Андрей Ранчин - Вертоград Златословный

• Название: Вертоград Златословный
• Автор: Андрей Ранчин
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Языкознание
• Год: 2007
• ISBN: 5-86793-502-7

Ранчин А. М. «Вертоград Златословный: Древнерусская книжность в интерпретациях, разборах и комментариях».

Включенные в книгу работы посвящены исследованию поэтики древнерусской словесности и историософских идей, выраженных в древнерусских памятниках и обусловивших особенности их структуры и стиля. Некоторые работы имеют полемический характер. Диапазон анализируемых произведений — от Повести временных лет и агиографии киевского периода до Жития протопопа Аввакума. Особенное внимание уделено памятникам Борисоглебского цикла, истории их создания и их художественным особенностям; жития святых Бориса и Глеба рассматриваются в сопоставлении с их славянскими, англосаксонскими и скандинавскими аналогами.

---

Ранчин Андрей Михайлович Вертоград Златословный: Древнерусская книжность в интерпретациях, разборах и комментариях

Об этой книге

Книга А. М. Ранчина представляет собой сборник научных статей, посвященных древнерусской книжности и сгруппированных в несколько тематических «блоков»: общие проблемы интерпретации памятников древнерусской словесности; история создания Борисоглебской агиографии, формирование почитания святых Бориса и Глеба, поэтика житий святых братьев-страстотерпцев; историософия и поэтика в раннем летописании, в «Слове о полку Игореве», в книжности московского периода; поэтика пространства в древнерусской словесности; формирование автобиографического повествования в словесности конца XVI–XVII вв. (сочинения Мартирия Зеленецкого, Елеазара Анзерского, Аввакума и Епифания). Автор книги, исходя из абсолютно справедливого, хотя и сейчас недостаточно учитываемого положения о религиозной природе древнерусской книжности и ее связи со Священным Писанием, анализирует глубинные структуры в древнерусских сочинениях, раскрывает их «неявную» символику. Этот подход представляется мне очень плодотворным и насущным для современной отечественной медиевистики. Очень интересными и новаторскими являются многие идеи А. М. Ранчина, в частности, связанные с формированием памятников Борисоглебского цикла. (Эти статьи образуют в книге большой цикл, по существу «маленькую монографию».)

Интерпретация памятников древнерусской книжности в этой книге основана на внимательном и очень тонком их прочтении. Порою это приводит к неожиданным выводам, которые, однако же, не представляются голословными. Пример такого рода — истолкование историософских идей и трактовки истории в «Слове о полку Игореве». Несомненное достоинство включенных в эту книгу исследований заключено в многочисленных параллелях с произведениями, принадлежащими к другим литературным традициям.

Я на протяжении значительного времени внимательно слежу за работами А. М. Ранчина и оцениваю их весьма высоко. Его книга — это серьезное научное исследование, написанное автором, участливо относящимся к древнерусской словесности и — сколь ни банально это звучит — любящим ее. Мне думается, эта книга будет небезинтересна[1] не только для медиевистов.

24 декабря 2004 г. Владимир Николаевич Топоров, действительный член Российской Академии наук, главный научный сотрудник Института славяноведения РАН.

Вместо предисловия

Саше и Эльфу

Работы, включенные в книгу, посвящены различным периодам в истории древнерусской литературы — с XI по XVII век. Исследуются жития князей-страстотерпцев (прежде всего, Сказание о Борисе и Глебе), Житие Феодосия Печерского, Повесть временных лет, сочинения протопопа Аввакума и другие памятники. Анализируется семантика древнерусских произведений и категории текста, отражающие мировосприятие древнерусских книжников. Особое внимание уделяется оппозиции «прошлое — настоящее» и символическому наполнению различных повторяющихся триад (утроенных событий и «персонажей»). Представляется, что единство подхода и проблем, затрагиваемых в этих работах, позволяет рассматривать книгу не как сборник статей, а, скорее, как монографию, посвященную исследованию семантических структур древнерусской книжности. Вместе с тем я намеренно отказался от устранения некоторых повторяющихся в разных работах фрагментов, содержащих одни и те же интерпретации и замечания, когда сохранение таких повторов диктовалось общей идеей исследования.

Большинство работ прежде публиковались в научных сборниках и журналах; примерно половина вошла в мою книгу «Статьи о древнерусской литературе» (М.: Диалог-МГУ, 1999), изданную символическим тиражом в 100 экземпляров.

При републикации прежде печатавшихся статей исправлены закравшиеся в них опечатки и допущенные неточности. Тексты некоторых статей переработаны — сокращены или же, напротив, очень существенно расширены.

За время, прошедшее после первой публикации работ, включенных в этот сборник, некоторые цитируемые в них статьи отечественных исследователей вышли в свет в переработанном виде в составе монографий; появились и новые научные издания анализируемых в этой книге текстов. Тем не менее, я счел возможным не ссылаться последовательно на новые публикации, ограничившись необходимой унификацией сносок.

