Виктор Савин - Чарусские лесорубы

• Название: Чарусские лесорубы
• Автор: Виктор Савин
• Издательство: Челябинское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

Без малого сорок лет — таков литературный стаж уральского писателя Виктора Афанасьевича Савина.

Родился Савин на Урале, под Невьянском, в 1900 году в семье рабочего-горняка. Учась в начальной школе, а затем в высшем начальном училище, он во время летних каникул работал гонщиком, водоливом, токарем, грузчиком. В гражданскую войну был на Южном фронте, участвовал во взятии Перекопа.

В 1923 году, демобилизовавшись из армии, Савин поступил в Московский литературно-художественный институт имени В. Я. Брюсова, который закончил потом при Ленинградском университете. По окончании учебы был направлен на Урал. Почти четверть века находился на журналистской работе, сотрудничал в редакциях газет в городах Усолье, Соликамск, Златоуст, Челябинск, Куса. Его очерки, рассказы публиковались в газетах, журналах, коллективных сборниках.

В 1925 году вышла в свет первая книга рассказов В. Савина «Шаромыжники». Эта и две последующие книги («Петяш», 1926 г., «Беспризорный круг», 1926 г.) были изданы под псевдонимом Виктор Горный. Впоследствии В. Савин выступает под собственной фамилией («Поход энтузиастов», 1931 г., «Дружки с рабочей окраины», 1932 г., «Косотурские художники», 1937 г., «Волчье логово», 1959 г., «Старший в доме», 1960 г., «Закалка мужества», 1962 г.).

Роман «Чарусские лесорубы» — десятая книга В. Савина. Над ней он работал много лет, стремясь в широком плане показать жизнь лесорубов Урала в послевоенное время.

---

— Ты прав, Кирьян Корнеевич! Стыдно с топором в новый мир идти.

— Я об этом и говорю…

Он поддернул свою кожаную сумку на плече и пошел прочь.

34

Зимние вечера, особенно в лесной глуши, ой-ой, какие долгие! В самые короткие дни в пять часов вечера уже, темно, а рассвет наступает только в девятом часу. Как человеку скоротать это темное время? Спать? Опухнуть можно, да и бока заболят. Книжки читать? Кто занимается этим делом, уже перечитал все интересное, что было в маленькой Новинской библиотеке. Танцевать? Так ведь не каждый способен на это. Да и где танцевать? В красный уголок набивается молодежи столько, что повернуться негде. Люди толкутся в куче, зубоскалят, грызут семечки, шушукаются в углах, льнут к радиоприемнику. Петь? Насчет этого, правда, раздолье! Поют почти в каждом общежитии. Придут с работы, маленько отдохнут — и за песни. Собьются в кружок, в середку гармониста — и отводят душеньку. А голоса у всех хорошие: свежие, крепкие; парни — басистые, девушки — голосистые. Но и петь в общежитиях разрешается только до десяти часов. А тем, кто не хочет спать, что делать? Люди начинают прятаться по укромным местечкам. Куда только скука не загонит человека!

Лиза Медникова вначале проводила вечера с парнями из своего звена. Народ веселый, за словом в карман не полезут! Развлекали ее и себя. Потом это Лизе надоело, надоело и парням. Драмкружковцы из колхоза «Новая жизнь» решили поставить пьесу. Порылись в Новинской библиотеке, съездили в Чарус — ничего подходящего не нашли и решили сочинить пьесу сами. Достанут бумагу, чернила, удалятся куда-нибудь в уголок, поставят перед собой тумбочку — и сочиняют: тему наметили, сюжет придумали, героев, а потом стали все расписывать по порядку, как делают настоящие драматурги. Все это, конечно, держалось в секрете. Трое колхозников-драмкружковцев говорили и думали только об одном — о пьесе. Койки поставили рядом. Дело дошло до того, что кто-нибудь из них ночью просыпается, берет бумагу и пишет, а утром говорит товарищам:

— Мне во сне вот что приснилось: в третьем действии надо ввести такой разговор. — И читает.

Лиза совсем загрустила. Борис Лаврович показывался редко, разъезжал где-то по другим участкам, проводил собрания, совещания. Паня стала все время отлучаться — пропадала где-то с Григорием Синько. А куда податься Лизе? В красном уголке толкаться неохота. Петь? Что-то настроения нет. Начала ходить в политкружок, но занятия только раз в неделю, по вторникам. Книжки читать все время — надоело, хороших книг в Новинской библиотеке мало.

Однажды вечером Лиза пошла к Харитону Богданову. Он сидел на кровати и гладил колено, будто на нем лежала кошка. Лиза примостилась рядышком, положила ему руку на плечо и сказала вкрадчиво:

— Харитон Клавдиевич, какой вы хороший человек! Были бы вы помоложе, я бы за вас замуж пошла.

Она думала, что Богданов отстранит ее руку, отодвинется. А он только повернул к ней голову и сказал, будто отец родной:

— Ну, чего тебе надо, подмазыра?

— Сделайте мне, Харитон Клавдиевич, лыжи!

— Нашла мебельную фабрику!.. Зачем тебе они?

— С горы кататься хочу. Скучно что-то, Харитон Клавдиевич.

— Не умею я делать.

— Умеете, умеете! Вы мальчишкам делали лыжи… Сделайте, а? Харитон Клавдиевич! Я бы купила в магазине, да их нет.

— Голову себе свернешь, катаясь с гор.

— Нет, нет, Харитон Клавдиевич! А если сверну, поставлю на место и приверну… Сделаете? Сделаете, сделаете, вижу, что сделаете!

Она соскользнула с кровати, затопала ногой и захлопала ладошами.

— Ладно уж, вертихвостка, сделаю.

Через три дня лыжи были готовы.

