Томас Энгер - Мнимая смерть

• Название: Мнимая смерть
• Автор: Томас Энгер
• Издательство: АСТ, Corpus
• Жанр: Детектив
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-077818-8

На окраине Осло в палатке найдена мертвая девушка, забитая камнями. Полиция быстро находит подозреваемого, и лишь один человек сомневается в том, что следствие идет по верному пути. Этот человек — переживший страшную трагедию журналист Хеннинг Юль, который понимает, что все значительно сложнее, чем кажется. Он начинает собственное расследование и вскоре сам оказывается под ударом, так что теперь ему нужно не просто распутать дело, но постараться не получить пулю… Дебют норвежского журналиста Томаса Энгера в детективном жанре оказался настолько успешным, что книга «Мнимая смерть» стала бестселлером в пятнадцати европейских странах и послужила стартом книжного цикла о расследованиях Хеннинга Юля, который всегда видит дальше, чем полиция.

---

Томас Энгер Мнимая смерть

Моим резервным сердцам — Бенедикте, Теодору и Хенни

О жизнь, тебе даю торжественную клятву:
Покуда не угаснет жар веселья
В объятьях крепких смерти,
Твой без остатка буду я.

Халлдис Мурен Весос, «Посвящается жизни», 1930

МНИМАЯ СМЕРТЬ — состояние резкого ослабления жизненных функций, когда кажется, что пациент умер. Если при наступлении этого редкого состояния пациенту не будет оказана необходимая помощь (искусственное дыхание, согревание тела, стимулирование сердечной деятельности), наступит настоящая смерть.

Пролог Сентябрь-2007

Ему кажется, что его окружает тьма. Он не знает наверняка, не может открыть глаза. Возможно, под ним холодная земля. Может быть, мокрая.

Ему кажется, что идет дождь. Что-то падает ему на лицо. Возможно, уже настало время снега. Первого снега.

Юнас любит снег.

Юнас.

Сморщенные морковки, торчащие из белых голов, перепачканных травой и землей. Нет, не сейчас. Калле, только не сейчас.

Он пробует поднять правую руку, но она не хочет подниматься. Руки. А есть ли они вообще? Большой палец есть, он двигается.

Так ему кажется.

Кожа похожа на тонкую хрустящую пленку. Кругом языки пламени. Так жарко. Лицо растекается, как блинное тесто по горячей сковородке.

Юнас любит блины.

Юнас.

Земля трясется. Голоса. Тишина. Такая удивительная тишина. Разве ты не можешь оставить меня в покое? Ты, смотрящий на меня?

Все будет хорошо. Не бойся. Я позабочусь о тебе.

Затихающий смех. Не хватает дыхания. Дай мне крепче ухватиться за тебя.

Но где же ты?

Там. Ты там. Здесь были мы. Ты и я.

Юнас любит тебя и меня.

Юнас.

Горизонты. Капли внезапного дождя на безбрежном синем зеркале. Глухой звук, разносящийся по зеркальной поверхности, леска с блесной, погружающейся в воду.

Холодные доски под ногами. Глаза снова слипаются.

Он ощущает свою ногу, стоящую на перилах. На надежной опоре.

Так ему кажется.

Пустые руки. Где ты? Перемотай назад, пожалуйста, перемотай назад!

Стена тьмы. Все есть тьма. Приближаются мелодичные звуки.

Ему удается открыть один глаз. Снега нет. Дождя нет. Только тьма.

Раньше он не видел тьмы. Никогда не видел ее, не видел, что в ней может уместиться.

Но теперь видит.

Юнас боялся тьмы.

Он любит Юнаса.

Юнас.

Глава 1 Июнь 2009

Светлые кудри мокры — не только от крови.

Земля разверзла пасть в попытке проглотить ее. Из ямы видны только голова и торс. Окоченевшее тело обложено влажной землей, словно оно — одинокая роза на тонком длинном стебле. Кровь из узких продолговатых ран на спине текла, как слезы по нахмуренной щеке. Обнаженная спина похожа на живописное полотно.

Он мелкими шажками пробирается в палатку и оглядывается по сторонам. Развернись, говорит он себе. Это не имеет к тебе никакого отношения. Просто развернись, выйди на улицу, иди домой и забудь то, что видел. Но он не может. Как он может просто уйти?

— 3-здесь есть кто-нибудь?

Только лес отвечает ему шорохом ветвей. Он делает еще один шаг. Воздух в палатке холодный и влажный до одури. Запах напоминает о чем-то. Но о чем?

Вчера никакой палатки здесь не было. Для такого человека, как он, ежедневно выгуливающего собаку на равнине Экебергшлетта, большая белая палатка представляла слишком серьезное искушение. И в таком странном месте. Он должен был заглянуть внутрь.

Если бы только он мог этого не делать.

Кисть руки не соединена с телом, а лежит отдельно рядом, словно отвалившись от запястья. Голова наклонена к плечу. Он снова видит эти светлые кудряшки. Пряди красных липких волос. Они похожи на парик.

Он подходит к молодой женщине сбоку, но резко останавливается, делает быстрый вдох и задерживает дыхание. Мышцы его живота начинают сжиматься, они готовятся выдавить наружу утренний кофе и банан, но ему удается подавить рефлекс. Он медленно пятится и моргает, чтобы еще раз взглянуть на нее.

