Евгений Сыч - Ангел гибели

• Название: Ангел гибели
• Автор: Евгений Сыч
• Издательство: Красноярское книжное изд-во
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5-7479-0311—Х

Художественный мир красноярского писателя Евгения Сыча многомерен и не укладывается в обычные определения жанра. Он близок к социально-философской фантастике, хотя зачастую кажется абсолютно реальным, только — иным. При всей необычности коллизий в рассказах и повестях Е. Сыча неизменна жизненная достоверность происходящего.

Содержание:

САМОЕ ВРЕМЯ

Трамвайная петля

После начала

Не имущий вида

Завтра

Еще раз

Ангел гибели

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ

Знаки

Соло

Трио

Все лишнее

Ми диез

Кстати, о музыке

---

У самой Марьюшки сейчас — если бы вдруг кому-то вздумалось предложить ей градусник — температура явно оказалась бы к тридцати восьми. Горло саднило, переносицу распирал густой тягучий ком, от ступеней к груди прокатывалась мурашками волна озноба. Марьюшка спустилась вниз, туда, где в обширном бетонном подземелье, отгороженном от мира надежными стальными дверями, нередко пристраивались на троих или группами пошабашившие оформители, чтобы развести усталость дня глотком дешевого вина. Ее всегда приглашали в компанию в таких случаях, а сейчас Марьюшка особенно была бы не прочь, тем более, что и присказка в обиходе принятая: «Видит бог, не пьем, а лечимся!» — сегодня как нельзя более подходила.

Но ничего привлекательного в нижнем зале ее не ожидало. Среди бетонной пустоты гулко звучали из дальнего конца склада недовольные голоса. Там двое разбирали то, что казалось грудой хлама и, по большей части, таковым и являлось.

— Скульптура «Птицы», — угрожающе вопрошал один голос. — Стоимость тысяча восемьсот рублей.

— Вот она, — уныло отвечал второй, двинув носком ботинка нечто.

— Нет, это, пожалуй, скульптура «Остров» — упирался первый. — Стоимость тысяча триста, ее мы уже отметили. А рыбак где?

— Да все тут, давайте дальше искать…

Марьюшка не стала отвлекать этих занятых и явно не приспособленных для другого вида общения людей, коих дела свели вместе и не давали разойтись в разные стороны до выработки компромиссного решения: пока всем будет не то, чтобы хорошо, а хотя бы не очень плохо. Возможно, алхимики и позавидовали бы найденному ими способу обращать булыжники в наличные, но им самим в этот момент собственное занятие казалось нудным и обременительным.

— Марья Дмитриевна! — окликнула наверху вахтерша.

— Да? — не поняла Марьюшка: рядом с вахтершей сидела огромная, вся из округлостей дама с небывалых размеров черно-бурой лисой на шее.

— Вас дожидаются, — подтвердила вахтерша.

— Очень, очень познавательная беседа, — заворковала дама, при всей своей объемности легко поднявшаяся с кресла и подхватившая Марьюшку под локоток. Вдвоем они вышли сквозь прозрачные вращающиеся двери, причем Марьюшка запоздало испугалась, что в дверь они вместе не пройдут, а затем также запоздало вспомнила, что ушла из выставочного зала невежливо, не попрощавшись. — Просто приятный сюрприз, — говорила дама в чернобурке, и маленькие глазки блестели на широком мягком лице, как стеклянные пуговки, а с воротника такими же глазами-пуговками смотрела огромная черно-бурая лиса. — Сколько эмоций, какое знание практического материала! Мне особенно понравилась эта тема, — она неожиданно точно воспроизвела два такта колокольного прелюда, которым Марьюшка иллюстрировала свою лекцию. Марьюшка приостановилась.

— Вы из филармонии?

— Я из ЖЭУ, Мария Дмитриевна, — с готовностью закивала чернобурка, сама же дама, обволакивая Марьюшку массой округлых форм, отчего та ровно бы съежилась в продутом своем пальтеце, продолжала идти и вести вперед Марьюшку, приговаривая: — Право же, мы обязательно найдем общий язык. Именно такие лекции и необходимы. Не только Чюрленис — программа по вашему усмотрению, тут я полностью на ваш вкус полагаюсь и никто в это вмешиваться не станет, наоборот, готовы поддержать и помочь. Трижды в неделю, по два часа — согласитесь, не так уж много.

— Я не понимаю, причем — ЖЭУ? Ведь вы из филармонии? Но там обычно Козлов выступает с лекциями, — попробовала противостоять Марьюшка, совсем потерявшаяся.

— Нет, голубчик мой, Мария Дмитриевна, ни в коем случае не Козлов и никакая не филармония. Только вы, а Козлова и на худсоветы-то пускать нельзя, только на торжественные собрания и официальные открытия, где никто все равно его слушать не станет. Нет, и говорить о нем не хочу. Да вы поймите, Мария Дмитриевна, у меня же девочки, цветочки, к ним особый подход нужен.

— Какие девочки? — окончательно смутилась Марьюшка.

— Прелестные девочки. Исключительные. Вы только не пугайтесь, что у них речь заторможена. Это пройдет. Не сразу, но потихонечку, да вы же и повлияете, поможете. А так — умницы, и не сомневайтесь. А ставочка ваша, хоть небольшая, но лишней-то для вас все равно не будет, а, Мария Дмитриевна, — глаза-пуговки цепко ощупали марьюшкино пальтецо. — Семьдесят рублей, Мария Дмитриевна, или можно даже — сто, но тогда не три раза, а пять. Видите, как вы меня очаровали, голубчик.

