Евгений Салиас-де-Турнемир - Принцесса Володимирская

• Название: Принцесса Володимирская
• Автор: Евгений Салиас-де-Турнемир
• Жанр: Исторические приключения

Салиас де Турнемир (Евгений Салиас) (1841–1908) – русский писатель, сын французского графа и русской писательницы Евгении Тур, принадлежавшей к старинному дворянскому роду Сухово-Кобылиных. В конце XIX века один из самых читаемых писателей в России, по популярности опережавший не только замечательных исторических романистов: В.С. Соловьева, Г.П. Данилевского, Д.Л. Мордовцева, но и мировых знаменитостей развлекательного жанра Александра Дюма (отца) и Жюля Верна.

«Принцесса Володимирская». История жизни одной из самых загадочных фигур XVIII века – блистательной авантюристки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовавшей на российский престол. Таинственные предсказания, головокружительные приключения, трагическая любовь и вероломное предательство…

---

Прежде всего Алина на крупную сумму накупила разных предметов и разослала их по Риму. Тут были богатые подарки не только аббату Рокотани, тому же Христенеку, нескольким музыкантам, которых принимала у себя Алина, но даже был один великолепный подарок – целый ящик из каррарского мрамора – для кардинала Альбани, накануне отказавшегося дать ей взаймы сравнительно небольшую сумму.

Вместе с тем Алина ездила по городу, заезжала в разные церкви и, находя на паперти массу нищих, расшвыривала между ними золото и серебро.

Эти милостыни, безумно щедрые, обратили на себя внимание всего Рима.

Кредиторы Алины, получившие свои деньги, сравнительно небольшие, не могли понять, откуда взялись такие суммы у той же самой принцессы, которую они собирались на днях вести в тюрьму.

Дело в том, что по приказанию Орлова Алина не должна была ни единым словом выдать его сношения с нею. Дженкинс, передавший ей деньги, также молчал.

Немногие знали, что принцесса со свитой выезжает из Рима по дороге во Флоренцию, вообще на север, но и те были убеждены, что принцесса отправляется в Германию.

И Алина, и все ее окружающие на этот раз сохранили тайну. Никто не обмолвился ни словом. В расчеты Орлова входило, чтобы в Риме никто не знал, что к нему едет принцесса.

В первых числах февраля огромная толпа народа, преимущественно нищие, облагодетельствованные за последнее время Алиной, окружали со всех сторон дом, ею занятый. Народ покрывал собой чуть не половину Марсова поля. У подъезда дома стояли экипажи. Вещи были уже уложены. Почтовые лошади гремели бубенчиками.

Около полудня появилась принцесса и ее свита, увеличившаяся вдруг до шестидесяти человек наемной прислуги, конечно из итальянцев, и в нескольких экипажах поезд двинулся при кликах народа.

В этом же поезде один в небольшом экипаже последовал за принцессой и лейтенант Христенек.

Через два дня, за несколько станций до Пизы, Христенек обогнал принцессу, чтобы приготовить все к ее приезду.

Явившись в Пизу, Алина, Шенк и Доманский, даже Франциска, вечно хладнокровная, добродушная и тихая, пришли в восторг и окончательно уверовали в могущество и в искренность русского вельможи.

Принцессе был приготовлен самый великолепный палаццо города. Здесь, в этом дворце, ожидал ее целый штат прислуги.

Здесь же ожидал ее другой банкир, такой же англичанин, как и Дженкинс, по приказанию Орлова с предложением денег.

Деньги еще были у Алины, несмотря на ее мотовство в Риме; но она никогда, за всю свою жизнь, не могла на предложение денег отвечать: нет.

Она снова приняла предложение и уж окончательно не знала, куда девать ей деньги. Наконец в ее жизни случился курьез: ей и мотать надоело.

Здесь, в Пизе, Доманский назывался по-прежнему Станишевским, Шенк же назывался Линовским; но Алина перестала почему-то носить имя графини Пиннеберг, и при появлении на границе тосканских владений и города Пизы, которым в этом время владел младший сын Марии-Терезии и будущий император Священной Римской империи, Алина объявила себя графиней Селинской.

Через несколько дней последовало то, чего с нетерпением ожидала Алина.

В Пизу прибыл из Ливорно с блестящей свитой офицеров и адъютантов самый знаменитый и могущественный русский вельможа.

В полном мундире, в парадной открытой коляске явился Алексей Орлов представиться принцессе.

Алина невольно была смущена. Перед нею предстала личность, чуть не идеальная. Все соединилось вместе в этом человеке. Могущество его, громадные средства и звание были Алине уже известны, но она не ожидала того, что увидела. Вдобавок, этот человек был красавец и обворожительного обращения.

С первой же минуты пылкая Алина как будто забыла или отложила в сторону то громадное государственное дело, по поводу которого она теперь находилась с Орловым; она видела теперь в Орлове не могущественного сановника русской империи, предлагающего ей в будущем счастье, власть, могущество, – она видела в нем только очаровательного и обворожительного красавца и после первого же свидания была влюблена в него.