Указания на исследования последних лет включены в случаях, когда они содержат принципиально новые идеи или фактические сведения, непосредственно относящиеся к темам статей. Наблюдения и интерпретации, представленные в этих исследованиях, отражены и оценены в комментариях.

Древнерусские тексты цитируются в упрощенной орфографии: не употребляются церковно-славянские буквы, отсутствующие в современном алфавите. «Ъ» и «Ь» сохраняются во всех позициях (за исключением случаев, когда они отсутствуют в публикации текста); «ѣ» заменяется буквой «Е». Прекрасно памятуя и о правилах изданиях древнерусских текстов, установленных в научной серии «Труды отдела древнерусской литературы», предписывающих сохранять «ѣ» по крайней мере при цитировании текстов XI–XIV вв., и также помня настояние известного палеографа В. Н. Щепкина: «<…> следует точно воспроизводить употребление знаков Е и ѣ» [Щепкин 1999. С. 200], автор этой книги осмелился заменить «ѣ» на «Е» во всех цитатах из древнерусских текстов, поскольку в некоторых из цитируемых научных изданий такая замена уже была произведена. Отказ от воспроизведения «ѣ» в первоначальных версиях текста ряда из переиздаваемых в моей книге статей объяснялся техническими причинами.

Ограничивающая унификация представлялась мне при подготовке книги более уместной, чем разнобой, отражающий эдиционные принципы разных изданий. Различение «Е» и «ѣ» существенно прежде всего в лингвистических и палеографических исследованиях, однако вопросы лингвистики и палеографии в моей книге не рассматриваются. В качестве примера современных ценных исследований, в которых буква «ѣ» не воспроизводится при цитировании древнерусских текстов, укажу, например, книгу В. Я. Петрухина «Древняя Русь: Народ. Князья. Религия» [Петрухин 2000б] и книгу М. Б. Плюхановой «Сюжеты и символы Московского царства» [Плюханова 1995].

Буква «ѣ» сохраняется во фрагментах древнерусских текстов, приводимых другими исследователями, работы которых я цитирую.

Титла раскрываются посредством помещения сокращенных букв в скобки, если в цитируемом издании-источнике они не раскрыты, выносные буквы выделены курсивом. В большинстве статей при раскрытии титл буквы заключаются в квадратные скобки. Выносные буквы набраны курсивом, если они выделены в цитируемом издании. Пунктуационные знаки в цитатах из древнерусских текстов расставлены в соответствии с современными правилами.

Все выделения в цитатах, за исключением особо оговоренных случаев, принадлежат авторам цитируемых текстов.

* * *

В предисловии к книге «Статьи о древнерусской литературе» мною уже была выражена глубокая признательность В. М. Живову и В. Н. Топорову, которые любезно согласились ознакомиться с некоторыми из моих работ, высказали доброжелательные и критические замечания и указали на ряд неизвестных автору исследований. Также я выразил благодарность О. В. Гладковой, в беседах с которой оформились некоторые вошедшие в ряд моих работ наблюдения. Я считаю приятным долгом повторить эти слова признательности и сейчас. Сейчас я хотел бы добавить к этому выражению признательности также благодарность А. В. Лаушкину и И. Чековой (Димитровой).

* * *

В Приложении под названием «Фрески» печатается цикл стихотворений автора этой книги, посвященных событиям и лицам древнерусской истории или навеянных памятниками древнерусской книжности. Эти поэтические тексты выражают «другой» (в сравнении с научными статьями) взгляд на далекое прошлое Руси. Сочетание этих двух точек зрения придает воссоздаваемой картине древнерусской словесности стереоскопичность и приближает мир прошлого к настоящему — или же свидетельствует об их безмерной отдаленности друг от друга. От переложения древнерусского текста до его иронической, скорее, не деконструкции, а деструкции — таковы границы поэтического видения.

I

К герменевтике древнерусской словесности[2]

Кардинальные понятия герменевтики — предструктура понимания и герменевтический круг. Сжатая характеристика герменевтического круга принадлежит Х.-Г. Гадамеру: «Всякое правильное истолкование должно отрешиться от произвола озарений и ограниченности незаметных мыслительных привычек и сосредоточить внимание на „самих фактах“ (для филолога ими являются осмысленные тексты, которые, в свою очередь, говорят о фактах). Очевидно, что позволить фактам определять его действия является для интерпретатора не каким-то внезапным „смелым“ решением, но действительно „первой, постоянной и последней задачей“. Ведь речь идет о том, чтобы придерживаться фактов вопреки всем искажающим воздействиям, которые исходят от самого толкователя и сбивают его с верного пути. Тот, кто хочет понять текст, постоянно осуществляет набрасывание смысла. Как только в тексте начинает проясняться какой-то смысл, он делает предварительный набросок смысла всего текста в делом. Но этот первый смысл проясняется в свою очередь лишь потому, что мы с самого начала читаем текст, ожидая найти в нем тот или иной определенный смысл. Понимание того, что содержится в тексте, и заключается в разработке такого предварительного наброска, который, разумеется, подвергается постоянному пересмотру при дальнейшем углублении в смысл текста»[3].