Карлос Фуэнтес - Мексиканская повесть, 80-е годы

• Название: Мексиканская повесть, 80-е годы
• Автор: Карлос Фуэнтес
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

В сборнике представлены наиболее значительные повести современных мексиканских писателей: Карлоса Фуэнтеса, Рене Авилеса Фабилы, Хосе Эмилио Пачеко и Серхио Питоля. Авторы рассказывают об острых проблемах сегодняшней Мексики, в частности противоречии между пережитками далекого прошлого и тем новым, что властно вторгается в жизнь страны.

---

— Конечно, Билли ревновала! — воскликнула Эухения. — Когда Тереса заметила, что хотела бы поехать в Лондон с Раулем, она взвилась, точно ее оскорбили. Сказала, что если кто и может быть полезен в Англии, то именно она; вполне логично, чтобы поехала она, и как редактор «Тетрадей», и, главное, потому, что в Лондоне она знает всех. Тереса довольно раздраженно возразила, что надо не разговаривать со всеми, а встретиться с Муром, которого она сама отлично знает. А Рауля она пригласила, так как полагает, что путешествовать вместе будет приятно.

С первой же минуты никто, кроме Билли — впрочем, возможно, это было притворством, — не сомневался, что настоящим автором этого замысловатого «поединка душ» была Тереса; они только не понимали, что его публикация являлась единственным оправданием двухлетнего существования «Ориона», великолепных книг, роскошной конторы и жалованья сотрудников. Тереса постепенно, хотя и весьма недвусмысленно, дала им это понять. Вспыхнули яростные споры. Общее мнение склонялось к тому, что публикация этой чуши не слишком повредит издательству. Тираж будет Самый ограниченный, цена — непомерно высокая. В конце концов о книге узнают лишь несколько друзей Тересы, которым она ее подарит или продаст по подписке. Люди, ничего общего с литературой не имеющие. Обычный читатель «Ориона» даже не услышит об этой сомнительной авантюре. Но Билли была неумолима. Она считала, что такая уступка равносильна поражению. Стоит только выйти этому изданию, и любая подруга Тересы сочтет себя вправе присылать им излияния своей истерзанной души и требовать их публикации. Ее нежелание признать авторство Тересы было, разумеется, тактикой, это позволило ей свободно высказать все, что она думала. В тот день, когда ей надо было вынести суждение, она начала свою речь в весьма официальном тоне, с редкой для нее осмотрительностью. Она сказала о невозможности опубликовать подобное произведение и предостерегла венесуэлку от друзей и знакомых, которые, пользуясь ее великодушием, забросают издательство своими творениями, и что неизбежный отказ в публикации навлечет на них, и особенно на нее, Тересу, бесконечные неприятности. Затем, услыхав довольно решительные слова Тересы в защиту рукописи, Билли закусила удила и выложила всю правду об этой борьбе душ, не поскупившись на ядовитые замечания. Все думали то же самое, но никто не решился выступить так беспощадно.

И тут проявила себя Тереса, какую никто не мог и вообразить, даже те, кто сопровождал ее на встречи с медиумами. Прежде всего она спросила мнение Рауля, тот пробормотал несколько ни к чему не обязывающих фраз. Тогда Тереса при всех потребовала у него ключи от своего дома и прерывающимся голосом заявила, что с этого дня больше его у себя не принимает. Она сама не поймет, как могла она пригласить его с собой в Лондон. Хватит, она сыта им по горло! Он и в самом деле достоин этой английской растяпы, этого синего чулка, этой смехотворной девицы, которая в литературе понимает столько же, сколько в туалетах; этой лишенной вкуса недоучки, которой она, к сожалению, платила жалованье. Да, да, достоин этой ужасно одетой, непривлекательной женщины, этой несчастной дурочки.

Тереса не только покинула их, лишив моральной и экономической поддержки, но чуть было не засадила Билли в тюрьму, обвинив ее в махинациях при управлении издательством. Потребовала суда, тщательной ревизии дел, потом вдруг отказалась от иска и, заперев конторы и склады, удалилась в свой венецианский дворец. Скандал этот пустил под откос издательство «Орион», любовь Билли и Рауля и послужил началом всеобщего разброда.

— Эмилио уже ушел, потом ушел и ты. Через несколько недель уехал Рауль. Билли стала невыносима, с ней невозможно было разговаривать, она казалась помешанной. Вскоре она объявила, что беременна. Так оно и было! Тогда она и отправилась в Веракрус.

Должно быть, это произошло в 1965 году. Он увидел ее только два года спустя, когда приезжал в Халапу. Его стали расспрашивать, но слишком долго было бы объяснять им, почему он оставил столицу, свою работу в университете и обосновался в родном городе, куда поклялся не возвращаться никогда. Он познакомился с Леонорой, женился, и сейчас они оба в Риме. Вот и все.

Эухению огорчило то, что он рассказал о судьбе Рауля. Зато Джанни как будто был втайне доволен.

