Владимир Успенский - Неизвестные солдаты

• Название: Неизвестные солдаты
• Автор: Владимир Успенский
• Издательство: Издательство «Советская Россия» (Книги 1, 2); Роман-газета, № 8 2006 г. (Книги 3, 4)
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1965

Никогда не сотрутся в памяти нашего народа события первых месяцев Великой Отечественной войны, никогда не будут забыты беспримерные подвиги бойцов и командиров, которые своим мужеством и упорством обескровили немецко-фашистские войска в приграничных боях, в сражениях под Смоленском, Киевом и Ленинградом, а потом нанесли фашистам поражение под Москвой. Об этих людях и этих событиях рассказывает в своей книге В. Успенский. «Неизвестные солдаты» — роман-эпопея, охватывающий большой круг героев, от колхозников до генералов, от красноармейцев до ученых. Это люди разных характеров. По-разному складываются их судьбы во время войны. Автор показывает, как в трудные дни отступления закладывался фундамент будущей победы, как перемалывались в боях немецкие войска, как крепли в нашей стране те силы, которые остановили врага и погнали его на запад. Среди героев книги — Сталин, Жуков, Василевский, другие известные исторические личности. Но при всем этом «Неизвестные солдаты» — это, прежде всего, роман о народе, совершившем великий подвиг.

В свое время Михаил Шолохов назвал этот роман лучшим произведением о войне.

---

Дважды появлялись в небе советские штурмовики, падали с высоты, исчезая за стеной дыма, а потом снова взмывали ввысь. Генерал, выйдя из блиндажа, что-то кричал капитану летчику, тот, в свою очередь, орал в микрофон, не заботясь о выражениях.

Артиллеристы противотанкового дивизиона вытащили свои пушки на Неву, на открытое место, катили их по льду, прячась за щитами. Останавливались, били прямой наводкой по немецким дзотам и опять двигались вперед. Вокруг рвались снаряды, взметывая хрустальные конусы дробленого льда. На белом покрове оставались черные трупы, но легкие пушки катились все дальше, к середине реки, а следом бежали подносчики, тащили снаряды. И когда падал убитый подносчик, к нему тотчас бежал с берега другой солдат, бережно собирал снаряды и нес дальше. Бойцы знали, чего стоили эти снаряды! Их вытачивали в блокированном городе, в промерзших цехах. Их начиняли костлявые слабые руки умирающих голодной смертью людей. Начиняли не взрывчаткой, а ненавистью. В каждый такой снаряд был вложен подвиг рабочих, вложены последние надежды тех, кого прямо от станка увозили в санках на братские кладбища.

Их накапливали целый год, один к одному, берегли до светлого праздника. И артиллеристы били ими в упор, без промаха, наверняка.

Третий час длился оглушительный рев канонады. Но главное еще только начиналось. В 11 часов 45 минут грохот достиг наивысшего напряжения. Артиллерия работала теперь на предельном режиме. Как черные торпеды, промелькнули снаряды «катюш», распоров огненными хвостами небо. Ухо с трудом различило вибрирующий гул их разрывов.

Взвились ракеты. Из траншей, из окопов на лед выбегала пехота. Сначала появились небольшие кучки бойцов — штурмовые группы. Автоматчики в белых халатах бежали налегке, огибая разводья. Они даже не стреляли, у них была одна цель: преодолеть открытое расстояние, зацепиться за берег. Следом за ними выскакивали саперы из отрядов разграждения.

Альфреду казалось, что он смотрит захватывающий фильм с быстро меняющимися кадрами. Вот автоматчики уже скрылись из виду, залегли среди воронок, среди изрубленных снарядами деревьев. А на лед валом валила пехота. И справа, и слева, сколько хватал глаз, мельтешили фигурки людей, а следом сыпались из траншей еще и еще. Несли на себе лестницы, деревянные щиты, укладывали их на полыньи. В рев канонады вплетались новые звуки, прорезывалось сквозь грохот протяжное «а-а-а-а-а!..»

И вот уже человеческая волна перехлестнула через простор реки, уже ползли люди по крутому скату, подставляя друг другу плечи, подтягиваясь на веревках. А с нашего берега спускали на лед пушки.

Альфред и не заметил, как правее протянулась по льду щитовая дорога, увидел только, когда на нее, покачиваясь, съехал с берега первый танк и пошел осторожно, словно на ощупь.

Артиллерия перенесла огонь в глубину вражеской обороны, на первый рубеж огневого вала. Пехота, преодолев прибрежные укрепления, ушла дальше и скрылась в дыму. Теперь Альфред не видел, как развивается бой. Через реку продолжали переправляться новые подразделения, все больше появлялось пушек и танков. На той стороне саперы взрывали крутые склоны, прокладывая артиллеристам и танкистам дорогу наверх.

— Кажется, удалось, а? — крикнул летчик и вдруг, подскочив к Ермакову, обнял его, поцеловал в щеку. — Ну, радуйся, черт!

— Да я радуюсь, — смущенно произнес Альфред. Он чувствовал в себе какую-то легкость и приятную усталость, как человек, поработавший много и хорошо. Наверно, это и было счастье, но он не умел выразить его внешне, криками или движениями.

— Старший лейтенант, к генералу!

Ермаков спустился в блиндаж, щурясь после яркого света. Здесь было сумрачно и шумно, сразу несколько человек кричали в телефонные трубки.

