Алоис Ирасек - Скалаки

• Название: Скалаки
• Автор: Алоис Ирасек
• Издательство: Правда
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1989

Исторический роман классика чешской литературы Алоиса Ирасека (1851–1930) «Скалаки» рассказывает о крупнейших крестьянских восстаниях в Чехии конца XVII и конца XVIII веков.

---

Иржик лег и быстро заснул, а отец еще долго бодрствовал и молился.

Глава тринадцатая В ЗАМКЕ

После долгого затишья вновь ожил Находский замок, некогда древняя резиденция панов Смиржицких, а ныне собственность рода Пикколомини. Много гостей съехалось на торжества по случаю вступления молодого Иосифа Пикколомини во владение поместьями. Пятого августа 1771 года должно было произойти провозглашение его совершеннолетия и торжественная передача ему поместий вдовствующей княгиней Маркетой Катериной. Конюшни замка не могли вместить всех лошадей, которые доставили на торжества господ, двор был полон слуг и господской свиты, часть пришлось разместить в городе. За два дня до начала торжеств прибыл из Вены молодой князь с юной женой Марией Кристиной, княгиней Карачиоли. Среди прибывших, помимо чешских дворян, были и гости из Вены, во главе с камергером, представлявшим королеву Марию Терезию. Приехала также тетка молодого князя, графиня Франкенберг, со своей компаньонкой фон Стреревитц. Вскоре после злополучной охоты, в связи с отъездом графини в Вену, фон Стреревитц должна была покинуть замок, где в тенистой буковой беседке, у статуи Дианы, она провела столько сладких часов в объятиях молодого князя. Теперь, сидя в большой дорожной карете, рядом со своей госпожой, она подъезжала к Находскому замку и радовалась предстоящим торжествам. Она знала, что князь женился, что он влюблен в свою молодую очаровательную жену, но это не смущало сердце веселой любительницы амурных приключений. Там будут гости — молодые, изысканные господа, праздники, балы. А фон Стреревитц все еще была красива и пленительна.

Над лесом Монтаци вставала темная грозная туча, и слуги спешили украсить ворота и подъезд зеленью и цветами. Лакеи непрерывно сновали по большому двору и по широким лестницам.

Обычно тихие, огромные залы снова наполнились шумом, вновь по блестящим от воска полам расхаживали господа в лаковых туфлях, в шелковых чулках, в расшитых бархатных кафтанах и белых париках. Опять шуршали шелковые шлейфы знатных дам, сопровождаемых кавалерами, слышались галантные речи на французском и немецком языках. В стенах, бывших когда-то собственностью короля Иржи из Подебрад, панов Смиржицких и Трчка, звучал теперь чужеземный говор. Торжественный прием затянулся до ночи, столы ломились от яств, игристое вино побуждало к велеречивым тостам, никто не обращал внимания на то, что начинается гроза. Здесь были роскошь и изобилие, а рядом, за окнами замка, бедняки напрасно молили о куске хлеба.

Когда гости разошлись по своим комнатам, поднялся сильный ветер, полил дождь. Собравшись в салоне рядом со старинным залом, небольшая компания молодых дворян, опустошая одну за другой бутылки выдержанного вина, вела непринужденную беседу. Глаза их искрились, лица раскраснелись, беседа лилась живо и легко. Громче других раздавался голос маркиза д’Эрбуа, нового друга князя Пикколомини, но сам князь отсутствовал. Заложив ногу за ногу, маркиз рассказывал забавные анекдоты из жизни французского двора; порой речь его прерывалась громким смехом слушателей, звоном бокалов и веселыми тостами.

— Ну, это вы бы не посмели рассказать мадемуазель фон Стреревитц, — усмехнулся молодой граф Коллоредо.

— Ха-ха, а почему бы и нет. Ее бы это очень позабавило.

— Жаль, что она не слышит, но ее вознаградят «Нравоучительные рассказы».

— Мадемуазель читает Мармонтеля?

— О, это великолепно, не правда ли, особенно в постели?

— Об этом, видимо, вам позднее расскажет д’Эрбуа, — громко засмеялся барон Пильнитц, старый холостяк, драгунский ротмистр огромного роста.

— Да, я заметил. Как я вам завидую, д’Эрбуа!

— Вам повезло, как в сказке, и главным образом потому, что князь женился.

— Это не имеет значения, она осчастливила бы обоих. Эта реплика была встречена громким смехом и тостом «за любовь». Маркиз д’Эрбуа многозначительно улыбался.

Раздался сильный удар грома. Во дворе старого замка завыл ветер. Господа на минуту умолкли.

— Это прекрасное предвестие завтрашних торжеств.

— Ах, бедная Стреревитц, она, наверное, дрожит от страха и ужаса. Жаль! — И огромный ротмистр раскатисто засмеялся.

— Ведь она, кажется, спит в покоях князя Яна? — добавил с усмешкой молодой Коллоредо.

— Князя Яна? — раздалось одновременно несколько удивленных голосов.

— Что это за покои?

— Это странная, хотя и подлинная история, эпизод из романа с призраками, состряпанный глупыми лакеями.

— Расскажите, граф. Во время грозы только и слушать такие истории, — сказал ротмистр.

