Владимир Венгловский - А зомби здесь тихие (сборник)

• Название: А зомби здесь тихие (сборник)
• Автор: Владимир Венгловский
• Издательство: Литагент «Эксмо»334eb225-f845-102a-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-65090-3

Цивилизация людей рухнула под собственной тяжестью…

Небольшие человеческие общины борются за выживание, окруженные полчищами живых мертвецов. Правда, неизвестно, кто хуже – обыкновенные бандиты, беспощадные как зомби, или малоподвижные зомби, промышляющие разбоем. Но общинник Пашка не спрашивает, кто лезет через ограду. Ведь ружье его заряжено картечью…

Теперь, Обглоданный, ты не просто зомбак, теперь ты матрос второй степени разложения. Хочешь служить Мертвечеству? Ступай на камбуз дредноута «Уроборос», готовь жратву на всю команду, но помни: зомби не люди, они человечину не едят…

Молодой зоотехник Леша Жарков приезжает в богатый колхоз. Юноша готов засучив рукава строить светлое будущее, но есть одна проблема – процветание колхоза зависит от труда живых мертвецов…

Война миров – зомби против людей – началась!

Владимир Васильев, Леонид Кудрявцев, Дмитрий Казаков, Сергей Волков, Максим Хорсун и другие в уникальном проекте издательства «Эксмо»!

---

– Прыткого всегда сразу видно, – поддела другая свинарка.

– Твой прыткий язык да в доброе бы дело, – вступилась за зоотехника баба Дуня. Алексей хотел вмешаться, но не успел.

– Беда, беда, – заголосил кто-то за сараями. – Василич Гришуню вилами убил!

– Как убил? – присела на край загона баба Дуня. – Василич?

Все, до кого долетела черная птица вести, побросали дела и, путаясь в подолах, бросились к вестнице, доярке Катьке Пашариной. Та, раскрасневшись от бега и важности, рассказала, сверкая глазами, как пришел Гришуня в коровник и Василича донимал, чтоб тот к Варьке не ходил, потому что Савва бранится.

– Варьку, говорит, дед, ты же не вернешь, зачем воду мутишь, – трещала Катька. – Она сама виновата, что в петлю полезла. И про тебя не вспомнила, когда удавиться решила. Вот и пусть ходит в работниках, пока держится. Все там будем, говорит.

Катька задохнулась, закашлялась. Кто-то подал ей ковшик воды, вестница плеснула на лицо, пригубила. И, переведя дух, продолжила:

– Ну и пошел Гришуня. Василич стоял-стоял, лицо у него все сделалось черное. А потом он взял вилы да Гришуню прямо в бок и ткнул.

– Насмерть? – вздохнули в толпе.

– Знамо, насмерть, – проговорил кто-то из баб. – Собаке собачья смерть.

Алексей поискал в толпе ту, что бросила последние слова, но бабы глядели все одинаково, удивленно-сочувственно, качали головами, прижав руки к щекам.

– А Василич что? – спросила баба Дуня, протолкавшись через толпу более рослых и молодых товарок. – Как дед-то? Убежал? Или уж у председателя?

Лицо Катьки переменилось, сорочий треск оборвался. Вестница растерянно посмотрела по сторонам, словно ожидая, что кто-то выскажет за нее страшные слова.

– Он… в мялку кинулся. Нету Василича.

Все смолкло. Прижатые в извечном жесте плакальщиц к щекам руки опустились, а следом уперлись в землю еще мгновение назад горевшие любопытством взгляды.

Алексей зажмурился. Слишком ясно представилось ему то, что могла сотворить мялка. Видел он раз, как девчонку в мялку затянуло за подол. От правой ноги одна жижа красная осталась да тряпки. А уж если дояр сам туда сунулся, знать, и хоронить уж почти нечего.

