Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король

• Название: Ричард Львиное Сердце: Поющий король
• Автор: Александр Сегень
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998

Роман современного писателя Александра Сегеня рассказывает об одном из самых известных английских королей — Ричарде Львиное Сердце (1157–1199). Бесстрашный рыцарь, один из предводителей Третьего крестового похода, он не смог взять Святой Град, но имя его вошло в легенды. Он погиб от отравленной стрелы во время войны с Францией при осаде Шалю, но еще долгое время распространялись слухи о том, что он воскрешен самим Господом Иисусом Христом, и находились люди, утверждавшие, что видели короля.

---

— Что общего между Христом и Афродитой? — спросил он.

— Лишь солнце, ветер и море, — с загадочной улыбкой ответила Лутрофория.

— Вы думаете сейчас о своем покойном супруге? — спросил Ричард.

— Ровно столько, сколько вы о своей непознанной невесте, — лукаво ответила вдова.

— Пожалуй, нам пора возвращаться, — вздохнул король.

Вечером был устроен настоящий пир. Горели костры, местные крестьяне показывали гостям, как танцуют на Кипре, и сама Лутрофория, возбужденная от выпитого вина, участвовала в этих плясках. Ричард отказывался петь и не стал плясать. Он ел много мяса, теперь войдя в его вкус после великопостного воздержания, и много пил душистого кипрского вина. И лишь поздно ночью, когда Лутрофория сама повела его спать, оттуда, из отведенных королю покоев, раздалось красивое Ричардово пение.

Глава пятнадцатая ЛИМАСОЛ

Ранним утром шестого мая 6699 года от сотворения мира[55] немного потрепанный, но по-прежнему внушительный флот короля Англии бросил якоря возле лимасольских пристаней. Светило яркое солнце, сухой южный ветер раздувал знамена. Ричард теперь уже неотступно находился при Беренгарии на большом бюссе. Еще не успели затухнуть яркие воспоминания о долгожданной встрече, и Беренгария не успела еще высказать свои упреки за то, что ей так долго, целых три недели, пришлось ждать, покуда Ричард соберет все свои корабли и прибудет сюда, в Акротирский залив, где на огромном дромоне стали заканчиваться все припасы.

Кипрский властитель, деспот Исаак Комнин, вел себя нагло. Рассчитывать на мир с ним не приходилось. Достаточно было уже того, что он приказал нападать на тех крестоносцев, которым удалось выбраться на берег острова с потерпевших крушение кораблей, грабить их без зазрения совести, а если осмелятся оказывать сопротивление, убивать без малейшей жалости. Христианским такое обращение назвать было невозможно, да ведь и неспроста поговаривали, будто Исаак не только вступил в союз с Саладином, но и принял тайком мусульманство. Да и приближенные с некоторых пор называли его Ицхаком, а не Исааком. Сейчас он находился как раз в Лимасоле и все три недели, покуда великий дромон с Беренгарией и Иоанной на борту стоял на якоре вблизи лимасольской гавани, Исаак всячески старался уговорить невесту короля Ричарда оставить страхи и сойти на берег. К счастью, рыцари, опекавшие принцессу, имели достаточно благоразумия не пускать ее в лапы Исаака, который, естественно, мечтал завладеть столь ценным трофеем, как Беренгария.

— Стоит ли вести с ним переговоры, Ричард? — говорила принцесса, сидя в объятиях своего жениха, который и не пытался скрыть своего чувства вины и тем только спасался от упреков невесты. Ко всем своим достоинствам Беренгария еще вдобавок была отходчива и быстро прощала людям грехи, — Коварство Исаака очевидно. Если он согласится принять нас на своем острове, стало быть — жди удара в спину.

— Возможно, — соглашался король. — Но ведь нас никто и не звал на Кипр.

— Нас бросил сюда Господь, и, если Исаак христианин, он должен это понимать и сделать все для нашей пользы, а если он и впрямь, как поговаривают, принял Магометову веру, то и нечего с ним переговариваться.

Все же граф де Дрё встретился на берегу с Никифором Алопексом, занимавшим должность простатиса лимасольской пристани и полномочно представляющим самого деспота Исаака. Сразу после переговоров взбешенный граф де Дрё возвратился на дромон к Ричарду:

— Ваше величество! Эти кипрские зазнайки Бог весть что о себе возомнили!

— Что тебе сказал представитель Исаака?

— Вот его слова, ваше величество: «Мы никого из вас сюда не зазывали и не хотим, как некогда константинопольские дуралеи, кормить несметную ораву ленивых и ненасытных крестоносцев. Если же вы немедленно не уберетесь восвояси, у нас найдутся силы, чтобы выгнать вас из Акротирского залива».

— Именно так мне и сказал этот Никифор.

— Хм… — Ричард задумался. — Это может означать только одно: они нас смертельно боятся и хотят таким образом запугать. Надеются, что мы вспомним о конечной цели нашего плавания и не захотим связываться с надменными киприотами. Как бы не так! Сказано Цезарем: «Войну питай войною, и если идешь воевать с врагом, живущим далеко от тебя, то и по пути к нему воюй всюду, где только можно». К тому же, как говорят, Кипр весьма богатый остров, а нам не мешает пополнить свои припасы. Приказываю: немедленно начинать высадку, а если киприоты затеют отпор, биться с ними беспощадно.

