М Пришвин - Мы с тобой (Дневник любви)

• Название: Мы с тобой (Дневник любви)
• Автор: М Пришвин
• Жанр: Русская классическая проза

---

А когда все трое с Ансюшей во главе на радостях хватили по рюмке, стали весело хохотать, мой стыд совершенно кончился.

Так мы все трое смеялись и радовались, все трое в чем-то чрезвычайно похожие и близкие, и глупенькие, и пьяненькие, и замечательные. Самое же главное, что до того был предрассветный час и мне все чудилось, а теперь, на рассвете нашей дружбы, стало показываться все как есть и жить захотелось больше, чем раньше.

Все главное вышло у нас из дневников: в них она нашла настоящее свое собственное, выраженное моими словами. И вот отчего, а не потому, что боюсь, не отдам никогда и эти тетрадки в музей: это не мои тетрадки, а наши.

Когда я сказал Аксюше, что Веда мне сильно нравится, и прочел ей письмо, она мне так ответила:

-- Помните, эта женщина прислана вам, М. М., и она вас приведет куда следует. За вашу доброту она вам послана. Почем мы знаем -- может быть, наступает страшное, трудное время и душа ваша становится на место.

Я не знала еще тогда небольшого секрета Михаила Михайловича о его недавнем прошлом: "третьим секретарем", о котором я сказала иронически в ответ на признание (но и самым первым по времени), была эта самая Аксюша! Но в девственном достоинстве своем она даже намек отклонила и превратилась в "бумажную" героиню очередной повести "Неодетая весна".

В один из тех вечеров мы ужинали и позвали к себе за стол Аксюшу выпить немного винца. Она сидела веселая и хорошенькая. Зашел разговор о наших летних планах -- путешествии втроем на грузовике. И М. М. предложил:

"Давай, Аксюша, попросим В. Д-ну к нам переехать и жить с нами!"

С Аксюши хмель соскочил, она озабоченно нахмурилась.

-- Павловна никак не допустит! -- сказала она.

-- А если я сама поеду к Е. П., все объясню, и она поймет и, может быть, меня сама полюбит?

-- Нет, не знаете вы ее, и не показывайтесь ей,-- хмуро ответила Аксюша и пошла громыхать тарелками на кухне.

9 февраля. Казалось, все ясно между нами и от "а если" не осталось и следа. Однако пережить его было Веде не просто. Она пришла сегодня желтая в лице:

ночь не спала, точно как и я в ночь под 5-е, и тоже из-за этого "а если", в котором я каялся ей. И мне-то, мне, после всего принесла в доказательство своей невиновности пачку писем к матери из Сибири!

Я сказал:

-- Есть научная отвлеченность -- это решето, в которое проливается жизнь, и остаются на решете одни книжки. А то есть и поэтическая отвлеченность с Прекрасной Дамой и рыцарством.

-- Тут ничего не поделаешь,-- это в существе самой поэзии,-- сказала она.

-- Мое письмо к вам именно и есть чистый продукт поэзии, и вот отчего при встрече с жизнью возник юмористический образ третьего секретаря. Не думаете ли вы, что и у Олега была та же поэзия, только по молодости с неблагополучным концом, в результате чего явился тоже в своем роде "третий секретарь" -- муж?

Она задумалась.

Как бы то ни было, а письмо мое к ней и его реализация 7-го февраля -есть замечательнейшее событие в моей жизни, день огромной силы, поднимающий на своих могучих плечах все годы моей жизни с того детского дня, когда появилась Марья Моревна".

Через три года Пришвин запишет так: "Это было в детстве. Я -- мальчик и она -- прекрасная молодая девушка, моя тетка, приехавшая из сказочной страны Италии. Она пробудила во мне впервые чувство всеохватывающее, чистейшее, я не понимал еще тогда, что это -- любовь. Потом она уехала в свою Италию. Шли годы. Давно это было, не могу я теперь найти начала и причин раздвоенности моего чувства -- этот стыд от женщины, с которой сошелся на час, и страх перед большой любовью.

И вот Маша опять вернулась в Россию. Однажды я, взрослый мужчина, решился признаться Маше в этом мучительном раздвоении. Загадочно и лукаво улыбаясь, она ответила:

-- А ты соедини.

-- Но как же это соединить?

Еще загадочнее улыбаясь, она мне ответила:

-- Но в этом же и есть вся трудность жизни, чтобы вернуть себе детство, когда это все было одно.

Тут ничего не может прийти со стороны, в этом же и есть твое личное дело -- соедини, и создашь любовь настоящую, без стыда и без страха.

Прекраснаямоя Маша вскоре после того умерла. Прошло много лет, и всегда, когда я бываю в духе и вспоминаю Машу, пытаюсь сказать ей что-нибудь хорошее. Но только после упорной борьбы всей моей жизни два года назад мне удалось выполнить ее завет-поручение, и совесть моя стала спокойна".

"Надо вспомнить всю задумчивость, все выражения, все реплики Веды после чтения письма.

