Даниэла Стил - Моменты

• Название: Моменты
• Автор: Даниэла Стил
• Издательство: Крон-пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• ISBN: 5-232-00402-6

Название выбрано автором не случайно. В жизни ее героини Элизабет Престон, а правильнее — Дженни Кэйвоу, было несколько моментов, которые резко меняли ее жизнь. Чтобы добиться успеха в жизни, ей пришлось скрываться под чужим именем. Счастливое замужество, обеспеченная жизнь, а параллельно — растущая любовь к другому человеку. Герои романа честны и благородны, но приходят такие моменты, когда нужно принимать трудные решения…

---

Умом она понимала, что рано или поздно настанет день, когда ей придется отдать котят, но как ни глупо, она расстроилась из-за этой утраты. Она даже решила уехать на эти дни в Сан-Франциско, но через два дня поняла, что ее усилия бесполезны, и отправилась домой.

В тот вечер, когда она вернулась, они столкнулись с Майклом, выезжавшим из поместья. Элизабет попросила его остановиться. Он развернул свой пикап рядом с ее автомобилем и опустил стекло окошка.

В горле Элизабет стоял комок, когда она спросила его:

— Их уже нет?

— Ты только что упустила последнего, — он положил руку вдоль открытого окна, сосредоточенно разглядывая что-то в отдалении. Спустя несколько секунд он добавил: — С Говардом возникла проблема. Он укусил женщину, которая пришла забрать его.

Что ж, ее это не удивило. Говард не из тех котов, которые легко смирятся с новым хозяином. Ему нужен человек с терпением альпиниста и чуткостью спортивного судьи из малой бейсбольной лиги.

— Да как же… — пробормотала она, — почему же…

Майкл встретил этот вопрос коротким пренебрежительным смешком.

— Она, видишь ли, имела наглость приласкать его.

— А он что, спал?

Майкл повернул голову и посмотрел на нее.

— Нет, Элизабет, он сидел на подлокотнике дивана.

Она не хотела знать, что произошло дальше, но не смогла удержаться от вопроса:

— И она поняла, в чем дело?

— А ты бы поняла?

— Но она не будет с ним жестокой?

— Нечего было уезжать в Сан-Франциско. Сама бы все объяснила этим людям, — он запустил руку в волосы, а потом положил ее на руль. — Извини. Ты измучилась, я вижу. Обещаю, что эта женщина не будет жестокой с Говардом.

— Но почему ты в этом уверен?

— Дело в том, что я не отдал его. Мы чересчур долго прожили с ним, Элизабет. У Говарда есть дом, — Майкл помолчал несколько секунд. — В общем, с учетом всего, я решил… черт подери, я же вполне могу оставить его у себя.

И в тот же миг слезы признательности обожгли ее глаза.

— Но все же, почему ты решил оставить его себе, Майкл? — спросила она.

Вопрос, конечно, дурацкий, неважно, почему он взял себе Говарда, важно, что взял.

— Да потому, что я идиот, — он опустил взгляд и сдержанно вздохнул. И наконец, посмотрев на нее, сказал: — Ведь я знаю, как ты привязана к нему.

Элизабет боялась открыть рот, боялась выдать свои чувства.

— А еще я знаю, — продолжал Майкл, — что ты не станешь возражать против того, чтобы остаться с ним в коттедже, когда я буду в отъезде. Конечно, ты можешь брать его, когда пожелаешь. Только дай мне знать.

Ей хотелось рассказать, как необходим ей этот крошечный теплый комочек в ее одинокой жизни. Может, кто-нибудь и посмеется над ней, но когда твоему приходу домой кто-то радуется, когда ночью на твоей постели кто-то пытается устроиться поближе к тебе — это разрывает панцирь одиночества. Конечно, это временная мера, однако Говард был всем, что у нее осталось. Но ничего подобного она, конечно же, не могла рассказать Майклу. Такие вещи не говорят человеку, которого ты пытаешься вытеснить из своей жизни. И в итоге Элизабет просто сказала ему:

— Спасибо.

Майкл включил двигатель пикапчика и тронулся с места.

— Пожалуйста, — ответил он.

Сентябрь сменился октябрем. Все рабочие винного завода работали по четырнадцать часов в сутки. К концу месяца начались приготовления к зиме, и снова воцарилось относительное спокойствие. По полям ползали трактора, внося удобрения в предвидении надвигающихся дождей. А когда эта работа завершилась, виноградники оставили в покое до следующего года. Техника отправилась на склады, а для рабочих устроили праздник. Элизабет и Амадо пытались поддерживать видимость нормальных отношений. За завтраком и обедом они обменивались одними и теми же словами, были неизменно вежливы друг с другом и наедине, и на людях, а на званых вечерах демонстрировали безукоризненную и любящую семейную чету.

