Леонид Власов - Маннергейм

• Название: Маннергейм
• Автор: Леонид Власов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02729-9

Линия Маннергейма… Долгие годы для нас это сочетание было подобно гребню сказочного элодея, из которого на пути героя вырастали непроходимые леса, вздымались горные кручи. Еще более загадочной и зловещей рисовалась фигура шведского барона, творца мощной системы укреплений на Карельском перешейке, где было пролито так много крови советских солдат в печально знаменитую Зимнюю войну (1939–1940).

Автор книги, профессор Леонид Васильевич Власов, на основании многочисленных документов убедительно доказывает, что маршал и президент Финляндии Карл Густав Маннергейм (1867–1951) не относится к когорте великих злодеев и принадлежит не только финской истории. Блестящий офицер, верой и правдой в течение тридцати лет служивший Российской империи, оставил неизгладимый след в боевом прошлом русской армии. Парадоксально, но, воюя с Советским Союзом, врагом России он не был.

---

Подойдя к городу Тунгуан на реке Хуанхэ, Густав отправил свое экспедиционное снаряжение под наблюдением казака Луканина и одного из китайцев по большому тракту в город Тайюань, а сам, в сопровождении трех китайцев, направился к городу Хэнаньфу, бывшей столице китайской империи во время династии Чжоу.

Наконец, в среду 18 мая, Маннергейм подошел к станции Чжэнчжоу. Вид железной дороги привел барона в неописуемое состояние, и он «с большим восторгом стал прислушиваться к раздавшемуся вдалеке свистку локомотива, чем когда-либо прежде к самой тонкой оперной музыке». На следующий день Густав «с большим удовольствием опустился на мягкий диван вагона первого класса, в котором помчался в город Кайфынь».

Здесь Маннергейм задержался на пять дней. «Одной из причин этого, — писал Густав, — стала некоторая подозрительность китайских властей, которую они начали проявлять, начиная от города Сианьфу, и затруднения, которые делали мне при малейшем уклонении в сторону от маршрута, намеченного, в крупных чертах, в моем паспорте».

Маннергейм в субботу 23 мая 1908 года по железной дороге выехал до станции Шицзячжуань, до которой поезд шел полтора дня, останавливаясь на ночь, затем тянулся неполных 300 километров до станции Тайюань.

Город Тайюань, построенный около небольшого притока реки Фыньхэ, живописно расположился в окружении красивых гор, некоторые из которых, если поверить китайским летописцам, «достигают облаков».

Здесь препоны, чинимые Маннергейму китайцами, приняли более настойчивый характер. Маннергейм писал, что ему вместе с другими запретами было отказано в выдаче паспорта, чтобы отвратить его от поездки к далай-ламе и к северному изгибу Желтой реки.

Густав, по совету английского врача, отправил в Пекин сильно ослабленного во время продолжительного путешествия казака Луканина и, продав часть своего снаряжения, 8 июня выехал из Тайюаня на север.

Несмотря на все эти трудности, настойчивый в поставленной цели Маннергейм, после двух коротких переходов по горам и каменистому дну небольших рек, дошел до святыни монголов — монастыря Утайшань.

Барон так описывает эту поездку: «Монастырь живописно расположен на небольшом холме, окруженном горами. Группа кумирен, золоченых каланчей и белых „субурган“ — башень, представляла чудную картину со своими золотисто-желтыми и бирюзовыми черепичными крышами, которые сверкали на солнце, среди окружающей зелени».

Далее Густав писал: «В течение зимы 1907–1908 года Далай-лама, по приглашению Пекинского двора, переехал из знаменитого монастыря Гумбум под городом Синин в Утайшань. Мое пребывание там совпало с самой сильной летней жарой, во время которой путешествие по Монголии, особенно на верблюдах, затруднительно… Высказанная Далай-ламой мне лично радость по поводу приезда в Утайшань партии тибетцев, всего человек 100, также косвенно подтвердила слух о том, что наплыв паломников в Утайшань становился меньше… Далай-лама занимал довольно обширную, но сильно запущенную кумирню, живописно расположенную, выше других, на самой вершине холма, по склонам которого раскинут монастырь.

Обстановка, в которой он жил, отличалась большой простотой; здание, занимаемое им, с небольшим двором, охранялось двумя парами парных часовых из угрюмо выглядывающих вооруженных тибетцев. Свита же его с прислугой помещалась в маленьких и грязных конурах, запущенных наружных домов». Среди свиты далай-ламы был и японец, но во время приезда Густава он находился в Пекине.

Дальше Маннергейм пишет: «Мне пришлось видеть Далай-ламу два раза. Раз во дворе, когда он выходил, чтобы сесть на коня для ежедневной прогулки верхом, а другой раз во время особой для меня аудиенции. Последняя была, вопреки моим ожиданиям, дана мне без всяких затруднений, вроде обычного предварительного ознакомления с моими подарками и т. п… Во время моего приема он сидел на золоченом кресле, поставленном на возвышении из досок, против окна в конце небольшой приемной комнаты. По обеим сторонам этого возвышения стояло два широкоплечих тибетца средних лет с угрюмыми лицами темно-бронзового цвета. С китайского на тибетский язык переводил с уверенностью и легкостью, поразившими меня, пожилой лама Туокамбо, настоятель большого монастыря недалеко от Лхассы, с русского же на китайский — мой постоянный переводчик.