– Может, как придет время, и мне в мялку, – проговорила себе под нос Евдокия Марковна. Никто не услышал ее. Мгновение тишины сменилось оживленным гулом расспросов. А свинарка побрела к своим питомицам. Уж ни деду Василичу, ни Гришуне помочь было нельзя, а свиньям уход нужен.

– Алексей Степаныч, – Катька подошла тихо, выскользнула из толпы судачивших баб, – вас Савва Кондратьевич звал. Сказал, вы хотели посмотреть, как работника поднимают.

– Чай, не даст сынка почтариха в работники подымать и на дядьку не поглядит, – буркнула проходившая мимо свинарка. Бабы по одной возвращались к работе.

– Как бы не так, – отозвалась вторая. – Подымет племянника как миленького. И Юрьевна слова не скажет. Варьку вот только жалко.

Алексей кивнул Катьке. Та наскоро попрощалась со всеми и повела зоотехника к председателю. Видно, поднимать решили дома, у почтаря. Старик Семеныч уже был там, стоял, мял в руках шапку и то и дело смаргивал красными глазами да изредка вытирал шапкой слезы, бежавшие по щекам. Вокруг уже толпились люди. На лавке возле окон лежал Гришуня. Русые волосы растрепались, белая домотканая косоворотка с левого боку вся пропиталась кровью. Над ним стоял председатель.

Принесли ведро с водой, и председатель долго мыл в нем руки, скреб ногтями черные пятна.

– Может, я подниму, Кондратьич? – подошел к председателю кто-то из старших Ковровых, громадный былинный бородач в рубашке, за воротом которой виднелся край темного пятна родового проклятья.

– Оставь, Игнат, тебе ли с Верой связываться. – Савва Кондратьевич отер руки полотенцем, бросил рушник на траву. К нему тотчас сунулась чемпионка Советка.

А потом словно отхлынули все, расступились. Куры с кудахтаньем нырнули под забор и торопливо прыснули к домам на другой стороне улицы. Ком встал в горле у Алексея, потому что почудилось ему вдруг, что кто-то рванул его за самое нутро, за хребет, за самые глубокие жилы. И провернул так, что кости хрустнули. Вихрь закрутил в кольцо дорожную пыль и спорхнувшую в метелок травы пыльцу, обнял заклинателя и мертвеца.

Савва Кондратьич стоял не шевелясь. Он не сплетал рук, не произносил заклинаний. Никакой бесовщины, что ожидал Алексей, не было и в помине. Он просто смотрел на мертвеца. И черное пятно на руке дрогнуло и поползло вниз по пальцам, заливая всю кисть.

– Стой, Савва! – Юрьевна влетела во двор вихрем, сила брата уронила ее на землю, так что птичница не успела добежать до лавки, где лежал Гришуня. На ее заплаканном красном лице светились нестерпимой синевой одни глаза, полные боли. Цветной платок съехал на сторону, бились на колдовском ветру пряди, в которых кое-где посверкивала седина.

– Савва, – прошептала птичница, – не поднимай Гришку. Не смей. Ведь он должен был твое место занять!

Председатель не оглянулся на сестру, он продолжал сверлить страшным, тяжелым взглядом мертвого. Руки Гриши дрогнули, шевельнулись пальцы.

– Да уж, не в простые работники сыночка прочила, – ядовито шепнул кто-то за спиной Алексея, – в председатели хотела. А теперь вот со всеми в поле пойдет, полугнидок.

Ветер хлестнул всех по лицам, бросил в глаза пыль, вторым ударом вышиб воздух из груди. Так что зеваки вздрогнули и разом втянули ртом воздух.

– Вставай, Григорий, – осипшим, прерывающимся голосом проговорил председатель. Слова давались ему с трудом. Голос скрипел, подобно мельничному жернову. – Иди. Я зову.

Смерч все туже свивался вокруг них, сжимая страшное кольцо. Сорвало платок с головы Юрьевны, саму ее, оказавшуюся ближе всего к брату, прижало ветром к земле, так что она уже отчаялась поднять голову и только плакала, уткнувшись лицом в траву.

