Карлос Фуэнтес - Мексиканская повесть, 80-е годы

• Название: Мексиканская повесть, 80-е годы
• Автор: Карлос Фуэнтес
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

В сборнике представлены наиболее значительные повести современных мексиканских писателей: Карлоса Фуэнтеса, Рене Авилеса Фабилы, Хосе Эмилио Пачеко и Серхио Питоля. Авторы рассказывают об острых проблемах сегодняшней Мексики, в частности противоречии между пережитками далекого прошлого и тем новым, что властно вторгается в жизнь страны.

---

— Уже поздно, наверное. Пора уходить.

— Позволь проводить тебя.

— Я на машине.

— А я нет, но все равно хочу тебя проводить. Доеду до моей-бывтпей-твоей-нынешней квартиры, а там покину тебя, я живу неподалеку.

— По-моему, это будет замечательно.

В машине Мириам спросила, почему он не брал свою почту.

— Сам не знаю, может, некогда было, может, лень, не знаю.

— А ты не ждешь никакого важного письма?

— По-моему, нет.

— Представь, — с некоторой неловкостью проговорила Мириам, — я вскрыла одно из твоих писем. Оно было из Гаваны, от женщины по имени Лилия Мюрат.

— Это неважно, зато у меня будет предлог прийти за ним и увидеть тебя.

Мириам остановила машину.

— Тебе предлоги не нужны… Если хочешь, можешь зайти сейчас и взять его…

Хуан Пабло поцеловал ее, поцелуй был долгий, потом стало тихо. Наконец молодая женщина услышала голос своего нового друга:

— Да, я хочу зайти к тебе.

Пока они ехали, Хуан Пабло объяснял, почему он сменил квартиру, рассказывал, как замучился, пакуя книги, и спросил про соседку.

— В квартире над тобой. Очень привлекательная. У нее маленькая девочка. Раз в год появлялся муж, приходил колотить ее, чтоб не изменяла.

— По-моему, она уже не живет в нашем доме.

Когда они добрались, Мириам открыла дверь и пропустила Хуана Пабло вперед.

— Как все переменилось!

— Знаю. Вот здесь стоял большой книжный шкаф, на этом месте — пишущая машинка, на той стене, если не ошибаюсь, висели репродукции Магритта, Ремедиос Варо, Брейгеля, а ковер был зеленый.

— Невозможно поверить! На самом деле невозможно поверить! Ведь все так и было, когда я жил здесь.

Мириам достала виски, налила понемногу в стаканы, они сели и проговорили до утра о литературе, о кино, о странах, в которых бывали, о музыке, о живописи. Иногда один из них вдруг упоминал об удивительном появлении Хуана Пабло, но они тут же возвращались к общим темам, которые обоим казались сегодня чудесными.

Когда солнечный свет проник в окна, затмив электрический, Мириам без ложного смущения или пошлостей самым естественным тоном предложила ему поспать. Хуан Пабло согласился и в шутку распахнул дверцы стенного шкафа, якобы надеясь найти там свою пижаму.

— Увы, какое разочарование! Только женская ночная рубашка. О, если б сейчас материализовалась моя одежда, когда-то висевшая здесь. Вот видишь, недостаточно, чтобы вещи появлялись мгновенно, надо, чтобы они не исчезали сразу. А знаешь, у меня есть рассказ об одном чудаке, у него был дар: что бы он себе ни вообразил, все тут же и материализуется. Как-нибудь я тебе этот рассказ прочитаю.

— Замечательно. Я бы очень хотела его услышать.

Они засмеялись, легли и мгновенно заснули. Обнявшись.

Поздно, уже после часа, Хуан Пабло проснулся и поглядел на Мириам. Он долго не мог оторваться. Восхищался ее смугло-розовой кожей, иссиня-черными волосами. Мириам почувствовала его взгляд и открыла глаза.

— Теперь ты не привидение, ты живой.

И она притянула его к себе и поцеловала. Ласка была тихой, но мгновенья проходили, и занимался жар, Хуан Пабло скинул с себя одежду, Мириам — свою простенькую прозрачную рубашечку. Они так и продолжали лежать лицом к лицу, слившись в поцелуе, и медленно погружались в любовное томление, ожидая вспышки. Миг настал, они сжали друг друга в объятьях, преисполненные поразительной нежности.

Хуан Пабло вернулся в свою квартиру. Его попросила об этом Мириам. Потому что без него ей было бы плохо.

— Это царство мое, только когда ты здесь. Твоей бродящей по квартире тени мне теперь будет мало, ты мне нужен живой, из плоти и крови.

Хуан Пабло не отказывался и как-то под вечер пришел с сумкой книг и портативной пишущей машинкой, которую пристроил на секретере.

Теперь они были вместе. Мириам уходила на службу, как всегда, и возвращалась вечером, после шести. Субботы и воскресенья они проводили вдвоем, из дома не выходили. Как-то раз Мириам попыталась нарушить однообразие их жизни: ей хотелось, чтобы они обедали вместе.

