Луис Карлос Монталван - Пока есть Вторник. Удивительная связь человека и собаки, способная творить чудеса

• Название: Пока есть Вторник. Удивительная связь человека и собаки, способная творить чудеса
• Автор: Луис Карлос Монталван
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-56648-8

Вторник — так зовут золотистого ретривера, героя этой книги. Но книга не только про собаку. Она — о потерях, разочарованиях, войне, преданности и любви. Ее автор — Луис Карлос Монталван, ветеран войны в Ираке, бывший капитан армии США, награжденный звездами, медалями и другими знаками отличия. После ранения и контузии в Ираке он стал инвалидом, неспособным выйти из квартиры, — ему повсюду мерещились снайперы, его одолевали приступы паники при виде вполне безобидных предметов. Жена ушла, военная карьера рухнула. Все изменилось, когда Луис взял себе Вторника — специально выдрессированного для помощи инвалидам пса-компаньона, который ежесекундно днем и ночью был рядом. Благодаря Вторнику Луис вернулся в нормальную жизнь, добился многого и стал знаменитым. О том, как это было, что пришлось пережить Луису и Вторнику, об удивительной связи человека и собаки рассказывает эта вдохновляющая и трогательная книга.

---

Между тем мой мозг работал на пределе, даже голова кружилась (на самом деле она кружилась из-за травмы мозга, но тогда я этого не понимал). Я и раньше был очень осмотрителен, но теперь я стал предельно бдителен, остро ощущал, что небрежный обыск или патруль может оказаться для меня последним. Даже на базе я стал садиться подальше от двери, спиной к стене. Начал пытливо изучать лицо каждого иракца, искать проблеск злого умысла перед нападением. Намного чаще стал пальцем нащупывать курок. Все чаще мой мозг переключался на оценку ситуации, я выстраивал длинную цепь возможных ударов и контрударов. На ночных чаепитиях с местными шейхами я тщательно выбирал место, всегда держал нож при себе и просчитывал, как удобнее будет убить их всех, если и когда понадобится. С пищеварением проблемы были настолько серьезные, что я даже отпросился на один день на опорную базу «Байерс» в Эр-Рутбе подлечиться. Но всего на день. Вернулся я еще более злым и целеустремленным. Аль-Валид потихоньку изматывал меня, но это было мое место, моя война, я не мог все это бросить.

В конце марта 2004 года мой срок закончился, но я не хотел уезжать. Я просил разрешения остаться на несколько месяцев, чтобы помочь морпехам, под чей контроль теперь поступала провинция Аль-Анбар. Раз за разом умолял командование оставить меня. Будь моя воля, я бы выкопал себе яму, пришлось бы меня тащить, а я бы, срывая ногти, цеплялся за камни и песок. Когда предатели попытались убить меня, кусочек моей души остался в Аль-Валиде, и я не мог уехать, не удостоверившись, что он в хороших руках.

Я чувствовал долг перед своими братьями. Армия своих не бросает, это общеизвестно. Но мне пришлось бы оставить своих иракских союзников: Али, подполковника Имада и Махера. Они мне доверились. Они были столь же смелы, как и американцы. В наш успех они внесли не меньший вклад, чем мой взвод. Это были мои товарищи по оружию. И положение этих людей было ненадежным. Мы-то приехали туда отслужить срок, а им в Ираке жить. Их нужно ценить и защищать. «Без них, — напоминал я себе, — ты бы просто умер. А ты их бросаешь!»

Мою просьбу отклонили, и 15 марта 2004 года я покинул Аль-Валид навсегда. Меньше чем через месяц я оказался в Колорадо-Спрингс, штат Колорадо. Сошел с самолета на военно-воздушной базе Петерсон и едва узнал свой мир. Сходил в ресторан и не мог надивиться огромному размеру порций. Полгода я почти ничего не ел, кроме скудной иракской еды и армейских рационов. Ездил по Форт-Карсону и поражался роскоши и чистоте зданий. Долгие месяцы я не видел ничего, кроме бетона и грязных хибар, покосившихся под свирепыми ветрами пустыни. Целыми днями я принимал горячий душ. Даже позвонил маме, чтобы сказать, как же это здорово.

