

— Все равно это не оправдает вас и не улучшит вашего положения, — возразил он, — только вдобавок к остальным вашим качествам мы получим доказательство того, что вы еще и пустой фантазер.

Эти слова задели меня за живое, и я, забыв о соблюдении субординации, принятой в нашем учреждении, с жаром заявил:

— Знаете, товарищ полковник, если бы вы были на моем месте и так же, как я сейчас, чувствовали, что идете по верному следу, вы бы не смирились с тем, что не дают закончить начатое дело. Беда только в том, что сейчас я не могу представить вам доказательств, но след не упущен. Я уверен, что многое мог бы рассказать Арканов. Он, несомненно, был связан с Роевым. Но, независимо от того, как вы решите поступить со мной, я вас прошу принять меры к охране Ирины Роевой. Если Арканов действительно бандит, то ей может грозить с его стороны серьезная опасность.

— Арканов исчез. Его не могут найти ни в Амелиной, ни в городе.

— Это только доказывает, что он причастен к делу Роева. Но найти его можно. При всех условиях он будет пытаться говорить с Ириной Аркадьевной. Без этого он не уедет.

Пожалуй, с минуту полковник, не мигая, смотрел мне в глаза.

— Хорошо! — сказал он наконец. — Об Ирине Роевой я позабочусь. Вы же останетесь пока в Каменске, но из этого не следует, что дело Короля будет поручено вам.

Глава двадцать девятая ПОСЛЕ КРУШЕНИЯ

Итак, я остался в Каменске, но родной город принял меня очень неприветливо. Погода стояла прескверная — холодная и ветреная, найти квартиру оказалось очень трудно, а когда няня Саша через своих знакомых нашла мне на первое время приют, то он оказался очень неудобным. Это была крохотная холодная каморка, отгороженная тонкой перегородкой от комнаты, в которой жила хозяйка — больная хромоногая старуха-пенсионерка, Татьяна Леонтьевна, работавшая в кооперативной артели швеей-надомницей. Она была, наверное, альбиноска: по крайней мере, раньше мне не приходилось видеть ни у кого таких белых волос, бровей и ресниц и таких светлых, желтовато-белых глаз, как у нее. Однако Татьяна Леонтьевна даже гордилась этой своей особенностью и не раз повторяла при мне с чувством удовлетворения, что, несмотря на свои семьдесят два года, она еще не поседела и сохранила природный цвет волос, хотя я никаких не мог понять, чем этот цвет отличается от седины.

Вторым предметом гордости моей хозяйки было то, что в дни своей молодости она работала в Петербурге мастерицей у закройщика, который был учеником «самого Ворта». Для меня этот Ворт был пустым звуком, я раньше не слышал этого имени, но, когда Татьяна Леонтьевна с многозначительным видом сообщила мне, кем она была, я сделал понимающее лицо и произнес: «Ого!». Этим я настолько возвысил себя в ее глазах, что она согласилась пустить меня на квартиру, хотя ей больше бы хотелось сдать комнату одинокой женщине, потому что будто бы от женщин меньше шуму, если, конечно, не попадется какая-нибудь с фанаберией.

Я постарался уверить Татьяну Леонтьевну в том, что от меня она не увидит никаких фанаберии, и мы с ней поладили. Но прежде она перечислила правила, которым должен неукоснительно следовать ее квартирант. Основными из них были: не пить вина, не курить, не шуметь, не петь и не приглашать к себе в гости девушек, так как она не хотела, чтобы ее внучка, которую она воспитывает, нагляделась на разные безобразия. Внучка эта — темно-рыженькая кудрявая девочка, с розовым острым носиком, сплошь усеянным крупными коричневыми веснушками, присутствовала при нашем разговоре, притаившись, как мышка, за ворохом готовых разноцветных рубашек, занимавшим полстола. Она, как я потом увидел, была для больной старухи незаменимой помощницей, так как сама Татьяна Леонтьевна едва передвигалась на своих согнутых калачом толстых, отекших ногах и почти не выходила из дому. Внучку свою моя хозяйка воспитывала в чрезвычайной строгости: целыми часами читала ей нотации, учила правилам хорошего тона и житейской мудрости. На первых порах она попыталась начать таким же методом воспитывать и меня, но, к счастью, я мало бывал дома, проводя все время на работе.

