Ник Хоакин - Пещера и тени

• Название: Пещера и тени
• Автор: Ник Хоакин
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-002246-0

Действие романа «Пещера и тени» развертывается на фоне политического кризиса в стране, приведшего в начале 70-х гг. к введению на Филиппинах чрезвычайного положения.

---

С приближением демонстрации на шумной торговой улице неожиданно стихло обычно бурное в полдень движение. Витрины и двери магазинов скрылись за металлическими защитными шторами, которые раздвигались как гармошка, производя при этом немелодичный кандальный лязг.

— Эти металлические стражи — поистине знамение нашего времени, — сказала Чеденг Мансано. — Их начали вставлять, точнее, выставлять, в семидесятом году, после нападения на дворец и американское посольство. Теперь даже лавки старьевщиков блестят серебристой броней.

— Но у тебя их нет, — заметил Джек Энсон.

— Потому, что нет ни витрин, ни застекленных прилавков, — сказала покинувшая мужа жена Алекса Мансано.

Они стояли у окна ее кабинета, расположенного на антресолях, которые на половину лестничного марша возвышались над самой конторой — безукоризненно отделанным залом, где стояли два ряда столов и молоденькие сотрудницы печатали на машинках или обслуживали «ксероксы». По словам Чеденг Мансано, она занялась этим бизнесом, когда однажды, столкнувшись с необходимостью перепечатать рукопись, обнаружила, что сделать это можно только в крошечных конторах-клетушках. «Ксероксы» там стояли снаружи, прямо на тротуаре, а внутри две-три машинистки колотили по клавишам, в буквальном смысле «чувствуя локоть» соседа. И тогда она открыла свою контору, где все машинки были электрическими, девушки носили форму, помещение снабжено кондиционерами, а клиенты могли ждать исполнения своих заказов тут же, в роскошном холле.

Кабинет располагался как раз над этим холлом и выходил окнами на улицу. Сквозь его стеклянную заднюю стенку было видно рабочее помещение внизу. Джек заметил, что дело там шло споро, практически без всяких указаний сверху.

— Похоже, твое заведение работает само по себе, — сказал он.

— При условии, что я здесь, — поморщилась Чеденг. — Когда меня нет, все дает сбой.

Почоло был прав, сказав, что сейчас, когда ей далеко за тридцать, она выглядит лучше, чем в молодые годы. Тогда все в ней было вызывающим — голос, интонации, манеры, одежда, даже фигура. Но, как и Альфреда, которая стала в высшей степени изящной, как только минули беззаботные годы отрочества, Чеденг сейчас выглядела как-то миниатюрнее, словно сжалась до минимально допустимого размера. В ее облике, однако, ощущалась некоторая внутренняя напряженность, и это снова напомнило ему Альфреду тех времен, когда он за ней ухаживал и когда в ней, хоть она была и спокойнее Чеденг, тоже чувствовалось опасное напряжение. Но именно оно, это ощущение опасности, исходившее от нее, подстегивало его, подогревало его страсть. Да и вообще, разве Чеденг видел он сейчас перед собой, в светло-зеленом мини, со взглядом в меру печальным и в меру мудрым?

Наверное, Чеденг, стоявшая сейчас у открытого окна и смотревшая на демонстрантов, немало позабавилась бы, узнав, что в ней усматривают некую скрытую опасность и напряжение. В тот момент она всего лишь прикидывала в уме, сколько ее работниц должны сегодня в полдень пойти забрать заказы на перепечатку школьных сочинений и сколькие из них могут впасть в панику, увидев улицы, заполненные разъяренной толпой. Духота, наплывая сквозь окно, теснила охлажденный кондиционером воздух комнаты, и Чеденг ощущала тепло лицом и прохладу спиной, словно одновременно находилась в двух разных местах. Она смахнула пот с верхней губы; ей хотелось, чтобы демонстрация скорее прошла и можно было закрыть окно.

Подумав, что ее губы увлажнились под его взглядом, Джек почувствовал себя неловко. Губы этой женщины его не интересовали — он лишь вспоминал прежнюю Чеденг.

— Что это они там делают? — спросила она, перевешиваясь через подоконник.

В конце колонны группа людей несла платформу с водруженным на ней большим вулканом из папье-маше. Несшие платформу остановились, их товарищи засуетились под нею, и вдруг бутафорский вулкан начал извергать дым, копоть и зашипел, выплевывая огненные брызги шутих. Этот очаровательно наивный фейерверк вызвал бурю аплодисментов. Руки, сжатые в кулак, как по команде взлетели над толпой, взметнулся колышущийся флаг с красной полосой наверху[28], и дважды грянул ставший уже привычным клич: «Makibaka, huag matakot!»[29] — Громко зазвучала песня «Страна моя», после чего процессия, опять двинувшись, стала удаляться. В той части улицы, которую она уже миновала, снова раздалось громыхание штор, на этот раз поднимаемых.