Далай-лама с видимым интересом расспрашивал о Государе Императоре, России, нынешней силе армии и т. п. По его приказанию, почти сейчас после ответа на мой поклон был доставлен ему кусок белой шелковой материи, так называемый „Хатак“, который он торжественно, собственноручно, передал мне с просьбой от его имени, при приезде моем в Санкт-Петербург, представить Государю Императору. Один из его первых вопросов был, не имею ли я поручения к нему. На его лице было видно, с каким интересом он ожидал моего ответа, и некоторое разочарование при моем отрицании. Когда я уже стал уходить, он попросил меня остаться еще на один день в Утайшане, дабы дать ему возможность на следующий день обратиться ко мне с просьбой. Я остался, но на следующий день он, видимо, раздумал, ибо сообщил мне, что не имеет ко мне поручения, так как еще не получил какого-то письма, которое ожидал накануне. Разговор еще коснулся его пребывания в Китае, а впоследствии в Тибете, смерти нашего посланника Покатилова, приезда нового, вторжения англичан в Тибет, различного оружия, симпатии в России к буддистской церкви, а также сочувствия, с которым русское общество относилось к нему во время событий, вызвавших его переезд из Тибета в Китай, и многого другого. Далай-лама роста среднего, не полный, носит небольшие черные усы, на лице мало заметные неровности — как говорят, следы от оспы, цвет лица светлый, выражение несколько беспокойное, а черты лица скорее приятны. Одежда его была из золотисто-желтого шелка с голубыми отворотами на рукавах, даже сапоги светло-желтые китайского покроя с голубым галуном по швам. На нем не было головного убора. Когда он шел по двору, то движения его были непринужденны и энергичны. Во время разговора он внимательно рассматривал меня, когда я говорил, но, говоря сам, тщательно избегал встречи с моими глазами и делал какие-то нервные движения туловищем.

Конечно, короткого банального разговора, да еще при помощи двух переводчиков, недостаточно для того, чтобы составить себе определенное мнение о своем собеседнике, но его вполне достаточно, чтобы убедиться в том, что Далай-лама — энергичный молодой человек, полный интереса к политическим событиям дня и живой ум которого едва ли способен на ту пассивную, безличную роль, которую обыкновенно приписывают буддистской церкви. Он ничего общего не имеет с типом тех апатичных и полуразвитых „перерожденцев“, какими обыкновенно представляют себе их и каких мне не раз во время своего путешествия приходилось видеть. Несомненно также, что он по-прежнему продолжает проявлять живой интерес к России…» (Когда нынешний далай-лама посетил Финляндию, он счел за долг побывать в музее Маннергейма, прекрасно зная о его визите в Утайшань. Вместо десяти протокольных минут он пробыл в музее около двух часов: столь много оказалось здесь экспонатов, напоминающих ему о родине.)

Маннергейм писал: «Во время моего пребывания в Утайшане я находился под особым наблюдением чиновника из управления по сношению с иностранцами, специально командированного сюда. Он пытался во время моей аудиенции насильно войти вместо моего переводчика вслед за мной, но был остановлен лицами из свиты Далай-ламы».

Дальнейший путь экспедиции лежал к небольшому городку Шаньинь, потом к Шопинфу — мертвому и крайне бедному городу, которому по какому-то капризу императора был присвоен титул областного города. Первым китайским городом, который посетил Маннергейм в этих краях, был Гуйхуачен, имеющий небольшую крепость, которую скрывали дома пригорода. В городе несколько древних монгольских кумирен, по своей оригинальности и интересу мало уступающих Утайшаню. Пробыв в этом городе несколько дней, 28 мая Густав покинул его. Пройдя город Фынчжэнтин, окруженный болотистыми полями и сам по себе необыкновенно грязный, Маннергейм прибыл в главный город Северной Шаньси — Датунфу. Этот город был известен своим своеобразным предметом вывоза — девицами, которые славились своей красотой. Мандарины и разбогатевшие китайцы покупали их за большие деньги. Густав писал: «Прекрасный пол этого города, вполне сознавая свою цену, отличается своим кокетством и более чем где-либо в северных провинциях занимается своими туалетами из шелковых материй нежных и ярких красок, искусственными прическами, различными пестрыми украшениями и необыкновенно маленькими ножками. При определении женской красоты размеры последних имеют в Китае несравненно большее значение, чем черты лица».

Маннергейм узнал, что изуродованные ноги китайских женщин называют «цзинь-лянь» (золотой лотос). Эта варварская операция, которую делают девочкам, прижимая четыре маленьких пальца ноги к подошве так, что ломаются косточки, затем, обернув ноги в тряпки и завязав их, натягивают тесные-претесные башмаки. После этого почти пять дней девочка лежит, а дальше она ковыляет. Понемногу ей надевают все более тесные туфли, пока нога не приобретает уродливую форму. «Наши девушки подобны тростнику, который колышит ветер», — говорили Маннергейму местные китайцы.