Наталья Солнцева - Иван Шмелев. Жизнь и творчество. Жизнеописание

• Название: Иван Шмелев. Жизнь и творчество. Жизнеописание
• Автор: Наталья Солнцева
• Издательство: Эллис Лак
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-902152-45-3

Книга посвящена личной и творческой судьбе выдающегося писателя Ивана Сергеевича Шмелева, автора таких известных произведений, как «Солнце мертвых», «Богомолье», «Лето Господне». Среди героев жизнеописания — И. Бунин, И. Ильин, А. Деникин, К. Бальмонт, А. Карташев, А. Куприн, Б. Зайцев, Д. Мережковский, З. Гиппиус, Г. Адамович, Г. Иванов, С. Маковский и многие другие яркие представители русской эмиграции, — те, с кем Шмелев был непримирим, и те, с которыми он был духовно близок.

---

В 1924 году, 9 марта, когда Шмелева уже не было в России, Р. Киплинг в письме к нему выразил свое отношение к рассказу «Это было»:

Дорогой господин Шмелев,

Я весьма благодарен Вам за ваше любезное письмо, полученное вместе с Вашей повестью о России. Я нахожу это произведение одним из интересных, одновременно страшных и суровых. Едва начав читать, начинаешь постигать в меру своих малых сил бездны, через которые прошла Ваша Родина. Как сказал Эдгар По, «вне пространства и вне времени», но в ней ощущаются возможности, которые в один прекрасный день могут стать страшными реальностями в других странах.

С бесконечными благодарностями за Вашу доброжелательность и любезность,

верьте мне, искренне Ваш Редьярд Киплинг[93].

Рассказ написан так художественно убедительно, словно Шмелев — сам этот рассказчик. Все произошедшее с его семьей, все страхи и страдания писателя вылились на страницы этого рассказа. Бежать! Бежать от этой реальности!

В 1920 году Шмелев об эмиграции еще не помышлял. В августе он опубликовал рассказ «Пушечное вино» — об эмигрантах, жалких и нелепых. Там фигурируют известный музыкант в засаленном смокинге, в поисках заработка растрачивающий талант; какой-то писатель; спасшийся от расстрела журналист Вязов в визитке 1914 года и военных сапогах и проч. Вязову теперь, слишком поздно, становится ясно: «надо быть там, кричать из последниих сил, звать, будить», вожди должны уметь умирать, а не бросать родину, не ходить по европейским обедам, не побираться на них страсбургскими паштетами и рейнскими лососями. Несчастный Вязов бросается в Сену. Но уже в следующем году Шмелев все более утверждался в своем намерении выхлопотать разрешение на отъезд за границу. Это видно из приведенного выше сентябрьского письма Вересаеву. В ноябре 1921 года он писал ему же:

Я писал о разрешении выехать за границу. Там я мог бы запродать свои литерат<урные> права и жить, лечиться. Здесь лечиться, при невозможности найти хлеба, — нельзя. Молю Вас, что можете сделать в этом отношении — сделайте. Нечего говорить, что я буду за границ<ей> безусловно лоялен в отнош<ении> политическом. М<ожет> б<ыть>, найдутся поручители, если это нужно. <…> Я не хочу думать, чтобы в интересах власти было дать умереть с голоду больному русскому писателю[94].

Он написал о своем желании пожить где-то вне России даже Луначарскому и Горькому. Но он не думал об эмиграции, о том, что покинет Россию навсегда. Из писем Вересаеву видно, что он собирался уехать самое большее на год или два. Он видел, что в большевистской России он чужой, ему просто нет здесь места. Вересаеву в октябрьском письме Шмелев жаловался, что здесь он иждивенец, что ему нужен иной воздух: «Мне надо воздуху иного…»[95] Воздуху надо — это и крик, и просьба творческой интеллигенции начала 1920-х годов. Блок в речи «О назначении поэта» (1921), незадолго до смерти, говорил об отсутствии воздуха, по сути, об отсутствии творческой свободы. Перед эмиграцией во время одной из лекций о Блоке А. Белый кричал о душевной астме, в которой задохнулся Блок, задыхается и он… Вот и Шмелеву «надо воздуху».

Литературная жизнь была невыносимой. «Литература — случайна, пустопорожна, лишена органичности, не имеет лица, некультурна, мелка, сера, скучна, ни единого проблеска духовного»[96], — писал Шмелев Бунину в Париж уже из Берлина. Русскому писательству действительно не хватало воздуха. Тренев сообщал Шмелеву о требованиях идеологов к прозе: произведение должно отвечать эпохе, реагировать на социальные изменения. Шмелев воспринимал такого рода условия как задание, он жаловался Вересаеву на невозможность для себя писать по заданию, вспоминал «Человека из ресторана», написанного вольно. Ему было совершенно ясно, что он чужд современной литературной ситуации. Он принципиально ей не соответствовал.