— Ты мог бы заходить за мной на работу.

Но Хуан Пабло не захотел.

Для Мириам оставалось тайной, что Хуан Пабло делает без нее. Когда она уходила, он садился за машинку, а когда возвращалась, он сидел в той же позе, словно и не вставал ни разу. Однако Мириам убедилась, что это не так, что он не все время работает. Как-то утром она посмотрела номер страницы: сто двадцатая; вечером, когда Хуан Пабло пошел чистить зубы, она увидала, что на машинке была сто двадцать первая, да и та исписана лишь до половины.

— Не очень-то много ты сегодня наработал? — сказала она, испытующе взглянув на него, когда Хуан Пабло вернулся в комнату.

— Да я читал. Чтение — это пища писателя. А я был очень голоден, я и сейчас голоден, вот съем тебя…

Он бросился на Мириам, завязалась шутливая схватка. Он делал вид, что кусает ее, она пыталась вырваться. Внезапно Хуан прервал игру, пошел к телевизору.

— Чуть не забыл, ведь я хотел посмотреть передачу об Эдит Пиаф.

Хуан Пабло настраивал телевизор, а Мириам думала о том, что на ее вопрос он не ответил. В сердце закрались сомнения, и, пока Хуан Пабло смотрел передачу, посвященную французской певице, она строила догадки о том, чтб он целый день делает, пока ее нет дома, и размышляла, удобно ли его об этом спросить. Она ведь не знала, кто такой Хуан Пабло Касаль. Знала лишь немного о том, чем он занимается, чем интересуется, что любит. Был ли он женат, есть ли у него родители, дети, над чем он работает? И имело ли смысл в конечном счете допытываться до всего этого? Ведь это она пригласила его к себе, просила, чтобы он остался жить вместе с нею, и не задавала никаких вопросов. А теперь и смысла не было их задавать. Главное, что он здесь, а вовсе не его биография. И все же она стала понемножку, очень осторожно расспрашивать его, ей хотелось узнать все, что можно, о любимом человеке. А вот Хуан Пабло, хоть и могло показаться, что он совсем не интересуется прошлым Мириам, иногда вдруг обнаруживал осведомленность.

— Как твой роман? — спросила как-то раз Мириам, когда они вместе мыли после ужина посуду.

— Плохо. Совсем ненамного продвинулся. Просто невозможно поверить, весь сюжет я продумал от начала до конца, про героев знаю все, их возраст, характер, происхождение, внешность… А дальше ни с места. Это же дикость, я начал писать роман, когда ты еще не жила в этой квартире, а жила с родителями, изучала журналистику и была невестой некоего Педро Риваса. Вот с каких пор я корплю над ним. И может, самая главная трудность — найти верный тон выбрать стиль романа.

Хуан Пабло говорил и говорил о своей незавершенной работе. Мириам делала вид, что слушает, а сама думала о том, как Хуан Пабло узнал о Педро, я ему никогда о нем не говорила. И действительно, Мириам не рассказывала о себе и лишь в самом крайнем случае отделывалась неопределенными намеками. Впрочем, и этого, как правило, не требовалось: они оба предпочитали для разговора темы, не касающиеся лично их. Мириам никак не реагировала на слова Хуана Пабло. А он продолжал увлеченно рассуждать о своем романе.

Выходили они из дома редко. Разве что в кино или книжные лавки. Да им и не надо было, как они сами говорили, глубже погружаться в окружающую действительность.

— Заточение в этих стенах спасает нас от современного общества, а оно ужасно. — И сразу же добавлял: — Знаешь, Мириам, я совсем не чувствую себя человеком нашего времени. Все сегодняшнее меня ужасает. Плохие времена. Я тоскую о иных, минувших эпохах, которые знаю по книгам, грущу, что не смогу жить в прекрасном будущем, которое ожидает человечество, если, конечно, не разразится термоядерная война.

— Я испытываю почти то же. Говорю «почти», потому что теперь я уже привыкла и к этому времени, и к этой стране, и к этой общественной системе.

— А я бы никогда не смог привыкнуть. Я не приемлю ничего из этой триады и сожалею, что не сумел ничего сделать, чтобы хоть что-то изменить. И в литературу-то я ухожу, чтобы создать другой, чудесный мир, где человек сможет обрести себя, стать истинным человеком, не утратив способности фантазировать, воображать; создать мир, где возможно невозможное: игра со временем, с жизнью и смертью; я хочу, как господь бог, создавать живые существа по своему образу и подобию или, вернее сказать, совсем отличные от меня.

— Это и называется бегством от действительности.

— Знаю, — с грустью ответил Хуан Пабло.

И если у Мириам могли быть сомнения относительно его прошлого, то уж в его любви ей сомневаться не приходилось. Мириам она казалась неким чудом, хоть это и звучит банально; и иногда ее вдруг посещала мысль, что именно благодаря любви Хуан Пабло материализовался, стал реальным человеком, что сперва некая таинственная сила явила ей его образ, а встреча на вечеринке была логически неизбежной, предопределенной.