Евгений Гаркушев - Русская фантастика 2012

• Название: Русская фантастика 2012
• Автор: Евгений Гаркушев
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-55361-7

Очередная ежегодная антология охватывает многие жанры, стили и направления русскоязычной фантастики.

На гигантском межзвездном корабле обнаружено чудовище, убивающее колонистов… Две великие галактические расы сошлись в футбольном поединке, ставка в котором — существование человечества… В глухих алтайских деревнях нельзя шуметь, иначе из леса придет ужасный Хозяин… Зверобоги вернулись на Землю, чтобы снова строить грандиозные пирамиды… Вечная зима окутала планету, и самыми опасными террористами теперь считаются те, кто способен дарить другим тепло…

В удивительное путешествие к неисследованным галактикам приглашают вас ведущие отечественные писатели-фантасты.

---

Подсчитав, сколько денег ухлопано за полгода, Антон было собрался завязать с фотографией, но, пожив с пустыми руками пару недель, отчаянно заскучал. Как назло — то парили в апрельском, отмытом до ясной голубизны небе белые голуби, то на белой стене плясали силуэты играющих в мяч детей, то типичная питерская старуха, приподнимаясь на цыпочки, развешивала белье — огромные, колышущиеся под ветром простыни. Бродить по улицам становилось невыносимо, с тоски Антон решил освободить от хлама вторую комнатушку в мастерской. Теоретически ее можно было бы сдать. Практически оправдались надежды — Антон смутно помнил, что отец как-то пробовал фотографировать, но забросил. А «Киев» не продал, хотя в свое время камера была роскошью.

Проявка пленки вручную и перевод кадра на мокрую бумагу оказались сродни детскому волшебству, когда из ничего вдруг создается чудо. Пару десятков самых удачных снимков Антон загнал в паспарту и развесил по стенам. Копии сложил в папку, отнес старым друзьям отца, его работу сдержанно похвалили. Со вступлением в Союз надо было поторопиться, из жилконторы уже приходили какие-то юркие типы с подозрительными глазами, тыкали пальцами в потеки на потолке и обещали признать мансарду аварийной. Немудрено — квартиры в старинном доме стоили бешеных денег.

«Киев» остался в речном трамвайчике. Заболтался с попутчиком, старым фотографом из Екатеринбурга — тот приехал повидать родню, а заодно поснимать мосты и каналы, вместе вышли, заглянули в кафе хлопнуть по маленькому двойному. После кофе Антон потянулся за сигаретами — и вспомнил, что оставил кофр на забрызганной скамейке. На отцовской камере его сорвало с резьбы — пил три дня, забил на работу, в клочки изорвал фотографии. Остановился неожиданно быстро — позвонил сын, напомнил, что в воскресенье он обещал поснимать их спектакль в школе. Дети в подвале играли в Шекспира…

На руках оставалось немного денег — немного, с учетом, что из супермаркета Антон вылетел и совершенно не представлял, как скоро отыщет новое место. Старый приятель мог бы уступить кое-что в кредит, но за этот кредит непременно пришлось бы расплачиваться ответной услугой, а год условно у него уже был. Оставалась Уделка и призрачная надежда на удачу. Антон завел будильник и выбрался на барахолку к восьми, чтобы успеть обойти перекупщиков, снимающих сливки с немудрящих товаров. К виду длинных, неопрятных, милосердно прикрытых утренним туманом рядов он давно привык. Продавцы разложили свои сокровища на газетках, рогожах, заляпанном полиэтилене, а то и прямо на подсохшей майской грязи. Картины, корзины, картонка — настоящая шляпная картонка из тонкой фанеры с пожелтевшей этикеткой «Мадам Шапелъ», бронзовая дверная ручка, фарфоровая пастушка, старые ковбойские сапоги, чугунный утюжок, собачий ошейник с шипами. А вот и дядя Петя с волшебным столиком! Оглядев с десяток камер разной степени ветхости, Антон скис — все было или плохо, или дорого, или плохо и дорого одновременно. Он побрел вдоль рядов, вглядываясь в разношерстное барахло. Коллекция ржавых крестов, касок и прочих трофеев «черных копателей» вызвала отвращение — он не любил ни фашистов, ни грабителей могил. Антон перешел в другой ряд, ближний к путям, дошел до последней кучки — жалких пуговиц, ниток и мотков шерсти, под присмотром дряблой старухи. Грязный чехол от «Зенита» лежал чуть поодаль, словно стесняясь соседства. Взглядом спросив разрешения, Антон взял его в руки и раскрыл. Там лежала видавшая виды камера, с исцарапанным зернисто-серым корпусом и округлыми формами. Надпись Leika серебрилась по верхней крышке, объектив выглядел пыльным, но целым, затвор ходил мягко — хороший пленочный аппарат, даром что очень старый. Сделав незаинтересованное лицо, Антон осведомился, сколько бабка желает за эту рухлядь, кое-как годную на запчасти. Ушлая старуха заверила, что эта прекрасная камера работает как швейцарские часы, сосед-покойник делал с ней выдающиеся портреты, а если всяким хочется рухляди, вон она, рухлядь, со всех четырех сторон грудится, иди да выбирай, а честных людей не хули и от товара не отпугивай, ирод. Сошлись на полутора тысячах.

Дома Антон тщательно протер стекло, аккуратно заправил в камеру пленку и пару раз щелкнул классический натюрморт, сохранившийся на столе от вчерашней попойки, — пустую бутылку, граненый стакан и селедочный хвост на газете, в пятне мягкого света, золотом столбе пыли. Его удивила покорность техники, словно бы он не нажимал на кнопку аппарата, а отдавал команды собаке. Впрочем, звезд с неба он не ожидал.

