Ник Хоакин - Пещера и тени

• Название: Пещера и тени
• Автор: Ник Хоакин
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-002246-0

Действие романа «Пещера и тени» развертывается на фоне политического кризиса в стране, приведшего в начале 70-х гг. к введению на Филиппинах чрезвычайного положения.

---

Наконец он достиг верха, но дыры над собой не увидел. Фонарик осветил только крышку люка. Упершись носками туфель в пол колодца, Джек головой и плечами попробовал приподнять ее, однако она не поддавалась. Он толкал крышку, бил в нее, плавно нажимал, но нет — люк не открывался, он был заперт. Тогда он начал кричать, проклинать, умолять — крышка оставалась неподвижной. Слышал ли его кто-нибудь наверху?..

В полном отчаянии он наконец прекратил борьбу, опустил руки и почувствовал, как скользит, стремительно скользит вниз, разгоняя мечущихся в испуге крыс, а потом, скатившись на дно колодца, недвижно застыл, поджав колени к подбородку. Некоторое время он так и лежал, свернувшись калачиком, в кромешной тьме горизонтальной штольни, истекая потом и дрожа. То была сама преисподняя, пучина адова, где он сгорал в невидимом огне. Но ведь снизу шел свежий воздух, а снизу могло означать — снаружи.

Джек приподнялся, подполз туда, откуда снова начинался резкий уклон, и опять включил фонарик. Да, похоже было, что тоннель упирается в стену. Перевернувшись на спину, он выпрямил ноги, напряг их, крепко зажмурился и заскользил вниз. И как только ступни коснулись стены, широко раскрыл глаза, потому что почувствовал — стена подалась.

Он посветил вокруг фонариком. Здесь, на дне, тоннель разветвлялся, уходя вправо и влево вдоль стены. Но ответвления его уже не интересовали. Главное — камень, в который он уперся ступнями. Ибо он двигался.

Он пнул его ногой, однако на сей раз камень остался неподвижным. Тогда он, извиваясь на спине, отполз повыше, на секунду замер, чтобы перевести дух, затем напряг мышцы ног до предела и всем своим весом рухнул вниз. От толчка камень под ногами снова подался. Он стал толкать его изо всех сил. Тот начал понемногу отходить. Еще удар, последний, — и камень отвалился. Джек, развернувшись, прополз головой вперед в дыру, направил туда луч фонарика и увидел каменное возвышение, похожее на стол. Или на алтарь.

Энсон тут же забыл о ссадинах и ушибах. Он был во внутренней пещере. Он нашел тайный ход.

Тоннель привел его к расположенной за алтарем нише. Большой центральный камень, выбитый из стены, лежал у его ног. Он имел форму клина: внутренняя сторона его была уже, чем внешняя, та, что смотрела в пещеру. И поскольку снаружи он был плотно пригнан к другим камням, отсюда его нельзя было сдвинуть ни ломом, ни кувалдой.

Джек кинулся во внешнюю пещеру и с воплями начал колотить в деревянную дверь.

Почти тотчас же он услышал, как охранник бегом бросился к пещере. Через щели в досках пробивался слабый свет. Но для Джека Энсона каждый тоненький лучик сиял ярко, как солнце.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ЭРМАНА

В конце XVII века в Маниле скончалась женщина, известная городу как Ла Беата[61] и которую благочестиво и просто называли Эрмана — Сестра. Похороны этой женщины, простой крестьянки, вылились в памятное событие, торжественное и великолепное, достойное титулованной дамы. Тело ее было выставлено в доминиканском соборе на катафалке, окруженном толстыми, как шесты, свечами, а на погребение прибыли генерал-губернатор, архиепископ, главы монашеских орденов и такое множество народа, что казалось, будто вся Манила опустела и собралась у могилы. Были тут люди благородной крови и пеоны, испанцы и индейцы, богатые и бедные. Пришли и скептики, чтобы удостовериться, верен ли слух, будто тело источает благоухание и не окоченело, словно женщина просто спит, а лицо ее вновь обрело черты, присущие ей в молодости.

Поминальную речь у могилы произнес знаменитый проповедник, который взял для этого строки из Писания о малых и слабых, призванных осудить великих и могучих. Покойная, сказал он, явила чудо Господней милости, которая может наделить добродетель ясновидением, превосходящим знание ученых мужей, и которая вознесла сию смиренную индеанку до таких высот духовного совершенства, что в последние годы она уже близка была к блаженным.

«Тем не менее иные смеют глумливо утверждать, будто индейцы Филиппин слишком грубы и неотесанны, чтобы достичь духовного совершенства и мистической мудрости. Сии глумители исторгают богохульные речи, ибо подвергают сомнению силу божеской милости — той милости, что может воздвигнуть детей Аврааму даже из прутьев иссохших и камней; той благодати, что вознесла сию сестру нашу из навозной жижи полей на почетное место у груди Авраамовой. Ибо в глазах Господа нет у души ни расы, ни родословия, ни звания, ни цвета кожи. В глазах Господа сия Эрмана равна монархам, в слезах же наших ныне сияет она, равная святым!»