С первых дней мне показалось в Каменске скучновато и тоскливо. Здесь у меня не было знакомых, не то что в Борске, где чуть ли не каждый встречный здоровался со мной. В Каменске же я часами мог ходить по городу, не поднимая глаз, с полной уверенностью, что никого не обижу своим невниманием. Единственный человек, который здесь сердечно относился ко мне, была няня Саша, но и она теперь уже не радовалась встречам со мной: ее угнетало горе Ирины, невольным виновником которого она считала меня. Няня не раз говорила, что ни в чем меня не обвиняет, так как понимает, что я только выполнял свой долг, и даже считает, что смерть была самым лучшим исходом и для отца и для сына Роевых, так как «мертвые сраму не имут», но все же чувствовалось, что какая-то тень легла на наши ранее простые и ясные отношения. Время от времени няня Саша заходила ко мне и, несмотря на мои протесты, производила уборку — мыла пол, стирала белье, перетирала книги. С величайшим трудом после шумных споров, которые можно было со стороны принять за ссору, мне удалось, наконец, уговорить ее брать за свои заботы о моем хозяйстве определенную сумму денег, которую я все равно платил бы другим. Пользоваться ее услугами бесплатно я не мог, так как знал, что живут они с Ириной скудновато: только на стипендию Ирины да на то, что няня Саша заработает стиркой белья и побелкой квартир.

Про Ирину няня Саша говорила:

— Высохла вся! Я боялась, как бы она с ума не сошла, но теперь вижу — маленько отходить стала. Занимается целыми днями. Как ни посмотришь — все за книжкой. Я уж ей не говорю, что к тебе хожу, — выгонит. Как-то к слову пришлось — помянула тебя, так не возрадовалась: такой сердитой я ее еще не видывала. Даже затряслась вся. «Не поминай, — кричит, — при мне это подлое имя! Он так меня обманул, так обманул, нет на свете человека хуже его. В душу, как змея, вполз, обещал Радия спасти, другом представился. Я ему и поверила, душу свою открыла, а он, оказывается, только лгал, чтобы выпытать у меня все. Не прощу я ему этой лжи никогда». Я уж и спорить с ней и уговаривать ее не стала, пусть, думаю, заживет рана, зарубцуется. Чего ее зря тревожить. А тебя я тоже понимаю: раз уж так по службе требовалось, чтобы разведать, то ты и представился ей другом.

— Няня! — закричал я в отчаянии. — За что вы обе на меня так? Разве я обманывал? Я же хотел спасти Ирину от той петли, в которую ее толкали. Я и Радия смог бы спасти, если бы не оказалось, поздно. И стыдно обвинять меня во лжи и притворстве. Я всей душой хотел ей помочь и вырвать ее из рук Арканова, которому отец и брат готовы были ее продать, а она… Как это несправедливо и гадко!

— Вот ведь незадача! — пригорюнилась няня. — А ведь как могло славно получиться. Помню, как вернулась она тогда ночью, повидавшись с тобой, потом наутро только и разговоров было, что о тебе: «Умный, говорит, и сердечный человек. Я таких не встречала». Расспрашивала, что я о тебе помню. А теперь все прахом пошло. Ненавидит так, что хуже и нельзя.

После этого разговора по душам няня стал меньше хмуриться, а потом, уже несколько дней спустя, призналась:

— Камень ты у меня с души снял!

Таким образом, понемногу вовсе оттаяв, няня Саша начала, как и прежде, делиться со мной всеми событиями и новостями своей жизни, начиная с того, почем она брала сегодня мясо на базаре, и кончая тем, куда именно они с Ириной собираются поехать, когда Ирина окончит институт.

— Теперь у меня есть кому комнату оставить, — радовалась няня Саша. — Тогда ты в ней поселишься, а то обидно так просто бросать.

Няня Саша рассказала, что Клара Борисовна, быстро оправившись после постигшего ее несчастья, заявила Ирине, что уезжает к своим родственникам. Она быстренько распродала всю мебель и вещи Аркадия Вадимовича и Радия и получила порядочную сумму от приехавших геологов за то, что уступила им свои комнаты. Затем, сунув Ирине «ее долю» в виде тощей пачечки денег, уехала, прося не забывать ее, писать и так далее…

Я спросил у няни Саши об Арканове. Он у них не появлялся. Я пробовал наводить о нем справки. Оказалось, что ученого метеоролога Арканова в каменских научных учреждениях никто не знал, и мало того, его не существовало вообще. Так же никто в городе даже не слыхал о существовании метеостанции в Амелине.

Тогда я обратился в наше управление к майору Девятову, которому было передано злополучное дело о Короле.

Это был опытный милицейский работник, человек саженного роста, с лицом вдумчивого и строгого учителя. Мы с ним уже были знакомы в связи с делом Шандрикова, а в последние дни он дважды приглашал меня, чтобы снова расспросить обо всем, что я знаю по делу Короля. Когда я предложил ему свои услуги съездить в Амелино и проверить на месте, чем занимался Арканов на своей метеостанции, Девятов сказал, что это уже сделано. Метеостанция оказалась бутафорской, а те удостоверения, которые Арканов предъявлял местным властям, были просто-напросто хорошо сфабрикованной «липой».