— Представляешь, мама, горячий душ! Это потрясающе!

Она, наверное, подумала, что я спятил.

В июне мне дали первого лейтенанта. Кроме того, меня повысили в должности, т. е. не просто присвоили новое звание, но еще и назначили командиром разведвзвода (как я об этом мечтал!). Из характеристик, которые мне дали тем летом, явственно следует, что я был младшим офицером, шедшим на повышение: «Луис Монталван — лучший танковый командир в моем отряде…»: «Монталван — замечательный офицер, доказавший, что он лидер…»; «как можно скорее повысить и назначить на должность с большими полномочиями… он имеет почти неограниченный потенциал». Я хорошо показал себя в Ираке и за это был вознагражден. Я чувствовал себя восхитительно. На церемонии, посвященной повышению, я обернулся к своим ребятам и с восторгом процитировал памятку «Кредо солдата»:

«Я американский солдат.

Я боец и член команды.

Я служу людям Соединенных Штатов и живу согласно ценностям Армии.

Я всегда на первое место буду ставить задание.

Я никогда не смирюсь с поражением.

Я никогда не отступлю.

Я никогда не брошу раненого товарища.

Я дисциплинирован, силен физически и духовно, обучен и умел на боевых заданиях и на тренировках.

Я содержу в исправности снаряжение и всегда сохраняю боеготовность.

Я эксперт. Я профессионал.

Я готов к переброске, к бою, готов уничтожить врагов Соединенных Штатов Америки в сражении.

Я — защитник свободы и американского образа жизни.

Я американский солдат».

Это кредо я не просто процитировал, а проорал перед всем своим взводом, пролаял, как пролаял бы: «Да, сэр!» — в ответ на вопрос полковника: «Готово ли ваше подразделение к бою?»

А еще я доделал татуировку на левой руке. После 11 сентября мне начали сниться чрезвычайно яркие сны, и во всех было движущееся по спирали обжигающее солнце. Перед отправкой в Ирак я сделал на левом плече татуировку в виде солнца. В Аль-Валиде мне снились ястребы. Они были единственной константой в этом похожем на мираж мире. Они всегда летали над нами, когда мы выезжали на патрулирование. Когда я смотрел в небо, казалось, что они вплавлены в испепеляющее солнце пустыни. Поэтому я вытатуировал ястреба в солнечном кольце — в память об Аль-Валиде. И по краям — американский флаг как символ патриотизма и чести. В тот момент я был американским солдатом из того кредо.

Я-то рвался вперед, но раны тянули назад. После полугода на койке и в спальном мешке первый месяц я спал как младенец в своей удобной кровати в доме неподалеку от Форт-Карсона. Съездил в Нью-Йорк навестить новорожденную племянницу (она появилась на свет в ноябре, когда я патрулировал Сирийскую пустыню). Держать в руках Люсию, чувствовать теплоту и непорочность новорожденного ребенка и нового члена семьи — это был катарсис. В момент война отпустила меня, будто бы Бог улыбался, смотря на меня прекрасными детскими глазами Люсии. Потом я вернулся домой в Вашингтон. Устроил для родителей и их друзей показ слайд-шоу, посвященного моей службе в Ираке. Они улыбались и хлопали меня по спине, искренне говоря, что гордятся мной. Так приятно было, что меня оценили, но после этого вечера на меня навалилась бессонница. Я несколько суток не мог уснуть, все пытался отогнать от себя эти ужасные образы, а когда наконец удалось задремать, меня мучили кошмары. Я поехал в Майами с армейским приятелем, но вдруг голова начала раскалываться, я был на пределе. Опустилась тишина, меня будто отрезало от мира. Когда я все же оправился, то не хотел говорить. Не хотел выходить на улицу. Вокруг бассейна при отеле «Кливлендер» целыми днями прогуливались прекрасные женщины, но мне было не до них: мысли не оставляли меня. Я хотел только одного — напиться.