Если классиков подгоняют под задачи дня, что же будет с его творчеством!.. В Достоевском, поражался он, увидели изобразителя отмирающих классов, чуть ли не писателя революций. Шмелев, конечно, мог бы теперь писать о человечестве, но ведь он напишет то, что не подойдет идеологам — ведь он вовсе не полагает человечество, тем более его одну часть, предпочтительную для большевиков, чем-то совершеннейшим и конечным. В алуштинском письме к Вересаеву от 20 ноября — 3 декабря 1921 года он рассуждал о том, что беспартийному писателю теперь «каюк», ему трудно найти приют его вольной мысли, в отличие от партийного, у которого «не разойдется слово и образ с его душой»[97]. Шмелев не исключал того, что когда-нибудь «в России дозволят писателю писать не только отвечающее пролетарскому укладу», но пока он не видел «органов печати с таким правом»[98]. Он считал, что «писателю, истинному художнику, если хотят, чтобы его энергия и все существо его тщилось» нужно «создать ценности вне времени и политич<еских> перестроений, — ему д<олжна> б<ыть> предоставлена полная воля в творчестве. Ибо истинное худож<ественное> произведение не собьется ни на памфлет, ни на пасквиль…»[99].

Итак, здесь он чужой. А там, за границей? За рубежом он известен. Эмигрировавший Бунин был уполномоченным Шмелева в издательских проектах по доверенности от 30 сентября 1920 года. Александру Семеновичу Ященко, некогда профессору Петербургского университета, весной 1919 года отправившемуся в Берлин в качестве эксперта по международному праву, но в Россию так и не вернувшемуся, Шмелев писал из Москвы в 1922 году: «Только Ив<ану> Бунину и дана была доверенность»[100]. Например, Бунину Шмелев послал «Неупиваемую чашу» с просьбой издать ее. Книга вышла в 1921 году в парижском издательстве «Русская Земля», одним из основателей которого был Алексей Толстой. Примечательно, что Шмелев, интересуясь у Ященко, возможно ли получить гонорар, высказал желание получить его уже в Европе.

Эмигрантскому читателю Шмелев интересен. Так, автор исторических романов Иван Наживин, с 1920 года эмигрант, решив создать национальное издательство, запрашивал Бунина 12 февраля 1921 года о текстах Шмелева и сообщал ему о намерении венского издательства «Русь» напечатать выходивший в России до революции том рассказов «Росстани». Он же справлялся у него, нет ли Шмелева в Париже. О своем желании издавать произведения Шмелева Наживин сообщал Бунину и в письмах 20 июля 1921 года и 13 января 1922 года. Причем до эмигрантов дошли вести о крымских страданиях писателя. В письме от 13 января, когда Шмелев уже был в Москве, Наживин писал: «Мне хотелось бы издать „Росстани“ И. С. Шмелева и послать ему денег в Крым. Говорят, он страшно бедствует. Не поможете ли Вы мне в этом? Не знаю, где достать эту книгу. Может быть, у Вас там у кого найдется… И точный адрес его»[101]. Издать «Росстани» предполагалось в основанном Наживиным монархическом издательстве «Детинец», потому и реакция Бунина, опасавшегося за судьбу Шмелева в большевистской России, была отрицательной: «Шмелева у меня нет. И сохрани Вас Бог издавать его без спросу, а главное потому, что его повесить могут за его появление в „Детинце“»[102].

Шмелева угнетала не только бесперспективная для него литературная ситуация в Советской России, его также охватывало отчаяние от того положения, в котором оказалась интеллигенция в целом, а главное, его поражали соглашательские либо подчиненные исключительно задачам самосохранения позиции интеллигенции: «Зачерствел и опоганился русский интеллигент! <…> И куда мне больше по сердцу еще не нюхнувший „культуры“ простяк-человек. У него все прямолинейней и проще. И скорей дороетесь до его души. Ему простишь все»[103].

В апрельском 1922 года письме к Ященко Шмелев написал совершенно определенно о том, что ему необходимо уехать «хотя бы на короткое время», что он решил хлопотать о выезде за границу на четыре-шесть месяцев, что желает поселиться в южной Германии; он просил Ященко оформить ему визу на въезд в Берлин[104].

О визе хлопотал не только Ященко, и благодаря усилиям сочувствующих Шмелеву эмигрантов она была получена — лишь на шесть недель. Шмелев нежно простился с матерью. Он не припоминал ей жестокость прошлых лет, он по-своему любил ее. Зная об успехах сына, она гордилась им и даже робела перед ним.

20 ноября 1922 года Шмелев и Ольга Александровна выехали в Берлин. Для выезда нужно было официальное решение, а для него необходима была специальная причина: супруги отправлялись в Европу поправить здоровье после пребывания в Крыму. Хлопоча о выезде, писатель называл и другую причину: необходим материал, знание европейских реалий для работы над новым произведение «Спас черный». За них поручился издатель альманаха «Недра», литературный критик, партиец, давний знакомый Шмелева Н. С. Клёстов-Ангарский. Писатель был признателен Ангарскому, но в Россию он не вернулся.