— Переносите огневой вал на следующий рубеж, — приказал генерал.

— По плану еще четырнадцать минут.

— К черту план! Ты знаешь — вперед прошли! Пехота легла, своих снарядов боится. Запал пропадет. Перестарались, боги войны!

Альфред подумал: генерал, наверно, прав. Не потому, что он генерал, а потому, что полоса разрывов, протянувшаяся на семь километров, мешала нашей пехоте сделать новый бросок.

Он посмотрел на схему, уточнил, какие части «работают» в этом месте, и вызвал по телефону командный пункт штаба артиллерии. Не прошло и двух минут, как огненный вал в центре прорыва скачком отодвинулся на следующий рубеж. Но на флангах вал оставался на прежнем месте, и Альфред подумал, что дела там идут хуже.

Генерал приказал Ермакову сидеть возле телефона и вскоре потребовал перенести огонь еще дальше. Артиллеристы снова выполнили распоряжение четко и быстро.

Несколько коротких телефонных разговоров — вот и все, что сделал Альфред за этот день. Он понимал: внес свой вклад раньше, во время обсуждений операции, во время подготовки артиллерийского наступления. И если сейчас всё шло без задержек, как и предусматривалось, то в этом была и его заслуга. Он испытывал некоторое удовлетворение. Но было неловко торчать без особой нужды на своем берегу, в безопасном месте.

Зимний день закончился рано. Ближе к вечеру потеплело, повалил густой снег, занося воронки и трупы. В сумерках сражение ослабело и быстро затихло. Обеим сторонам нужна была передышка.

На передовой вспыхивали короткие перестрелки, ползали разведчики, засекая огневые точки. Подремывали в разрушенных окопах, в разбитых блиндажах усталые бойцы. Центр напряжения переместился сейчас в тылы. И немцы, и наши подтягивали резервы, подвозили боеприпасы. Советские саперы строили переправы для тяжелых танков и орудий крупных калибров. Выдвигались вперед части второго эшелона, меняли свои позиции артиллерийские и минометные дивизионы. Утром вся эта масса стволов должна была ударить с новых позиций по новым целям.

Линия фронта застыла причудливыми изгибами, и это очень осложняло работу артиллеристов. Требовалось точно определить передний край, чтобы не попасть по своим. Всю ночь артиллерийские офицеры намечали ориентиры, набрасывали схемы огня. Альфред сидел в блиндаже, обложенный картами, бумагами, схемами и донесениями, сводил в единое целое все эти разрозненные данные, а потом передавал их в штаб артиллерии.

В блиндаже было жарко. Альфред снял гимнастерку, работал в одной нижней рубашке, как бывало раньше в Москве, по старой привычке рассеянно почесывал грудь. Он был в том приподнятом состоянии, когда все делается просто, когда голова работает сама и когда даже трудные решения даются без особого напряжения. Он давно не испытывал такого состояния и теперь радовался, что не утратил своих прежних способностей. И опять на ум ему пришла мысль о решающей машине. Сейчас такой машиной был он сам, но ведь человек не способен на длительное напряжение. Человек устает, а машина будет «думать» безотказно.

Занятый делом, он не обращал внимания на людей, входивших в блиндаж, не заметил, как вернулся с передовой генерал и, наскоро попив чая, бросился на нары отдохнуть. Командиры рот и батарей, полков и дивизионов знали, что делать им на рассвете. Главное было ясно: идти вперед, уничтожая противника там, где он обнаружится. Никакие планы не могли теперь предусмотреть всех поворотов и случайностей боя. А то, что делал Альфред, было важно не столько для артиллерийских частей, получивших уже конкретные указания от своих командиров, сколько для высших штабов, чтобы там могли ясно представлять себе ход сражения и своевременно влиять на него.

Далеко за полночь окончил Альфред обширную сводку. Подсчитывал примерный расход боеприпасов на следующие сутки, а в голове подспудно звучал еще неосознанный, немного игривый ритм. Поставил он подпись, указал число, и само собой выплеснулось ниже подписи четверостишие:

Прошел, промчался славный день
В разрывах, в грохоте, в отваге,
А я сижу, сижу, как пень,
Уткнувши нос в свои бумаги…

Спохватился, когда было уже поздно. Досадливо морщась, заново переписал последний лист, а тот, на котором было стихотворение, скомкал и сунул в карман. Может, пригодится как заготовка для будущего.

* * *

На пятые сутки между войсками Ленинградского и Волховского фронтов, наступавших навстречу друг другу, осталась лишь узкая полоска земли, в некоторых местах не превышавшая двух километров. Но на этих километрах было столько немецких солдат, столько вражеской техники и укреплений, что каждый шаг вперед давался с большим трудом. Без артиллерии и авиации пехота не могла бы продвинуться. Она шла за огневым валом, по изрытой, искалеченной земле, добивая уцелевших фашистов.

Немцы вводили в бой свежие полки, бросали в контратаку танки и автоматчиков. Стены «коридора» суживались очень медленно. Перелом наметился только вечером 17 января, когда советские войска вплотную подошли к Рабочим поселкам № 1 и № 5. Фашисты наконец дрогнули. Продолжая упорно оборонять «коридор», они начали отводить через него свою Шлиссельбургскую группировку, которой грозило полное окружение.