Чеденг закрыла окно. Джек предложил ей пойти пообедать. Она сказала, что никогда не обедает:

— Я обычно остаюсь здесь и довольствуюсь сандвичами. Могу поделиться с тобой, если ты любишь испанские сардины и французский батон.

Поскольку вскоре за ними должен был заехать ее сын, Андре, он предпочел остаться у нее на антресолях и, устроившись в уютном уголке, образованном диваном, низким столиком и клубными креслами, попивал пиво в ожидании, пока она сделает сандвичи. Между тем работа внизу не прекращалась — «они ходят на обед по очереди», — и только ее верная помощница, Пятница в женском обличье, то и дело поднималась наверх за указаниями, в то время как Чеденг намазывала хлеб маслом.

Он сказал ей о своем предчувствии — что здесь, в Маниле, его не покидает ощущение надвигающейся опасности.

— Ну, к этому нам не привыкать, — пожала плечами Чеденг. — Только и разговоров о том, что мы сидим на вулкане. Но ничего особенного не происходит, да и не произойдет. В этих демонстрациях больше шума, чем настоящей ярости. Мы к ним привыкли — установили защитные шторы.

— Если вы привыкли к разговорам, это еще не значит, что самого вулкана нет.

— Ты имеешь в виду р-р-революцию? — насмешливо улыбнулась она.

— Что-то носится в воздухе, Чеденг. Я чувствую.

— Мой дорогой Джек, ты ведь вырос в Маниле и должен знать, что такое здешний август. Когда жара становится совершенно невыносимой, неминуемо грянет тайфун. Кстати, уже и в самом деле объявили, что через день-два он на нас обрушится. Да, в воздухе и впрямь носится что-то зловещее, но это всего лишь атмосферные явления. Впрочем, они грозят бурей. Еще пива? Духота тебя доконала, Джек.

— Ты имеешь в виду мои сны наяву? Да, еще пива, пожалуйста.

— Но ведь ты действительно видишь их, — сказала она, поднимаясь, чтобы достать пиво из маленького холодильника. — И голых девиц, прогуливающих крабов, и мертвых девушек в свитерах.

— Думаю, это была одна и та же девушка, — сказал он, глядя, как она наливает ему пива. — Спасибо, Чедди. Готов держать пари, кто-то пытается сбить меня с толку, чтобы списать со счетов как психопата, которому мерещится всякий вздор вроде голой девицы с крабом.

— Не такой уж это вздор, если предположить, что она изображала Мисс Плодородие. Тогда и ее шляпа, и то, что она голая, обретает смысл. Шляпа — это к дождям.

— А краб?

— Режь батон с этого края, здесь корочка вкуснее. Только осторожнее, она ломается. И ешь с маринованными овощами. А что до краба, то это просто. Я — Мадам Предсказательница. Мадам утверждает, что краб означает начало сева, потому что солнце входит в созвездие Рака в июне, во время солнцестояния. А июнь — время сажать рис, «нешуточное дело»[30]. Так что, как видишь, все совпадает. Если кто сочтет твои видения признаком сумасшествия, то любой астролог скажет, что в твоем помешательстве есть система.

— Система, да не та… И кто бы ни стоял за всем этим, он явно не хочет, чтобы я копался в причинах смерти Нениты Куген. Но если она не была убита…

— Что было бы чрезвычайно странно, поскольку, видишь ли, бедняжка просто напрашивалась на это…

Что-то в ее тоне заставило Джека внимательно посмотреть на нее. Он сидел в кресле, она — на диване, растопырив пальцы как когти, чтобы не испачкать одежду маслом и рыбой. Может, она принимает все так близко к сердцу потому, что Алекс каким-то образом замешан в истории с девушкой?

— Она тебе не нравилась?

— Она, — улыбнулась Чеденг, — была настоящей дочерью Альфреды: совершенно безжалостная. Но кто может винить ее за это? Ребенка в ней убили, рассказав, как поженились ее отец с матерью. Думаю, бедная Ненита так никогда и не оправилась от этого удара. Девушка, которая убеждена, что каждому есть что скрывать, вряд ли может кому-нибудь нравиться.

— Чед, ты могла узнать все это только от…

— От нее самой. И еще от Альфреды — мы не прерывали переписку. Когда девушку отослали сюда, она, конечно, сразу же пришла ко мне, и я разыгрывала из себя приемную мать. И все о ней выведала. Мне не очень-то нравилось, что она считала, будто тоже знает обо мне все. Но я спросила себя: разве можно винить девушку в том, что она просто не умеет думать иначе? У нее была страсть разоблачать — правда, я бы сказала, не со зла. Ненита искренне верила, что люди только и ждут случая рассказать ей о себе то, что сообщать не принято, а потому считала, что и вещать об этом может всему миру… Не знаю, понимаешь ли ты, что я хочу сказать.