Вернувшись в Форт-Карсон, я продолжил пить. Мог принять полпузырька «мотрина» в день, но лекарство больше не заглушало мою боль. К полудню обычно начиналась мигрень, порой столь мучительная, что полночи меня рвало. Даже в хорошие ночи я спал всего три-четыре часа, измученный спазмами в спине и головокружением. Я начал пить по ночам, в одиночестве, пытаясь отрубиться, а утром чаще всего просыпался совершенно разбитый и окостенелый, — едва с кровати мог подняться.

Нашему браку пришел конец. Мы встречались два года, а потом незадолго до того, как мне нужно было отправляться на службу в Ирак, нас поженил гражданский судья в парке недалеко от Форт-Нокса, штат Кентукки. Эмми хотела быть рядом со мной, а я хотел быть рядом с ней, но у меня был такой стресс: нужно было подготовить восемьдесят солдат к отправке в Ирак, — так что я велел ей ехать домой. Она была обижена, ей было одиноко, и вскоре у нее началась депрессия (об этом она рассказала мне позже). Я был помешан на своей работе: в особенности меня волновал кризис с беженцами. Мне приказали не предоставлять помощи десяти голодающим гражданам Индии, которых избили и ограбили сирийцы. Армия США не хотела создавать прецедент, но в глаза этим людям смотреть пришлось мне. Я ослушался приказа, арестовал индусов и таким образом спас их от голодной смерти, но спасти свой брак я не мог. За первую половину моей службы я получил всего одно письмо от жены. Когда меня ранили, я ей даже не позвонил. Вместо этого я позвонил маме. Я думал, что спасу наш брак, когда вернусь в США. Первые несколько недель в Колорадо я только и делал, что писал электронные письма и звонил. За день до презентации слайдов я поехал в Мэриленд, где жила моя жена. Мы встретились в ресторане «Эпплбиз» неподалеку от торгового центра «Эрандел Миллз Мол». Я всей душой хотел помириться, но в первые же десять минут понял, что брак развалился. Так что мы просто сидели и пили свое горе. Это горе я пил еще долгие недели, заглатывая его вместе с «мотрином» и сожалением.

Не я один был в беде. Когда мы узнали, что Третий разведполк вернулся в США ненадолго, только для замены личного состава, и нас снова отправляют в Ирак весной, солдаты разбежались. Я хочу сказать, они просто исчезли. Ушли из армии или перевелись в другие подразделения, где сумели найти место. Было среди них несколько трусов и симулянтов, но многие просто поняли, что они не в состоянии вернуться. В то время не было психологической помощи, никто не пытался справиться с полученными на войне психологическими травмами, и мой взвод разваливался. Ребята дрались, пили, расставались с женами и подружками, ввязывались в ссоры по поводу и без. Многие искали острых ощущений: лихачили, прыгали с парашютом, безудержно трахались — делали все, лишь бы снова вызвать выброс адреналина. Рядовой первого класса Тайсон Картер (в Аль-Валиде он был одной из моих рабочих лошадок) потерял ногу, разбившись на мотоцикле. Другого солдата арестовали в Колорадо-Спрингсе, и мне пришлось среди ночи мчаться туда, чтобы его не упекли в тюрьму. В армии быть лидером — это честь, но в то же время и ответственность. На гражданке у тебя нормированный график с девяти до пяти, и потом можно ехать домой к семье и забыть о работе — в армии все по-другому. Моя жизнь плотно переплелась с жизнями моих ребят, и я был в ответе за то, как они проводят свободное время. Мы шутили о кошмарах и запоях, но каждый, даже если вокруг было полно машин, обязательно перестраивался в другой ряд, проезжая под эстакадой, чтобы не стать легкой мишенью для гранатометчика, стоящего на мосту. Думать о гранатометчиках в Колорадо-Спрингсе — ненормально. Многие ребята это понимали и хотели, чтобы я, старший по званию, помог им. Я никогда не отказывал своим парням, даже если была поздняя ночь и больше всего на свете мне хотелось упиться вусмерть.