Григорий снова дернул руками, так что правая сорвалась со скамьи и повисла плетью. Но тут глаза его открылись, ноги и руки задвигались, беспорядочно, как паучьи лапки. И Гришуня сделал попытку подняться. Он рванулся с лавки, перевернулся и упал ничком на траву, замерев в нелепой изломанной позе. Вихрь стих, распавшись на несколько маленьких смерчей, что выскользнули за ворота и погнали по улице крошечные, не больше ладони, воронки пыли и несколько сорванных с березы листьев.

Председатель покачнулся, прошел на неверных ногах до угла дома и привалился к стене.

Кто-то поднял Гришуню, заставил разогнуться. К мертвецу бросилась Юрьевна, но ее оттащили. А парнишка продолжал стоять, глядя перед собой бессмысленным синим взглядом.

– Уведи, – шепнул председатель кому-то. – Загони к новым.

– Так там… Варька.

– Вот к Варьке и веди, – раздраженно бросил председатель. – Им теперь обоим все равно.

– А Василича что, поднимать не будешь? – завопила Юрьевна вслед брату. – Убийцу Гришкиного так похоронишь? Не много ли чести сразу на погост?

– Да нечего там поднимать, Вера. Его из мялки едва вынули, – устало отозвался председатель.

Вечером Евдокия Марковна была непривычно молчалива. Вся деревня, казалось, погрузилась в траур. Дояра жалели и бранили, Гриню бранили и жалели. Тело первого положили в доме, оставили с ним баб и плакальщиц. Второго отвели в сарай, где приткнули в затылок к Варваре, так что толстая Варькина коса едва не цеплялась за пряжку Гришкиного ремня.

– Я в ночь к Василичу пойду, – заговорила наконец баба Дуся. – Посижу с ним. Хороший был человек, добрый, спокойный. Таких судьба и метит. Сначала сын с войны не вернулся, потом Машка, невестка, по весне в пруду утонула. Осталась у него одна Варя. Уж он ее так любил, души не чаял.

Алексей молчал, боясь оборвать рассказ. Баба Дуня налила щей в тарелки, махнула рукой: садись, мол, товарищ зоотехник.

– А Варя красавица была чудесная. Она и в работницах хороша, а живая была – как королевна. И пела так, что у мужиков, у тех, кто войну прошел, слеза наворачивалась. Чудная была девочка, как птичка весенняя. Когда Василич узнал, что положил на нее глаз наш Гришуня, уж поздно было. Уговорил девчонку. Дурацкое дело-то нехитрое. Думала, женится на ней председателев племянник. Но Юрьевна ей все толково объяснила. Что Гришуне судьба другая уготована и жениться ему рано. А в подоле принесет Варя, так стыд глаз не выест, а дед вырастит. Василич и рад бы вырастить, но Варя по-своему рассудила. Пошла в лес и удавилась. Далеко зашла. Думала, долго искать будут, уж успеет испортиться. Но на ее беду девчонки в дальний лес на тракторе за брусникой поехали. Еще теплую нашли, часу не висела. Савва Кондратьич ее поднял, мертвой-то стыда нет. Как убивался Василич, не расскажешь. Сам напросился на вилы, паскудник, уж больно мучил старика. А тот все никак не мог привыкнуть, что в работниках его Варя. Идем как-то с работы, сели передохнуть, годы-то уже не те. И работники с поля возвращаются. А у Вари коса растрепалась, висят волосы патлами на лице, и в них трава запуталась. Увидел Василич, заплакал, пошел просить Ивана, что тогда погонщиком на работах был, чтобы он ему разрешил Варю расчесать. Так каждый день и ходил. Савве не нравилось, непорядок, вот и поставил Гришуню в погонщики. Думал Василича от Вари отвадить. А вот оно как вышло…