— А это не будет нескромностью по отношению к хозяину? — спросил маркиз д’Эрбуа.

— Ничуть. Это довольно широко известно, к тому же мы здесь одни. Впрочем, я хорошо не знаю этой истории и многое забыл из того, что рассказывал ученый доктор Силезиус.

— Господа, нельзя упустить такие интересные подробности. Надеюсь, вы не будете возражать, если я позову доктора.

— Разбудить эту ученую сову, — захохотал ротмистр и залпом осушил бокал. — Конечно, он не умеет так рассказывать, как вы, д’Эрбуа, но… — И молодой Коллоредо приказал лакею позвать доктора.

Толстый медик в огромном парике скоро явился. Мокрый плащ он оставил в передней. Чтобы попасть сюда, ему пришлось пересечь двор. Покидая свою комнату, доктор ворчал, но теперь он низко кланялся и спрашивал высокородных господ, чем он может им услужить.

Развеселившиеся дворяне предложили ему вина. Он охотно выпил и, узнав о желании господ, начал повествование, пересыпая свою речь латинскими словами и выражениями. Ученый доктор Силезиус, помимо медицины, занимался также генеалогией, особенно генеалогией князей Пикколомини, чем и заслужил расположение графини Франкенберг Он знал на память родословное дерево и все семейные связи этого рода. Он и сейчас с увлечением рассказывал о далеком прошлом гораздо пространнее, чем это было нужно, и только после настоятельного требования ротмистра приступил.

— Князь Лаврентий Пикколомини, сын Франца, — начал свой рассказ доктор, — взял в жены знатную Анну Викторию, графиню Коловрат-Либштейнскую, от которой имел пятерых детей; старшим из них был сын Ян Вацлав, младшей — дочь Катерина, в замужестве графиня Франкенберг. Ян Вацлав был огорчением своих родителей. Уже в юности он отличался странностями, любил проводить время в глубоких рвах, окружающих крепостные стены, в отдаленных переходах, в покоях замка и в старой библиотеке. Но чаще всего он тайком спускался в подвалы. Там, согласно преданию, некий Колда из Жампаха и Находа скрывал свои жертвы, особенно женщин. Ян Вацлав взбирался на башню, залезал в низкие страшные темницы за толстыми стенами замка. Он был неразговорчив и упрям. А когда вырос, отправился путешествовать. Вернулся Ян Вацлав таким же суровым и диким. Часто он уединялся в зале, где висели портреты предков и Альбрехта Валленштейна. С матерью он был сух, не доверял ей. Ходили слухи, что его преследует навязчивая идея, будто мать хочет избавиться от него, чтобы поместья перешли к младшему брату Норберту. Этим объясняли его странное отношение к матери. Он никому не верил. Однажды, увидев своего наставника Юнгблута, который выходил из покоев княгини, он набросился на него и чуть не убил. Говорили, что мать в самом деле довела Яна до помешательства. Затем пошел слух о предстоящем приезде краевой комиссии, которой было поручено расследовать это дело. Князь Ян Вацлав, видимо, тоже узнал об этом. Он все больше уединялся, побледнел, похудел, почти не выходил из своих покоев, а если и выезжал куда-нибудь, то видел, что люди избегают и побаиваются его. Возвращаясь домой, он впадал в буйство. Напуганные слуги, не раз им битые, слышали, как князь бегает по залу и громко разговаривает сам с собой.

В ноябре 1720 года прибыла комиссия, которая признала князя Яна Вацлава умалишенным и временно передала управление поместьями его матери. Княгиня по приказу комиссии должна была держать сына в его покоях под наблюдением двух иезуитов.

Ян Вацлав, у которого отобрали оружие, сначала вел себя спокойно и только иногда приходил в исступление; тогда он кричал и расточал проклятия, а монахам приходилось звать на помощь слуг. Однажды он убежал от своих сторожей и приказал трясущимся от страха слугам втащить на крепостной вал пушки и стрелять из них по замку, но тут же, словно опомнившись, умолк и впал в глубокое раздумье. И снова в течение нескольких месяцев он вел себя смирно, но когда семнадцатого апреля 1721 года, около трех часов ночи, обитатели замка были разбужены страшной грозой, повергшей их в ужас, то вместе с разверзшимися небесами вновь вспыхнула ярость Вацлава. Гроза была необычайной силы. Город Наход, замок и вся окрестность сотрясались, казалось, наступает конец света. Собаки выли, скотина ревела, страх охватил даже самых храбрых. Иезуиты, проснувшись, немедленно кинулись на поиски князя. Бормоча псалмы и молитвы, движимые предчувствием недоброго, они поспешили в фамильный зал. Двери в него были распахнуты. Несмотря на раннее утро, там было еще совсем темно. В зале, украшенном портретами предков, стоял князь Ян Вацлав. Вспышки молнии освещали его высокую тонкую фигуру в темном одеянии. Он давно выбросил напудренный парик, не причесывался и не брился. Его бледное лицо обросло черной бородой. Воздев руки к небесам, он горящим взором смотрел в окно, за которым бушевала гроза. Временами сквозь грохот бури слышался его рыдающий голос.