Школьный спектакль оказался жалкой подделкой под «Ромео и Джульетту» в постановке учительницы литературы, которой не давали покоя голливудские лавры. Долговязые десятиклассники в современных костюмах выдавали зубодробительные диалоги, младшие путались под ногами, изображая слуг и создавая фон. Его Пашка, к вящей гордости матери, был шестеркой у Монтекки и смешно затевал драку с бандитами Капулетти. На взгляд Антона, пацан с годами все больше становился похож на прадеда. И играл неумело, но искренне. А вот света на съемку могло и не хватить. И смотрелся он со своей пленочной дурой жалко, по сравнению с мощными цифровыми камерами у других папаш и мамаш. О чем не преминула сообщить Ленка — пять лет как развелись, а она все не унималась. Ну да бог с ней. Антон хотел после спектакля отвести сына в кафе поесть мороженого, но перспектива провести лишний час со сварливой бабой его не устроила. Ограничился сторублевкой, тихонько сунутой в карман куртки, и дружеским хлопком по плечу — наш человек!

С пленкой он возился долго и тщательно — хотелось порадовать сына, а заодно доказать, что папка не лыком шит. Получилось неплохо — удачный кадр с дракой на сцене, четкие портреты, хороший финал, когда детки во главе с похожей на пожилую козу учительницей вышли кланяться. И последний кадр — неизвестно откуда взявшееся обрамленное бахромчатым платком, морщинистое лицо старухи со скорбным взглядом продолговатых глаз. Антон слегка удивился, но решил, что случайно щелкнул портрет с декорации или школьной стены — больше неоткуда.

Неделю он не брался за камеру — подвернулась халтура сторожем на парковке, и из нее надо было выжать все, что возможно. Потом из Минска как снег на голову свалилась Хелли, старая боевая подруга тех славных времен, когда Антон звался Туаном и просиживал штаны на подоконниках странных кафе и ступенях не менее странных лестниц. Двое суток были вычеркнуты из числа ночей жизни, как сказала бы Шахерезада. Потом, осмелев, он уговорил Хелли сняться голой — если лицо выдавало в ней женщину, много и вкусно пожившую, то маленькая дерзкая грудь и плоский живот смотрелись не хуже, чем у двадцатилетних. Вдохновленный, он ожидал чудес от фотографии — но оказалось, что женская красота в его исполнении обернулась банальными сиськами. Только один кадр лег хорошо — проступающий мягкий контур груди с девическим заостренным кончиком и похожей на мушку родинкой у ареолы. Никаких пятнышек на груди боевой подруги отродясь не было, и соски у нее оттопыривались как кнопки. На всякий случай он показал снимок Хелли — нет, грудь не ее, и она понятия не имеет, какая герла засветилась на фотке.

Интереса ради Антон прошелся по городу, щелкая, что подвернется под руку. На пленке оказались еще два кадра, снятых не им, — зимний пейзаж какого-то провинциального городишки и невеселая лошадь со звездочкой на лбу. Мистика какая-то — осталось только отыскать этой чертовщине разумное объяснение. Вдумчиво и обстоятельно Антон начал эксперименты. Для начала распечатал по нескольку кадров с трех пленок, добавил «лишние» и показал одному полузнакомому спившемуся репортеру. Тот безошибочно разделил карточки на две кучки, отметив чужие весомым «профи». У него же Антон одолжил «Зенит» и отснял кое-как три пленки — все в норме. А на «Лейке» — снова чужой кадр, заросший щетиной мужик в обнимку с толстым павлином. Неизвестные снимки с непредсказуемым сюжетом появлялись по одному-два на каждой пленке, вне зависимости от того, где и кого Антон снимал. Самое обидное — карточки были на порядок мощнее тех, что он делал сам. Не то чтобы Антон фотографировал плохо — нет, он знал, что результат есть и рост мастерства идет. Но его снимки по сравнению с чужими были все равно что производственные зарисовки отца по сравнению с монументальными полотнами деда. Теперь Антон понял, почему заслуженный деятель искусств РСФСР Павел Антонович Горянин не любил народного художника Антона Павловича Горянина, в особенности когда их картины пытались сравнивать.

Антон задумался, можно ли заставить «Лейку» снимать самостоятельно — все бывшие у него цифровики работали с таймером. Но здесь фокус не прошел. А вот снимки чистой стены дали забавные результаты. Тридцать шесть кадров. Цыганская кибитка, рядом с которой детишки играют с белыми голубями. Табор во всей красе, свадебное застолье, накрытое прямо на земле, блюда с какой-то снедью, исходящей белесым паром. Совсем юная, застенчивая невеста в кружевном платье, подчеркивающем ее смуглую кожу. Сидящий у тележного колеса бородатый старик с хитрющими глазами и большой трубкой в скрюченных пальцах. Мальчишки на лошадях резвятся в реке, контровой свет подчеркивает силуэты. И двенадцать кадров серии — остролицая, тонкая девочка-мать в египетском наряде — высоком венчике, прозрачной тунике с бусами и длинным поясом, и дитя — упитанный мальчик, то играющий на руках, то мирно спящий в корзине. «Младенец Моисей и принцесса, дочь фараона», — подумал Антон. Снимки притягивали взгляд неожиданной глубиной, темной горечью, статичные позы женщины копировали фигуры фресок. Это было искусство. Вот только чье?