Но помимо самой Алины Орлов сумел очаровать и всех окружающих. И Доманский, и Шенк, и все, до последнего итальянца лакея, были очарованы обращением вельможи.

Но странная вещь, непонятная и досадная, раздражительно подействовавшая на Алину, заставившая ее в эту ночь долго пролежать не смыкая очей: Орлов был очарователен со всеми, кроме нее!

Он очаровал ее как бы против воли, потому что был холодно и вежливо почтителен с нею. Он обращался с Алиной как бы уже с императрицей русской. В нем был только сановник, не было мужчины. Он как будто не замечал или не хотел заметить красоты Алины, ее изящества и грации.

На ее всегдашнее невольное кокетство он не поддавался и оставался почтительнейшим слугой, готовым для нее на все.

«Стало быть, – думала ввечеру и ночью Алина, – он готов дать мне русский престол, но сердца своего – никогда».

И это странное существо, часто само себе непонятное, эта авантюристка, в которой был какой-то хаос чувств и стремлений, хаос качеств и недостатков, готова была теперь сказать Орлову, этому богатырю и красавцу: «Мне нужна твоя любовь. – А престол? – Потом! После…»

XXVI

На другой день Орлов явился снова и снова несколько часов провел наедине с Алиной, беседуя, конечно, о делах и о предприятии.

Прежде всего Орлов попросил принцессу рассказать ему свою удивительную судьбу, каким образом она, законная дочь императрицы, которую он помнил, могла очутиться в Европе.

Алина, конечно, сочинила целую длинную чудесную историю своего неоднократного спасения от убийц. Все, что рассказывала она, было основано на разном вздоре, слышанном ею когда-то от Игнатия и от конфедератов.

Однако на этот раз Алина говорила много о дружбе к ней и сочувствии турецкого султана, а равно и короля шведского, о готовности их помогать ей армией и флотом; но о князе Разумовском, или маркизе Пугачеве, Алина умолчала. Она уже смутно знала, что он находится под стражей и под судом в Москве.

Орлов не счел нужным передать принцессе, что Пугачев, по последним, только что полученным известиям, уже был осужден на казнь в Москве.

На этот раз Орлов был так же холодно почтителен, но изредка в его обращении с Алиной уже прорывался не сановник – официальное лицо, – а простой смертный мужчина, молодой человек, способный увлечься красавицей так же, как всякий другой, способный влюбиться в нее.

Эти проблески, почти неуловимые, – то взгляд, то выражение лица, то жест, то интонация голоса, не могли ускользнуть от внимания Алины, и все это интересовало ее и трогало за сердце гораздо более, нежели уверения Орлова в том, как легко и просто может принцесса занять при его помощи русский престол.

В этот же вечер услужливые люди довели до сведения принцессы, что вместе с Орловым прибыла в Пизу русская дама, которой он не покидает ни на минуту. По убеждению всех, русский вельможа был безумно влюблен в эту женщину.

Этого было довольно, чтобы Алина была теперь занята исключительно мыслью победить сердце Орлова и уничтожить соперницу.

Она стала задумчива и даже немного печальна…

Между тем русский вельможа, богатырь и сердцеед, был озабочен не менее принцессы Елизаветы Всероссийской.

Положение было мудреное. Авантюристка была женщина умная и в поступках более осторожная, чем на письме. Около нее были преданные друзья и люди тоже не простые и наивные, а прошедшие огонь и воду. Линовский (то есть барон Шенк), немец с польским именем, очевидно, тоже авантюрист и пройдоха. Станишевский, умный и ловкий поляк, обладающий к тому же недюжинным образованием и получивший хорошее воспитание. Ганецкий, иезуит, находящийся в постоянных сношениях с Римом, хитрый и пронырливый…

Действовать на Алину, имеющую таких трех друзей, было дело нелегкое. Можно было и русскому богатырю призадуматься.

Орлов с первого дня очаровал их всех своим обращением и любезностью. Теперь надо было по очереди взять каждого чем-нибудь. И взять прежде принцессы.

Он начал с Доманского… Пригласив к себе г-на Станишевского, он долго беседовал с ним о польских делах.

Сведения поляка о положении дел в Европе удивили Орлова. Этот Станишевский знал все, что знал и Орлов – в качестве государственного мужа и командира русского флота.

Орлов постепенно высказался прямо и откровенно, что после падения и почти ссылки своего брата, он ненавидит императрицу.

– Она обещалась еще до переворота 1762 года выйти замуж за моего брата! – сказал он. – А чем кончилось? Он позорно отдален, прогнан, чуть не ссыльный. Я сам каждый день ожидаю, что у меня отнимут командование над флотом.

Затем Орлов поинтересовался узнать от Станишевского, можно ли в случае успеха того дела, за которое он берется, рассчитывать, что поляки свергнут с престола Понятовского, выберут другого короля, который с польской армией двинется на Москву.