Уильям Купер - Сцены провинциальной жизни

• Название: Сцены провинциальной жизни
• Автор: Уильям Купер
• Издательство: ТЕРРА-Книжный клуб
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02301-9

В книгу включены два романа известных английских писателей: семейная сага «В поисках любви» Нэнси Митфорд и повествование о жизни молодых провинциальных интеллигентов «Сцены провинциальной жизни» Уильяма Купера.

Один из лучших романов Уильяма Купера «Сцены провинциальной жизни» повествует о сложности и многогранности молодой любви, о зарождении нового чувства, его потерях и радостях, разочарованиях и надеждах…

---

Меня больно кольнуло в сердце. Я узнал эти слова — эту вечную мольбу любящих, обращенную к любимым. Ах, как я их хорошо узнал! Ты просишь прощения у того, кто должен бы сам просить у тебя прощения — так беспощадно расправляется любовь с чувством собственного достоинства и трезвым рассудком.

Тот, кто любим, неизменно ведет себя не лучшим образом, и я не составил исключения. Я подумал: «Ах ты господи! Да она меня любит!»

— Ничего, все в порядке. — Спасибо, что брякнул еще не самое жестокое, чем умеет оглушить в подобных случаях любимый человек: «Пустяки, я даже не обратил внимания!» Реакция, впрочем, последовала та же самая.

Миртл отстранилась от меня. Мне показывали, что далеко не все в порядке.

Я привлек ее к себе и в обнимку повел по улице.

— Я видел, что тебе неможется.

— Неможется?

— Да, это у тебя своего рода недомогание. И один из симптомов — повышенная обидчивость.

— Вот как? — Это прозвучало довольно холодно.

— Меня это не задело, — сказал я благодушно.

— И очень плохо, что не задело!

Я встревожился, но нарочно сделал вид, будто не понял:

— Обоим сразу впадать в обидчивость не годится, а то как бы…

— Ну? — выдохнула Миртл. — Договаривай.

— Не годится, и все тут. Определенно.

Мы помолчали.

Миртл шла медленно. Вероятно, она заметила, что меня подмывает ускорить шаг — мне трудно подлаживаться под ее походку.

— Торопишься домой? — спросила она.

— Нет. С чего это ты взяла?

— Поздно уже. — Мимо, громыхая, проехал трамвай, слабо освещенный и набитый людьми, которые возвращались из кино. — Не опоздать бы тебе на последний трамвай.

Я сказал, что сперва провожу ее до дому.

— Наверно, там рассердились, когда я позвонила.

— Рассердились? — В недоумении переспросил я. Может быть, Болшоу решил, что ты девушка со странностями, но не более того.

— А ты не рассердился?

— Нисколько. Я рад, что ты позвонила.

— Почему?

— Сам не знаю. Наверно, тоже хотелось с тобой повидаться, а то…

— А то — что?

— Не знаю, киска. — Я замялся. — А то мы как-то не хорошо расстались.

— Почему нехорошо? Мне показалось, что ты вполне доволен.

— Ну, знаешь ли!

Я остановился. Миртл тоже. Мы повернулись друг к другу. Мы стояли почти в самом конце ее улицы — здесь не горел фонарь, и мы с трудом различали друг друга в темноте.

— А что?

— Ты говоришь, я был вполне доволен. До такой степени не понимать! Чем я мог быть доволен?

— Я же сказала, что приеду в воскресенье.

— Но у меня было впечатление, что ты согласилась нехотя!

— А если б и нехотя! — со страстью выкрикнула Миртл. — Разве тебе не безразлично?

— Конечно, нет.

— Но мы все реже видимся!

Я не нашелся, что возразить. На даче мы виделись ничуть не реже.

— Да что же это! — горячо продолжала Миртл. — Почему так получается?.. Вот посмотри. Ты идешь в гости к знакомым; я весь вечер провожу у портнихи. Я часами — часами! — сижу с людьми, до которых мне, по-настоящему, дела нет!

Люди, до которых ей дела нет… Хаксби, это она и про Хаксби, среди прочих.

— Это правда. Ты все время где-то пропадаешь.

— Нет, не правда. Надо же мне изредка встречаться с другими людьми. — Я едва было не прибавил: «При желании ты всегда можешь пойти со мной», но это было бы бессердечно, да признаться, и не слишком чистосердечно. Даже если бы Миртл легко сходилась со всеми моими друзьями, мне все-таки хотелось бы изредка встретиться с ними без нее.

Последовали бесцельные пререкания о том, сколько раз мне бывать по вечерам у таких-то друзей и знакомых. Миртл стояла лицом к парку, и, когда рядом вперевалочку прошел трамвай и осветил ей лицо, я с облегчением увидел, что она не плачет.

— С самой пасхи я тебя вообще не вижу.

Я напомнил, сколько раз наши свидания срывались по вине обстоятельств — главным образом связанных с нею. Я не обошел молчанием субботний вечер на спортплощадке, когда мне был дан от ворот поворот. Перечень получился внушительный — как перечень фактов, не как свидетельство истины.