-- Скажите же, чем отличается поэзия от любви,-- спросил я.-- Не есть ли это одно и то же?

-- Поэзия -- это с мужской точки зрения,-- ответила Веда,-- а у женщины это -- всегда любовь. Радость от встречи того и другого, боль -- от подмены:

вот и вся наша женская жизнь.

-- Трагедия Олега была в том,-- сказал я ей,-- что поэзия лишила его необычайной силы внимания. У вас же не хватило силы ждать.

-- Значит, сущность любви состоит в ожидании? -- спросила она.

-- Да,-- ответил я,-- вы же сами Мастер любви, вы должны это знать: Мастер любви учит ждать.

Не знаю, любит ли она, как мне хочется, и я люблю ли ее, но внимание наше друг ко другу чрезвычайное, и жизнь духовная продвигается вперед не на зубчик, не на два, а сразу одним поворотом рычага на всю зубчатку".

"Рассказывая мне о своей детской попытке с Олегом перестроить вселенную, она мне была прекрасна, как снежная вершина. Но она смотрела в мою долину с такой же любовью, как я смотрел на ее вершину. И я думал о том, что самой вершине ее высота не кажется такой привлекательной, как нам из долины. С высоты, напротив, снежным вершинам долины кажутся необыкновенно прекрасными.

Вкусив той высоты с Олегом, она и не может найти себе пару.

-- Вы, Мастер любви, скажите, пройдет ли когда-нибудь эта острая тревога?

-- Она и проходит, разве вы не чувствуете?

-- А дальше?

-- Остается, конечно, высота".

"10 февраля. Читал в Музее о Мамине. В зале было чисто чрезвычайно и бездушно. Никогда еще не было в моей памяти собрано столько людей, заменяющих друг друга, как вчера...

Клавдия Борисовна была высокая, без форм, лицо простовато. Куда что девалось? Она похожа была чем-то на моль, пыльную бабочку, живущую в книгах. Читал и чувствовал полное отсутствие слушателя: музей как музей. Но я хорошо отдохнул от "пьянства"; сладкий яд мало действует, в голове дятел долбить перестал. Но тем сильней поднимается в душе "песнь песней", и стоит глаза закрыть, как в этой пустой чистоте зала среди заменяющих друг друга людей невидимо появляется Незаменимая с ее вечной задумчивостью, обрываемой улыбками. К. Б. отозвала меня в сторонку:

-- Чем объяснить, М. М., ваше молчание? Я все жду звонка...

-- А я ждал вашего.

-- Но мне было как-то неловко первой после рассказа...

-- Да вы забыли даже рукопись, подаренную вам, у меня на столе.

-- Что вы! я не посмела ее взять сама, напомнить, уходя, о вашем подарке. Мне бы так хотелось ее иметь!

-- Я пришлю ее вам.

-- А работа?

-- Я же писал вам -- у меня новая сотрудница и она отлично справляется. Вы же сами мне ее предлагали и, помните, сказали: "Вес хорошо, только у нее бородавки".

-- Помню. Ну что же, они вам не мешают? -- спросила она с натянутой улыбкой.

Нет, вы ошиблись, это не бородавки -- это у нее две маленькие родинки,-- ответил я".

Сладкий яд

"11 февраля. При духовной заостренности она может видеть малейший налет оскорбляющей похоти,-- почему она не оскорбляется? Она любит или, может быть, очень хочет любить. Иначе как же понять, что она так снисходительна к моим бытовым слабостям? Это удивительно, до чего она мирится с моим бытовым образом. Наверно, очень хочет открыть меня настоящего, увериться в нем и полюбить.

Нет любви без борьбы. Да, мы будем бороться, но только не мериться между собой силой бесплодно, как в романах, а одной слаженной силой бороться против врага нашего союза.

Она сказала, что сдерживает себя, и я тоже стал себя сдерживать благоразумно. Итак, когда она ушла, я взял ее изгрызанный карандашик и тоже погрыз, а резинку понюхал: захотелось узнать, так ли ее резинка пахнет, как все. Резинка почему-то вовсе не пахла.

Наступило время испытания силы душевной, и вопрос стал вплотную, как удержать эту любовь. Сладкий яд проник в мою кровь, и все загорелось, и сгорает синеньким огоньком. Никакая работа мне не может быть заменой этого чувства. Работа -- это уход, побег от себя.

Сегодня еду в Загорск на целую неделю. Вернусь 15-го. Перед отъездом написал Веде: "Милый друг, простите, что без совета с вами решил уехать в Загорск на неделю, чтобы продвинуть конец повести.

Я признаюсь вам, в отношении работы (временно, из-за чего-то большего, чем писательство) я утратил власть над собой. Мы прошли с вами наш предрассветный час, и давайте соберем на время родное нам одиночество.

Много, много есть о чем подумать про себя и собрать. Трудно было найти, но, повторяю, не менее трудно будет сохранить найденное (знаю по опыту своему в искусстве слова).