Вечерами Лиза уходила на гору. Гора крутая, лыжня со многими препятствиями. Надо было смотреть в оба, чтобы не налететь на дерево или на пенек, чтобы не шлепнуться в нырках и на трамплинах, специально наделанных отчаянными мальчишками. В этом бесшабашном катании с горы, захватывающем дыхание, она находила большое удовольствие. В общежитие возвращалась возбужденная, раскрасневшаяся. Мускулы гудели, были напряжены, как туго натянутые струны. А какой после этого был крепкий и приятный сон. Как легко работалось на другой день в лесу!

Но грусть не покидала девушку. В душе творилось что-то необычное. Пока не видела Сергея — была спокойна, а как пришел, посмотрела ему в глаза — и растаяла. И что у него за глаза? Глядишь в них и не наглядишься. Раз посмотрела — обожглась, и опять хочется глядеть, обжигаться… И почему он живет где-то в Сотом квартале? Был бы здесь, пошла бы к нему, вытащила в красный уголок, танцевала бы и танцевала, был бы рядом, глаз своих не спрятал.

После обильного ужина Паня Торокина любила полежать на кровати. В такие минуты глаза ее чуть суживались, становились мягкими, маслянистыми, а нажженное морозом и ветром багровое лицо лоснилось, точно смазанное жиром. Так она, разомлевшая, полежит час-полтора, потом исчезнет из общежития до глубокой ночи.

— Панька? — окликнула Лиза подружку. — Ты пойдешь к своему Синько?

Та нехотя, лениво повернула голову.

— Пойду. А что?

— О чем хоть вы с ним говорите?

— Ни о чем, так. Мы ведь не первый день гуляем. Что надо было — давно переговорили.

— И довольны друг другом?

— Конечно, довольны. Нам бы еще отдельную комнату, чтобы не прятаться по темным закоулкам, и больше ничего не надо.

— Он все еще на твоей шее сидит?

— Куда его денешь? Помогаю. Он ведь мало зарабатывает.

— Лодырь он, лентяй! Здоровый, красный, а от работы увиливает.

— Не приспособлен он к тяжелой работе.

— А жрет, я посмотрю, за двоих.

— Он ведь молодой, аппетит хороший. Если не кормить его, так он отощает.

— Дура ты, Панька! Корова!

— Почему «дура»?

— По всему. Потом как-нибудь скажу тебе… А сейчас давай одевайся. Пойдешь со мной в Сотый квартал.

— Куда-а?

— Пойдем к Ермакову. Договор на соревнование оформлять.

— Ты с парнями из своей бригады пойдешь. А мне зачем с тобой?

— Парней не возьмем. Пойдем ты да я.

— Двое? В такую темь? Что ты, Лизка, рехнулась?

— Никакая не темь! Ночь лунная, светлая.

— А мне зачем идти? Я ведь с Ермаковым не соревнуюсь, — отнекивалась Паня.

— Я тебя на буксир взяла. Тоже будешь подписывать договор.

— Меня Гришка будет ждать.

— Ну и пусть ждет! Не велика беда — одно-то свиданье пропустишь.

— Ой, Лизка, как мне неохота!

— Ничего, ничего. Хоть посмотрим, что за Сотый квартал. В клуб к ним зайдем, посмотрим тамошних парней, девчат. Может, вместо Гришки тебе другого парня найдем, получше.

Торокина шумно вздохнула и нехотя стала одеваться.

Вскоре они шли по дороге в Сотый квартал. Была полная луна. От деревьев на снег падали густые синие тени. Лиза шла быстро, Паня еле поспевала за ней.

— Не торопись ты. У меня под ложечкой что-то колет.

Лиза убавила шаг. Потом снова незаметно для себя заспешила.

— Ну, опять побежала как настеганная!

— Ничего ты, Панька, не знаешь, не понимаешь! — Лиза взяла подружку под руку. — Я, кажется, влюбилась, и здорово!

— В кого?

— В Сергея Ермакова. Если правду говорить, иду в Сотый квартал из-за него…

— А он красивый?

— Особенного вроде ничего нет, парень статный, недурной. Посидела с ним, поговорила и будто обомлела вся, владеть собой перестала. Теперь не знаю, что со мной будет. Я совсем теряю голову. Только раз видела человека и ума лишилась.

Впереди послышался скрип снега под ногами.

— Кто-то идет! — сказала Торокина, прижимаясь к подружке.

— Пусть идет. Я сейчас никого-никого не боюсь. Сказали бы мне, что вокруг Сотого квартала бродят страшные звери — и то бы пошла не задумываясь.

— А я боюсь, Лизка!

— Эх, Панька! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Кто смерти боится, тот никогда счастлив не будет.

Шаги приближались. Из-за деревьев показался высокий человек с железной тростью, которая от соприкосновения со снегом издавала какой-то особый певучий звон. Поравнявшись с девушками и вглядевшись в их лица, человек воскликнул:

— Лиза! Вы в Сотый квартал?

Это был Николай Гущин.

— А ты куда, Коля? — спросила Медникова.

— Да я в Новинку, на танцы. А вы, оказывается, к нам идете? Никак не ожидал. А вы зачем в Сотый квартал?

— Так, посмотреть… Делать вечером нечего, вот и решили прогуляться.

— Рисковые вы! Волки могут обидеть.

— Ну, волки! Мы от кого угодно отгрыземся… Поворачивай-ка, Николай, обратно! Проводишь нас до Сотого квартала. Познакомься с моей подружкой Паней. Можешь за ней поухаживать, только не увлекайся, у нее кавалер есть.

Гущин бойко подхватил девушек под руки.

Всю дорогу он глядел на Лизу, что-то говорил ей, что-то спрашивал, она отвечала невпопад, занятая своими мыслями.