Он сказал, что видел Рауля всего два раза после возвращения в Мексику. Последний раз, когда тот явился в Халапу — настоящий старик, грязный, неряшливый, с гнилыми зубами. (Словно следуя избитому кинематографическому шаблону, он еще придумал лиловый шрам на лице, от правой скулы до уголка рта.) В Халапе Рауль провел всего несколько дней.

— Не знаю, доставило ли бы мне удовольствие знакомство с ним в таких обстоятельствах, — вставила Леонора. — Все, что я о нем слышала, чудовищно. Когда он приехал, я отдыхала в Дуранго, но мои приятельницы, сестры Росалес, хозяйки отеля, рассказывали, что боялись случайно натолкнуться на него.

Рауль вернулся, чтобы продать дом и еще кое-какое имущество, которое оставила ему мать. Почти никому не удалось повидаться с ним. Он редко выходил на улицу. Своего адвоката (которому в конце концов все и продал) принимал в ресторане отеля. У него были почти совсем седые волосы и взгляд безумца. Никто не понимал, как и кто мог известить его о смерти матери. Некоторые полагали, что он ничего и не слыхал, а просто приехал просить у нее денег и, узнав о ее смерти, поспешил предъявить свои права*. Мать не оформила завещания, но, раз он был единственным сыном, это значения не имело. Рассказывали, что он остался недоволен наследством. Утверждал, будто у матери было гораздо больше денег. Однажды слышали, как он орал словно одержимый. Ругал адвоката, кричал, что его обжулили, что мать ограбила его, что она не имела права дарить или продавать свои земли. Где же тогда деньги от продажи? В чьи лапы они попали? Уж не церкви ли? Этот скелет, обтянутый сине-зеленой кожей, дрожал, как лист (дрожал он всегда, особенно утром), и размахивал руками, словно буйнопомешанный. Грозился начать расследование. Он рассказывал постояльцам, официантам, горничным — всем, кто соглашался его слушать, — о том, как его ограбили, и в конце концов за смехотворную цену продал дом тому же адвокату, с которым непрерывно воевал. По его словам, не хотел терять время на дрязги. В один прекрасный день он исчез так же неожиданно, как появился.

— Мы с ним встретились случайно, — продолжил он. — Я не имел ни малейшего представления, что он в Халапе. Леонора уехала на несколько дней в Дуранго, и я обедал в ресторане отеля. Мы столкнулись чуть не лицом к лицу. Размахивая руками, он что-то кричал совершенно ошалевшему официанту. В первую минуту я его не узнал. Ничего общего с тем Раулем, какого вы знали. Помните его элегантность? Он до мелочей заботился о своей внешности. Быть может, единственным его недостатком и было излишнее внимание к туалету. А на этом старике — клянусь вам, он в самом деле стал стариком, — была кое-как застегнутая клетчатая рубаха, потертая рабочая куртка; пуговиц не хватало, и видны были ключицы. Все на нем — и куртка, и вельветовые штаны — было невероятно грязно. На ногах — шахтерские башмаки с болтающимися шнурками. Какое-то время я медлил. Клянусь, я отказывался его узнавать. А когда наконец убедился, что это он, подошел к его столику поздороваться. Но он не обратил на меня внимания и продолжал требовать с официанта какие-то бутылки, якобы оставленные им вчера вечером на этом самом столике. Он, казалось, тоже не узнал меня, вернее, не хотел узнавать. Рассердясь, я вернулся за свой столик. Потом, уходя из ресторана, он прошел мимо меня, произнес какие-то гадости по-итальянски — что-то о смерти литературы, бесполезности искусства и кретинизме тех, кто надеется спасти ими мир, — и скрылся. Ужасно было неприятно! Эмма, кузина Рауля, рассказывала мне, что, когда она заговорила с ним о смерти Родриго и исчезновении Билли, он слушал ее так, будто она читала какой-то загадочный текст на санскрите. Он ничего не понимал и не хотел понимать. «Кто это — Билли? О каком сыне вы говорите?» — казалось, вопрошал его пустой, тусклый взгляд. Послушав Эмму несколько минут, он стал ругать ее за то, что она принимала подарки от его матери. Кричал, что обманут всеми, что они воспользовались старостью и болезнью матери и его отсутствием, чтобы ограбить ее. Только и делал, что ссорился со всеми. Потом, как было сказано, исчез. Уехал, говорят, в Южную Америку, а точнее, в Перу. Очевидно, кто-то узнал об этом от официантов в ресторане. Больше мы о нем не слыхали.

— Подумать только, Билли никогда не выезжала из Халапы, в надежде что ее муж вернется!

— Может быть, при виде Рауля ее пуританская душа возликовала бы, уверовав, что наконец в этом мире свершилось правосудие и Рауля постигла заслуженная кара за все причиненные ей страдания. А может, попросту испугалась бы этого призрака, забыла о своей любви и образумилась. Или заставила бы пройти курс антиалкогольного лечения, чтобы вернуть его в прежнее состояние. Почем знать, может, оно и лучше, что все произошло так, как произошло, и встреча никогда не состоялась. Никчемное занятие обсуждать и придумывать возможные развязки!