— А тебе это как будто безразлично, — сказала Миртл, словно и не слышала.

Наступило молчание. Мы все еще стояли на том же месте. Мимо проходили люди. Я сказал:

— Давай пойдем в парк!

Я знал, что говорю это зря, что объяснение только затянется и все равно ни к чему не приведет.

Мы прошли в ворота и свернули на узкую дорожку, обсаженную кустами, спугнув по пути парня с девушкой, которые обнимались у ограды. Казалось, мы страшно далеки от них, как будто любовь — нестоящее занятие.

Пререкания о том, как мне распорядиться моими вечерами, возобновились.

Наконец мы дошли до скамейки и сели. Спор завел нас в бесплодные дебри, а мы все не находили сил выпутаться. Всякий, кому довелось пережить подобную сцену, помнит, какое это гнетущее ощущение, когда тягучая скука веревкой прикручивает вас друг к другу.

Промежутки от одной фразы до другой продолжались бесконечно. Я в это время старательно отбирал слова, стремясь придать им более обтекаемую форму, смягчить их, чтобы после не так было совестно; я не забывал, что Миртл — нежное существо и совсем еще юное. В эти же промежутки я успевал подумать, как сейчас поздно, успевал провожать глазами пятна зажженных фар, пролетающие по дороге, — снизу их что-то загораживало, вероятно, невысокий палисадник. Когда участвуешь в таком объяснении, поневоле отвлекает то одно, то другое — это вам не музыку слушать на концерте.

Обороняясь, я выдвинул тот хилый довод, что в последнее время вообще решительно никуда не хожу. Если я не встречаюсь с Миртл, то не потому, что я встречаюсь с кем-то еще. Чем, естественно, не вызвал восторга: встречаться с другими — грех, которому нет прощения, но и проводить вечера в одиночестве — тоже не многим лучше.

И тогда от отчаяния, что мы застряли на мели, я увлек ее на глубокую воду. Я осторожно спросил:

— Скажи, а не в том ли все зло, что я уезжаю в Америку и нам предстоит разлука?

Миртл немного оттаяла:

— Ну, в общем…

— Как же быть, милая? Ведь я должен уехать.

Миртл опять дала волю тому, что накипело на душе:

— Тебя как будто это не трогает! Тебе хочется уехать!

— Нет, мне не хочется уехать.

— Хочется, ты сам говорил!

— Мне хочется делать то, что я считаю важней всего. Чтобы это делать, я вынужден уехать отсюда.

— Но разве для этого обязательно разлучаться? Вот я что не понимаю. Ты заикнулся хотя бы раз о том, чтобы я тоже поехала?

Вот это да! После того как я столько времени уговаривал ее подумать, нельзя ли ей устроиться на работу в Америке! Невероятно! Она даже не слушала меня. Для нее отъезд в Америку означал одно — что мы поженимся. Все иное она просто не воспринимала.

Я стал срочно придумывать причины, почему ей нельзя ехать в Америку на положении человека, зависящего от меня. У меня не будет работы, не будет денег.

— Ну и что же? Я знаю, что, когда любишь человека, хочется, чтобы он постоянно был рядом.

— Но не в таких условиях!

— Почему? — Миртл твердо стояла на своем, и то, что она говорила, было не так уж глупо. — Я бы сказала, что это и есть условие прочного счастья.

— Прочного!

— А потом, ты ведь мог бы работать!

Господи помилуй! «Работать»! То есть, конечно, преподавать. Подтверждались мои худшие подозрения — она ни на минуту не принимала меня всерьез как писателя. Прочное счастье!

— Остепенился бы, зажил своим домом, — продолжала Миртл голосом, который не очень вязался с представлением о нежном или хотя бы совсем юном существе.

— И стал ручным! — ввернул я горько. Я вообразил, как заживу своим домом, а рядом постоянно будет кто-то, кого я люблю. Постоянно, заметьте себе! Как тут прикажете писать книжки, посвященные людям? Как прикажете окунаться в их гущу, открывать, каковы они? Как поддерживать в себе интерес к ним? Наблюдать, что они делают, вступать с ними в долгие, задушевные беседы? Как, скажите вы мне?

— Чем плохо жить своим домом? — Миртл пропустила мое восклицание мимо ушей. — Все живут.

Я незамедлительно клюнул.

— Я не такой, как все!

— А мог бы стать таким же! Если бы только… если б ты… — Она отступилась от буквы, но не от сути. А суть была ясна, как день.

Выговорить слово «женился» у Миртл не повернулся язык. За весь разговор мы не сказали его ни разу. Я не мог заставить себя произнести его, словно малое дитя, которое страшится даже назвать то, чего страшится. И похоже, моя нерешимость передалась Миртл.

Беда в том, что Миртл не вполне заблуждалась насчет меня. Она затронула во мне давно умолкнувшую романтическую струнку, и я поверил, что, будь я влюблен без памяти, я и правда хотел бы, чтобы она постоянно была рядом. Мне открылось на миг, что таится за ее представлением о постоянстве, как много оно обещало бы мне, если бы я был другой человек.