— Это бред и кошмар, — сказала сама себе Марьюшка. — Девочки дефективные. Пять раз в неделю. У меня простуда, — взмолилась она, — грипп. Мне лечиться надо. Я сейчас и не понимаю ничего, извините пожалуйста.

— И не извиняйтесь, Мария Дмитриевна, лечитесь на здоровье. Простуду обязательно надо перележать, иначе — осложнения. Вы вот что, вы сразу сейчас ложитесь, только сначала выпейте стаканчик, — мягкая рука извлекла из невероятных размеров сумки на плече бутылку с чем-то густым и темным, втиснула в варежку Марьюшке: — Не подумайте, не магазинная какая-нибудь дрянь — настойками называются, а бормотуха сплошь. Это, Мария Дмитриевна, собственного приготовления травничек, на лесной малине, с лимонником. Любую простуду — как рукой, уж можете мне поверить.

— Я право не знаю, — слабо засопротивлялась Марьюшка, у которой вид бутылки всколыхнул множество отрадных чувств. «Ну, не взяткой же это считать? — пронеслось в голове. — За что? За лекцию? И подработать, в конце концов, надо бы. Давно пора халтурку подыскать, а тут сама в руки просится. Не поймут девочки? Но ведь и взрослые не все понимают, и недефективные — не все».

— Так вы выздоравливайте, отлежитесь. Вот адресок я вам записала, чтоб без ошибочки. Ася Модестовна меня зовут. Отсюда пятым трамваем лучше добираться, микрорайон Студенческий. А девочки — они замечательные, сами увидите. До встречи, голубчик, — тут Марьюшка осознала, что за разговорами они дошли уже до ее дома, и стоит она у подъезда, а соблазнительница, покачивая лисьим хвостом, удаляется прочь в сером сумраке улочки с незажженными еще фонарями.

II

И покатилось колесо.

Два месяца промелькнули, как два дня с того холодного вечера, когда, вернувшись с лекции о Чюрленисе, Марьюшка, не раздеваясь, с трудом раскупорила гостинец-наливочку, нетерпеливо отпила прямо из горлышка, а потом присела у стола — щеки в ладони — и заплакала без слез. На слезы ее уже не хватило.

Поплакав, Марьюшка тогда выпила еще, но немного совсем, потому что сон сморил ее прямо в кресле и приголубил. Что-то снилось ей в ту длинную мартовскую ночь — никому неведомо, и сама она не упомнит. Но проснулась Марьюшка по-здоровому бодрой, простуда отступила, жара не было больше, а хотелось немедленно двигаться, спешить куда-то. Хотя спешить как раз было некуда: суббота.

Труднее всего одиноким людям бывает в праздники и в выходные, в те самые дни, которые люди, обремененные семьей и друзьями, всегда стараются растянуть. Зато только одинокий человек знает, какое это счастье — полностью отдаться работе, уйти в нее с головой. Счастлив тот, кто тонет в любимом деле, под лед уходит с концами так, чтоб некогда книжку прочитать, ребенка по головке погладить, с тещей полаяться. Конечно, он многое при этом теряет, но страшно ли терять то, с чем не знаком, чего нет у тебя. Если ты никогда не пробовал вкуса восточного плода дурьяна и даже запаха его не знаешь, обделен ли ты судьбой? Малайцы наверняка нашей облепихи не пробовали, а ничего, живут себе и радуются жизни. И коль судьба не подарила Марьюшке ни самого малого семейного очага, ни недуга любовного, чтобы всю жизнь им тешиться, то на возможность душу свою в дело вкладывать она уж могла бы рассчитывать. Но и работа ее каждодневная, за которую зарплату получала, хоть стреляй — не вызывала желания гореть во весь накал. Картины художников, выставлявшиеся в экспозициях, были разных оттенков серого, проблемы близко граничили с коммунально-кухонными, и отдушины, вроде лекций не будничных, а настоящих, были редки в марьюшкиной жизни, как солнце в ту ненастную весну. Теперь ей казалось уже, поклясться могла, любую ставку на кон поставить, что вообще солнце выглянуло впервые лишь в ту последнюю субботу марта, когда, отоспавшись, Марьюшка вдруг засобиралась из дому, еле попив чаю, правда, горячего, свежего и с мятой.

Улица встретила ее акварельной прозрачностью воздуха. Было не рано, но на удивление тихо и ясно. Марьюшка постояла на асфальте, расчищенном от грязного весеннего снега, потопталась в нерешительности, не зная, куда направить шаги. И тут под мостом, на горизонте, возник веселый трамвай с большой пятеркой на лбу, так что издалека было приметно. Марьюшка вспомнила: «Отсюда — пятым трамваем лучше добираться, микрорайон Студенческий», — пожала плечами и села в подкативший транспорт. Он оказался очень дружелюбным: потом, ежедневно, торопясь на встречу «со своими девочками», Марьюшка испытывала, казалось, особое расположение со стороны трамвая. И вообще ей вдруг стало везти. Не по-крупному, когда страшно становится от самого везения, потому что заранее боишься следующей черной полосы, а в мелочах, на житейских перекрестках. Особенно — по пути в клуб. Прохожие уступали ей дорогу. Троллейбус на углу обходил ее и даже вроде бы заслонял от других машин широким своим боком, как добрый кит. К остановке немедленно подкатывал, дрожа и позвякивая от готовности, пятый трамвай. Она входила, трамвай принимал ее, и тут же кто-нибудь из пассажиров вставал, чтобы выйти на следующей остановке, освобождая теплое сиденье. А мимо окон светились нежными стволами березы. Микрорайон Студенческий был построен недавно, в березовой роще, от которой и щепок не осталось бы, начнись строительство два десятилетия назад. Но теперь березам была дарована жизнь по соседству с молодежными общежитиями, и они умудрялись как-то выживать.