Перец Маркиш - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Перец Маркиш
• Жанр: Поэзия
• Год: 2004

---

«ничтожных»!

Как орден нации, на грудь повесь топор!

Да сгинут на земле мыслитель и художник!

Что? Мало? Так пускай все знания сгорят,

Науки пусть гниют, свисая с перекладин!

Скажи, что здесь твое? Коричневый наряд?

Да, он один тобою не украден.

И ты не забывай,

Державный шут:

Бумага станет черной горсткой пепла,

Живую плоть,

Закон

Твои костры сожрут, —

Но помни: мысль всегда

В огне пожаров крепла!

День похорон своих

Оттянешь лишь на миг

Крестовым шествием

С убийствами, с кострами,

Твой приговор навис разящим острием, —

Пусть радуются все на празднике твоем,

Пивною пеною

Пускай клокочет

Пламя!

Вы мните — мысль горит?

О нет! Наверняка

Уже ваш френч коричневый дымится.

Вы хуже разъяренного быка,

Который

На рога

Планету взять стремится!

Что ж, развлекай толпу! Воспитывай скотов,

Кострами опьяняй, лишай ума и чести!

Но толп голодных крик уже взлететь готов,

И он взорвет вас с площадями вместе!

Читай свой приговор! —

Не на бумаге, нет! —

На свитках времени, развернутых, как знамя,

Читай на лицах толп! —

На них багровый свет.

Из пепла мертвого

Взойдет иное пламя.

Вы сеете огонь, растите сотни бед,

И Средние века бледнеют перед вами!

Так знай же:

Ярче звезд

На бронзовых плечах

Горят сегодня буквы приговора;

И каждый выстрел твой

И плети каждый взмах

Твердят о том,

Что Возрожденье —

Скоро!

Запомни:

В сердце выжженной земли

Отчизна вольнодумцев сохранится,

Они — как загнанные корабли.

— Сюда, собратья! К нам! Через границы!

1938

Перевод А. Ревича

ХО ЛАХМО!

ХО ЛАХМО![11]

1

На что он нужен был, тот хриплый контрабас?

И без него бы все ушли, как уходили...

Все улицы снялись в один и тот же час

И вместе двинулись к распахнутой могиле.

Лег снег на бороды и на пергамент щек,

Перед голодным рвом надменно люди встали...

— Хо лахмо! — вот он, хлеб, который дал нам бог

И языком светил нам предки завещали.

Кто станет в городке поститься в этот час?

К могиле, как к столу!.. Как в храме перед Торой[12],

Накрылся талесом[13] скорбящий контрабас,

Храня достоинство перед кончиной скорой.

Раскрой нам, ангел, черный свой чертог, —

За ним бессмертья солнечные дали...

— Хо лахмо! — вот он, хлеб, который дал нам бог

И языком светил нам предки завещали.

2

Сыпучие пески сковал кровавый лед,

Вот малхамовес[14] встал, большим крылом качая...

А контрабас в ночи отходную поет,

Навеки городок с евреями венчая.

Он помнит танцы свадьб и нищенских пиров,

Он вспоминает всё в минуту смертной муки.

А в это время штык ребенка сбросил в ров,

И мать в отчаянье протягивает руки,

Те руки, что пекли и праздничный пирог,

И в муках родовых к создателю кричали.

— Хо лахмо! — вот он, хлеб, который дал нам бог

И языком светил нам предки завещали.

Отныне мщение — вот он, наш хлеб сухой,

Отныне ненависть совьет гнездо в могиле...

На что был контрабас и плач его глухой?

И без него бы все ушли, как уходили.

1940

Перевод В. Левика и Д. Маркиша

Хо лахмо

(ха лахма, арамейск.) – «вот хлеб», слова из гимна пасхальной трапезы.

Тора – пергаментный список с текстом священного писания.

Талес – молитвенное покрывало.

Малхамовес – ангел смерти.

ДОБРОЙ НЕДЕЛИ, МАТЬ!

ДОБРОЙ НЕДЕЛИ, МАТЬ!

1

Кричали они: «От костра зажжешь ты субботний

светильник!»

Чего же еще ожидать от лютых своих палачей?

Неужто ей станет желать «счастливой субботы»

насильник?

Потупившись, женщина шла и не подымала очей.

Суббота, как тень, в городок задворками кралась уныло.

Веселая россыпь огней ее не встречала теперь.

Но женщина свечи зажгла и веки руками прикрыла.

И в это мгновенье враги прикладами вышибли дверь.

Глазами закрытыми путь она увидала свой тяжкий.

Бесстрастные дула врагов угрюмо глядели сквозь мглу.

И красноармейской звездой с отцовской забытой

фуражки,

Беспечно и звонко смеясь, ребенок играл на полу.

К священному лону тогда фашисты дитя привязали.

По улицам узким во тьме зловеще гремели шаги.

По улицам этим ее когда-то к венцу провожали.

«Моленье твое у костра свершится», — сказали враги.

2

Ей руки потом развязать решили, смеясь, палачи:

Как ветвь семисвечника пусть раскинется пламя упрямо.

...Искала сожженная мать звезду в непроглядной ночи;

Должно быть, пора прочитать молитву «Господь

Авраама».

Обуглились ноги ее и тлели в горячей золе.

То было в дощатом хлеву... Светились глазницы пустые.

И, как на пути в Вифлеем, сквозь стреху мерцало

во мгле

Зеленое пламя звезды, и ясли стояли простые.

К себе прижимая дитя, казалось, от рук палача

Пыталась его уберечь сожженная мать, и ребенок

В негнущихся пальцах ее недвижно лежал у плеча

И матери шею обвил ручонкой, как будто спросонок.

Тугая захлопнулась дверь, и петли ее, заскрипев,

Сказали сожженной: «Теперь ступай... Ты свободна

отныне!»

Из пепла она поднялась и взглядом окинула хлев.

Лежала у ног ее тень, как брошенный посох в пустыне.

3

За тысячи лет искупить ничем не дано ей страданья —

Ни пламенем жгучим костра, ни горечью дыма над ним...

Пускается пепел опять в свое вековое изгнанье,

Он всеми ветрами влеком, он всеми ветрами гоним.

Редеющим дымом дитя окутав, как ветхою шалью,

Во тьме оставляя следы своих пламенеющих ног,

Сожженная женщина шла в смятенье неведомой далью.

Ребенка от плоти ее никто оторвать бы не смог.

Грозой опрокинутый дуб темнел перед ней на дороге.

Холодною сталью ножа река отливала, блестя.

К кому постучаться, дрожа? Кого разбудить ей в тревоге?

Пристанище где отыскать? Ей только укрыть бы дитя!

Колени в суставах согнув, сожженная шла по тропинке.

Полночное небо в тиши дремало, шумела река.

И мать разбудила его... Нельзя ли в плетеной корзинке

Оставить, как прежде, дитя меж зарослями тростника?

4

Ни крова, ни гроба не дав, судьба ее дальше гнала.

Бездомная женщина шла, вокруг озираясь пугливо.

Кричали вдали петухи. Сгущалась и ширилась мгла.

Шумливо толпясь у стола, тянули насильники пиво.

Убийцы своим барышам в ночи подводили итог,

Доход с городов и кладбищ подсчитывая чистоганом.

Сожженная стала в дверях. Взглянули они на порог

И глаз не смогли отвести, подобно немым истуканам.

Мерещилось им наяву, что видит постыдный дележ

Сожженная ночью в хлеву и ставшая пеплом и прахом.

От взгляда бездонных глазниц бросало грабителей

в дрожь.