— Позвольте дать один совет, ваше величество, — вмешался Робер де Шомон. — Точнее, повторить вам совет гостеприимной Лутрофории.

— Какой еще совет? — хмурясь, покосился на Беренгарию Ричард. Он рассердился на Робера за то, что тот упоминает о Лутрофории.

— Жители Кипра любят рано вставать и рано отходить ко сну, — отвечал тамплиер. — Не лучше ли нам начать высадку в полночь, когда им будет не до битвы с нами.

— Нет, не лучше, — гневно вспыхнул Ричард. — Стыдись, тамплиер! Врага надо побивать в честном бою, только тогда он осознает свое поражение. Иначе враг чувствует обиду и несправедливость, а из чувства обиды и несправедливости рождается жажда возмездия. К тому же я не верю, что киприоты способны дать нам достойный отпор. Уверен, наша победа будет молниеносна.

— Надеюсь, ваше величество, вы не намереваетесь первым спрыгивать на пристань? Я не стану вдовой до того, как выйду за вас замуж? — спросила Беренгария взволнованно.

— Спрыгивать первым намереваюсь, а делать вас преждевременной вдовой — нет, — весело отвечал Ричард. — Беранжера! Пойми, меня невозможно убить в честном бою. И когда я бросаюсь в схватку первым, мои люди пугаются потерять меня и втрое храбрее начинают сражение. Обещаю тебе, что вскоре здесь, в Лимасоле, мы будем играть нашу свадьбу! Мое терпение иссякло, чаша переполнилась.

И король Англии в числе первых спрыгнул с корабля на пристань с обнаженным мечом в правой руке, а оруженосец Гийом Бланш бросил ему щит с изображением льва, держащего в лапе переполненную чашу, а надо львом сверкал золотой лабарум[56]. Греки явно не ожидали столь стремительного развития событий и не были как следует готовы к отражению высадки крестоносцев на их берег. Полк, находившийся на пристани, пришел в смятение, лишь двадцать-тридцать смельчаков с каким-то особенным утробным рыком ринулись в бой, и первым о меч врага в этой схватке на лимасольской пристани звякнул Ричардов меч Шарлемань.

— Не нам, не нам, но имени Твоему! — воскликнул король Англии, яростно нападая на огромного чернобородого киприота. После нескольких ударов лезвие Шарлеманя описало неожиданно стремительную дугу и отсекло пальцы на руке киприота, сжимавшие меч. Не чувствуя боли, грек с недоумением взирал на то, как рука его, не в силах удержать рукоять меча, роняет оружие. В следующий миг острие Шарлеманя воткнулось киприоту в самое сердце, разрубив кольчугу.

— Аой! — воскликнул Ричард. — Прими, Господь, славного храбреца!

Видя неистовое боевое рвение своего государя, крестоносцы воодушевленно теснили защитников пристани. Бой был недолгим, вскоре вся обширная пристань оказалась захвачена подданными английского монарха, который по-прежнему впереди всех гнал киприотов прочь с берега, в глубь города. Там, в городе, завязывалось новое, более суровое сражение.

— Исаак! — кричал Ричард. — Где ваш Исаак? Я пришел сразиться с ним!

В душе у него все кипело и пело от восторга битвы. За спиной у себя он слышал, как хлопали два огромных крыла, и правым крылом была его Беренгария, а левым — не то владелица замка на зачарованном пафосском побережье, не то сама Киприда. Удары сыпались на него со всех сторон, но щит со львом и лабарумом топил их в себе, и Ричард чувствовал себя неуязвимым. Это чувство было давно знакомо ему, и когда его не появлялось во время битвы, Ричард имел обыкновение сдерживать свой пыл и незаметно отходить в задние ряды сражающихся. А когда очарование неуязвимости охватывало его, как сейчас, не было во всем мире человека счастливее Львиного Сердца. В такие мгновения он сам становился войной, и горе тому, кто вставал на его пути.

Битва — моя река,
А я при ней — рыболов.
Вот — моя рука.
Вид ее — строг и суров.
В руке моей снасть — меч.
Души врагов — улов.
Нечего их беречь!
Отменный сегодня клев!

То ли новые, то ли рожденные из кровожадных сирвент Бертрана де Борна, стихи эти стучали в висках у Ричарда, и, неустанно разя мечом направо, налево и напрямик, король то бормотал их, то громко выкрикивал, а то и пел:

Битва — жатва моя.
Золотая работа моя.
Зерна — души врагов.
Золотые души врагов.
Урожай мой — победа моя.
Золотая победа моя!

Ему было легко и хорошо, хотя сердце то и дело с болью проваливалось куда-то глубоко, откуда, казалось, оно уже не выберется. И ужас, скуля как пораненный пес, волочился где-то за спиной короля Англии, хватая его за пятки: «Я — опаска, я — твоя опаска, Ричард! Случись рыболову самому стать уловом, жариться ему на том же кипящем масле».