О похоронах говорил весь город. В течение многих дней с утра до позднего вечера шли к могиле паломники. Странствующие сказители уже слагали баллады о жизни и чудесных деяниях Эрманы. Вздорность этих сказок столь изумила монахов, что они сочли необходимым исследовать жизнь Эрманы и изложить ее в более сдержанном тоне. Из сохранившихся хроник самая ранняя принадлежит доминиканцу Яго дель Санто Росарио, опубликованная в виде тоненькой книжонки через два года после смерти Эрманы. Повествование брата Яго есть главный источник сведений о ранней поре ее жизни.

«…И хоть была она низкорожденной, но с детства поражала свою семью благородством речи и манер, редким даже среди высокорожденных, обретающих его только длительным учением, она же, рожденная в благодати, в обучении не нуждалась. С младых лет работала она в поле с братьями и помогала матери-вдовице вести хозяйство. Однажды, надумав подразнить ее, братья как-то вечером привели свинью и сказали, что свинье той надлежит остаться на ночь в хижине, кою девочка великими трудами сохраняла в чистоте. Она же вместо того, чтобы быть уязвленной, приветствовала свинью как почетного гостя, и вымыла ее так, что та сверкала, и приготовила ей ложе, и содеяла сие с такой кротостью, что оные скоты, ее братья, устыдились… И всякое время, кое имела для себя, проводила она у алтаря в молитве или слушая наставления, каковым внимала с разумением, поистине удивительным в душе, что была всего двумя поколениями отделена от язычества…»

Когда Эрмане было пятнадцать лет, умерла ее мать, и братья привели в дом жен, которые, превратив девочку в служанку, всячески старались ее выжить — лишний рот им был не нужен.

«Уразумев, что не желали ее, покинула она их, испросив прощения за то, что была таким бременем. И не имея куда пойти, поселилась одиноко в пещере на берегу реки, в месте, называемом Лакан Бато. Там, часто говорила она позднее, провела она счастливейшие годы жизни как целомудренная отшельница, невеста, посвятившая себя нашему Господу и Спасителю. Там молилась она денно и нощно о благоденствии деревни своей, всечасно обретая утешение в том, что небесный жених незримо рядом с нею. И столь действенны были ее молитвы о ниспослании хорошей погоды, богатых урожаев и доброго здоровья, что стали селяне в благодарность ей приносить подношения к пещере — мясо и рис и прочую снедь; девица же, оставив себе лишь самое необходимое, щедро оделяла сими дарами нуждающихся. И много голодных семей были таким образом спасены от гибели дарами Эрманы — жирными белыми курами, наиболее часто оставляемыми крестьянами у ее пещеры, ибо грубое суеверие гласило, что оные подношения обеспечивают сеятелю тучное поле, скотоводу — плодовитое стадо, а жене — плодородное чрево».

В двадцать лет Эрмана пережила кризис. С одной стороны, что-то звало ее оставить пещеру и уйти в мир, с другой же, для нее невыносима была мысль покинуть эту благословенную обитель, где она постоянно чувствовала присутствие небесного жениха.

«Так колебалась она с год, не в силах уйти, пока духовный наставник не указал ей сурово, что она оскорбляет Бога, не повинуясь зову его. Тогда, не медля более, тотчас отправилась она в столицу, где суждено было ей провести остаток жизни, хотя город не привлекал ее и был, скорее, пустыней, жестоко учившей тому, как жить, не ведая отрады».

В Маниле она посещала бедняков в их убогих лачугах, страждущих в больницах, грешников в узилищах. Над нею издевались, называли безумной, и часто даже бедные, которым она приходила помочь, побивали ее каменьями. Тогда она сказала себе, что была слишком счастлива там, в своей пещере, когда в миру другие страдали, и это есть кара ей за счастье, за то, что считала себя добродетельной, когда в миру процветало зло. И что была она не добродетельной, но себялюбивой, затворилась в своем себялюбии — а теперь за грехи небесный жених ее оставил.

«Более мудрые из исповедников наставляли ее, что в сем лишении надлежит видеть часть опыта духовного, испытание, имя которому la noche oscura — темная ночь души, но все ж не могли разубедить ее в том, что потеря сия обрекает ее на гибель. Молитва стала для нее тяжким трудом и не приносила утешения, как не приносило его служение сирым и страждущим; а в сих трудах она подвизалась и тогда, когда верила, что не спасут они ее, ибо на ней лежит проклятие. В том она была убеждена и говорила своим исповедникам, что, где бы ни находилась, везде чувствует отсутствие Бога и пустота сия ужасна, но тем не менее была у нее вера, что надобно продолжать молитву и благочестивые деяния».