Один глаз свисает из глазницы. Нос приплюснут, словно его полностью вдавили в череп. На покрытой бордовыми пятнами и полосами челюсти вмятины. Черная густая кровь вытекла из дыры во лбу по глазницам и переносице. Зуб болтается у нижней губы на ниточке запекшейся крови. Несколько зубов лежат на земле прямо перед женщиной, у которой когда-то было лицо.

Теперь оно разбито.

Последнее, что запомнилось Турбьерну Скагестаду, перед тем как он вышел из палатки, — это лак на ногтях. Кроваво-красного цвета.

Такого же цвета, как и тяжелые камни рядом с телом.

Хеннинг Юль не знает, зачем он здесь сидит. Именно здесь. На твердых досках. Растрескавшихся. Сидеть на них больно. Но тем не менее он всегда усаживается именно здесь. На одном и том же месте. Между досками, наклонившимися в сторону здания спортивной арены «Дэлененга», прорастает паслен. Над ядовитыми ягодами деловито жужжат шмели. Доски влажные. Он чувствует это, сидя на них, и думает, что, когда вернется домой, ему надо будет переодеться. Но он не уверен, что сможет.

Обычно Хеннинг курил, сидя здесь. Больше он не курит. Это никак не связано со здоровьем или доводами разума. У его матери хроническая обструктивная болезнь легких. Нет. Если бы только он мог курить. Белые тонкие друзья, которые всегда приходят в гости в хорошем настроении, но никогда не задерживаются надолго. Но он не может, он не в состоянии.

Здесь есть и другие люди, но они находятся далеко от него. Мама юного футболиста, сидящая внизу у беговой дорожки, бросает на него взгляд и быстро отводит глаза. Он привык к тому, что люди, приходящие сюда, рассматривают его исподтишка. Он знает, что им любопытно, кто он такой, что с ним случилось, почему он здесь сидит. Но никто не задает вопросов. Никто не решается.

Он их не винит.

Когда солнце начинает устало клониться к закату, он встает и уходит. Одну ногу Хеннинг подволакивает. Врачи говорят, что ему надо стараться ступать на нее как можно более естественно, но он не может. Слишком больно. А может, и не больно.

Он знает, что такое боль.

Он тащится через парк Биркелюнден мимо недавно отреставрированной остроконечной беседки. Кричит чайка. В Биркелюндене много чаек. Он ненавидит чаек. Тоже. Но ему нравится Биркелюнден.

Шаркающей походкой Хеннинг идет мимо лежащих влюбленных парочек, голых животов, пенящихся пивных банок, мимо чада прогоревших одноразовых грилей. Пожилой мужчина сосредоточенно бросает серебристый шар в сторону других серебристых шаров, лежащих на гравии. Бронзовый конь в кои-то веки не отягощен вниманием детей. Мужчина промахивается. Он только и делает, что промахивается.

Ты и я, думает Хеннинг. У нас много общего.

Первая капля дождя падает, когда он выходит на улицу Сеильдюксгатен. Через несколько шагов он оставляет позади сутолоку района Грюнерлекка. Ему не нравится шум. Еще ему не нравятся «Челси» и парковщики, но что он может с ними поделать? На улице Сеильдюксгатен полно парковщиков. Хеннинг не знает, болеет ли кто-нибудь из них за «Челси». Но Сеильдюксгатен — это его улица.

Она ему нравится.

Легкие капли дождя падают ему на голову, но Хеннинг уже подходит к солнечной полосе у старой фабрики по производству парусины. Он дает дождю возможность уронить на него несколько капель и щурится, чтобы лучше разглядеть силуэт того, к чему приближается. Гигантский желтый подъемный кран, вознесшийся высоко в небо, стоит здесь целую вечность. Позади него тучи все так же темны.

Хеннинг приближается к перекрестку с улицей Марквейен и думает о том, что завтра все может измениться. Он не уверен, сам ли до этого додумался или кто-то вбил эту мысль ему в голову. А может, ничего и не изменится. Может быть, изменятся лишь голоса и звуки. Может, кто-то закричит. Может, кто-то зашепчет.

Может быть все. А может — ничего. И между ними существует мир наоборот. Принадлежу ли я тебе по-прежнему, думает он. Есть ли мне место в мире? Смогу ли я снова извлечь на свет божий слова, воспоминания и мысли, глубоко погребенные во мне?

Он не знает.

Он вообще знает не так уж много.

Поднявшись на высокий третий этаж по пыльной деревянной лестнице с въевшейся грязью, он закрывает за собой дверь квартиры. Это нормальный переход к его квартире. Хеннинг живет в дыре. Ему достаточно, он не считает, что заслуживает большой прихожей, шкафа размером с торговый центр, кухни со шкафчиками и полочками, сверкающими как свежезалитый лед, самоочищающейся кухонной техники, красивых полов, на которых хочется танцевать медленные танцы, книжных полок с произведениями классиков и бестселлерами, он не заслуживает резных деревянных часов, подсвечника от дизайнера Георга Йенсена и покрывала на кровать, расшитого узором с головками колибри. Все, что ему нужно, — это односпальная кровать, холодильник и местечко, куда можно присесть при наступлении тьмы. Потому что тьма уже опускается.