Между тем на винном заводе в резервуарах из нержавеющей стали шли последние недели ферментации, и уже стояли наготове бочонки и большие бочки, чтобы принять в себя вино. Эти емкости изготавливались из самых разнообразных пород дерева — беспрерывные эксперименты Майкла, сути которых Элизабет никак не могла постичь. Но именно эти эксперименты и должны были определить будущий результат и высокую репутацию коллекционных вин Монтойя.

А в ноябре начались дожди.

За две недели до Дня Благодарения Амадо внезапно объявил о своем желании встретить приближающийся праздник со всей своей семьей. Когда Фелиция сообщила ему, что она никак не сможет уехать из дома, он на следующее же утро отправился в Нью-Йорк, чтобы переубедить ее.

Он прилетел в Нью-Йорк ненастным зимним днем. Заказанная машина прибыла с опозданием. До города добирались несколько часов. Было почти десять вечера, когда Амадо наконец постучал в парадную дверь Фелиции.

Она была не очень-то рада видеть его.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она вместо приветствия.

— Ну, если гора не идет к Магомету, то… — он переложил свой чемоданчик из одной руки в другую. — Я могу войти?

— А ты намерен остановиться здесь? У меня?

— Всего на одну эту ночь, Фелиция. Я подумал, что такой вариант будет проще.

С неохотой отодвинувшись в сторону, она пропустила его в свою квартиру.

— Если ты явился уговорить меня приехать в твой дом на День Благодарения, то не трать сил попусту. Я же тебе говорила, — у меня уже есть планы, и я не намерена их менять.

Все еще стоя спиной к Фелиции, Амадо обвел взглядом комнату. Мебель скромная, в подчеркнуто испанском вкусе Портрет Софии, который он сам написал к первой годовщине их свадьбы, висел над камином. У одной из стен широкого коридора стоял длинный узкий стол. На нем — фотографии Софии в окружении свеч. Что-то похожее на алтарь.

Амадо почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Он всегда знал, что Фелиция привязана к матери, но у него не было ни малейшего представления о том, сколь глубоко зашла эта привязанность. Да разве мог он надеяться на успех в состязании с женщиной, любящая дочь которой поклоняется ей как божеству? Разве может он рассказать дочери свою версию их жизни, не назвав жену лгуньей?

Он поставил чемоданчик рядом с дверью в гостиную и подошел к камину, чтобы рассмотреть портрет. Воспоминания унесли его далеко. Да, они с Софией тогда были счастливы или по крайней мере, происходившее между ними могло сойти за счастье.

Затем он подошел к черному кожаному дивану и сел. Он рассчитывал поговорить с Фелицией, облегчить душу, но она ясно дала понять, что любая попытка сближения только усилит ее раздражение, вызванное его приездом к ней.

— Да, — сказал он, — твоя мать была прекрасной женщиной. Ты ее так почитаешь…

Фелиция подошла к портрету и коснулась его угла, проделав какое-то микроскопическое и совсем ненужное выравнивание, а заодно и подчеркнув свои собственные права.

— Я признательна ее отцу за то, что он написал этот портрет, пока она была в Испании, — она повернулась и посмотрела на Амадо пристальным проницательным взглядом. — В противном случае мы с Эланой никогда бы и не узнали, как она выглядела, когда была по-настоящему счастлива.

— Хосе не имеет никакого отношения к этому портрету, — сказал Амадо.

— О? Так кто же тогда…

— Ты взгляни на фон, Фелиция: окно, вон та картина на стене… Это же домик для гостей при винном заводе.

Она недоверчиво разглядывала картину.

— Это совпадение, — упрямо сказала она.

— А кто сказал тебе что этот портрет написал Хосе?

— Моя мама.

Огонек надежды вспыхнул в груди Амадо. Может быть, у него появился шанс убедить свою дочь, что он все-таки не был таким чудовищем, каким его живописала София.

— Я написал этот портрет и подарил Хосе в первую годовщину нашей свадьбы. Если ты посмотришь повнимательнее, то разглядишь обручальное кольцо у нее на…

— Она мне про это рассказывала. Это кольцо — фамильное наследство.

— А как же она тебе объяснила все остальное?

— А я никогда и не спрашивала, — призналась Фелиция. — Но я уверена, что есть какое-то логическое…

— Ну, разумеется, есть — истина.

Ее глаза полыхнули холодной яростью.

— Никто не может приходить в мой дом и говорить что-то дурное о моей матери. Особенно ты.

Амадо поразила ненависть в ее голосе, но он не собирался отступать, нет. Слишком уж много раз он делал это раньше.

— Почему же особенно я?

— После всего того горя, которое ты ей причинил, не смей даже вспоминать о ней.

Ну вот, снова обвинения, которыми она уже много лет оскорбляет его.

— А что же конкретно я сделал?

— Она покончила с собой из-за тебя.

Злобность этого обвинения настолько поразила его, что он сразу и не нашелся, что ответить. Его растерянность подстегнула Фелицию.