Патрик Рамбо - Кот в сапогах

• Название: Кот в сапогах
• Автор: Патрик Рамбо
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7516-0746-3

Издательство «Текст» продолжает знакомить читателя с творчеством Гонкуровского лауреата Патрика Рамбо. Его новый роман посвящен Наполеону Бонапарту. Патрик Рамбо обращается к наименее известным страницам его биографии: юности будущего императора и истории его стремительного взлета к вершинам власти. Читатель станет свидетелем превращения Набулионе Буонапарте, маленького корсиканца в армейских ботфортах, прозванного «котом в сапогах», в Наполеона Бонапарта.

Что такое хороший исторический роман? Это не галерея приукрашенных портретов, это страницы, которые пахнут порохом, конским навозом, спермой и жареным мясом… Патрику Рамбо исторический роман удался: кажется, будто машина времени перенесла его на столетие с лишним назад. Замечательная книга.

«Нувель Обсерватер»

---

То было воскресное утро 4 октября. В тот самый момент, когда барабанщик убрался и пошел дальше будить сонных парижан, в залу решительным шагом вступил Дюссо. Он был как нельзя более свеж, чисто выбрит, надушен и попудрен, в рединготе, испещренном вертикальными белыми и розовыми полосками и предназначенном для особых случаев, но сейчас перехваченном ремешком из мягкой кожи, на котором висел патронташ. Размахивая изящными белоснежными руками, выглядывающими из кружевных манжет, Дюссо восклицал: «Слушайте барабанщиков Парижа! Вы, Сент-Обен, и вы, все прочие, слышите? Deo gratias! Слава Богу, дождались! Вставайте же! Всем встать!»

Орава зевающих молодцов последовала за Дюссо в заброшенный монастырский парк. Кто волочил за собой ружье, кто совал за пояс пистолет. Национальные гвардейцы в белых гетрах, мюскадены, буржуа квартала, подошедшие на подмогу, тащили сквозь кусты скамьи, позаимствованные из часовни, шкафы, исповедальню, кроватные стойки, стулья, молитвенные скамеечки. Дул западный ветер, шел дождь. Секция Лепелетье звала к оружию против Конвента. Барабанщики, о которых говорил Дюссо, безостановочно выстукивали этот призыв, они рассеялись по всему городу, бой их барабанов слышался и на правом, и на левом берегу Сены. Колокола церквей звонили, об этом позаботились кюре. Монастырь преобразился в укрепленный военный лагерь. Каждый, едва проснувшись, включался в строительство баррикад, которые должны были перёкрыть регулярным частям проход по примыкающим улицам. Прошел слух: комитеты пришлют войска, чтобы выселить мятежников и захватить их предводителей.

— Ко мне, Сент-Обен! Сползает!

Дюссо вцепился снизу в массивный шкаф, еще три парня помогали поднять его — один подставил спину с той стороны, где дверцы, двое других обхватили его руками с боков. Сент-Обен наклонился, спеша заменить выбившегося из сил Дюссо: боже, как тяжела эта мебель! Его треуголка в форме полумесяца упала в траву, и он сломал себе ноготь; ценой таких усилий, достойных ярмарочных борцов, им удалось взгромоздить шкаф на двухколесную тележку для перевозки бочек и, впятером толкая его и дергая, докатить до улицы Дочерей Святого Фомы. Немного подальше слева на углу улицы Закона перевернутая повозка и несколько скамей указывали на зарождение баррикады. Мебель и булыжники, вывороченные из мостовой, были навалены в беспорядке. Какой-то хлыщ, удрученный тем, что его шелковые чулки и изящные туфельки испачканы грязью, принес два стула и деликатно поставил у подножия этого нагромождения. Продавец цветов и нотариус в уже вконец замаранной форме национальных гвардейцев умело составляли запутанное сочетание разрозненных предметов, которых им натащили для укрепления возводимой стены.

— Скамьи расставляйте лесенкой, чтобы стрелки могли вставать на эти ступени, — пояснял журналист, который, начитавшись ученых сочинений о Фронде, возомнил себя специалистом по парижским бунтам.

Исповедальню оказалось сложно затащить наверх, потребовались канаты, пояса, подпорки, а брешь между высящимся, как гора, шкафом и лежащей на боку тележкой удалось заделать только в двадцать приемов. Это стоило новых поломанных ногтей, ссадин на коленях, разболевшихся ног, ноющих запястий, потянутых щиколоток — цена физических усилий, которые большинство мюскаденов привыкло оставлять на долю огородников из Чрева Парижа или плотников. Роль маркитантки взяла на себя коротко стриженная бретонка, по-мужски одетая в куртку и сапоги с отворотами: она раздавала новоявленным труженикам круглые булочки, принося их в корзине, а следом за ней гарсон из кафе на бульваре катил бочонок с вином. Сент-Обен и Дюссо, вконец разбитые, плюхнулись на влажные стулья, стоявшие прямо на мостовой, и разделили между собой хлеб, размокший от мелкого дождика. Они были довольны.

— А баррикада-то наша начинает вырисовываться.

— О да, мой дорогой, но в ущерб нашим костюмам.

Оглядев себя, они рассмеялись. Их нанкиновые кюлоты морщились на коленях, а неимоверно длинные фалды своих сюртуков они подвязали к талии, чтобы не макать их в лужи, когда приходится наклоняться. После сооружения баррикады два приятеля нашли себе другое, не столь утомительное занятие, которое к тому же более отвечало их навыкам и не угрожало новыми пятнами их рединготам: они взялись ходить по этажам соседних домов, названивать в двери и убеждать нерешительных присоединиться к их борьбе. Они получили уже двадцатый отказ, но не сдавались, упорно оттачивая свою аргументацию, — что ж поделаешь, коли возможность послужить королю, на которую они особенно упирали, как выяснилось, вдохновляет жителей меньше, чем можно было предположить.

— Чего вам от меня нужно?

Человек в теплой шапочке и подбитом мехом пальто, открыв дверь, недоверчиво уставился на визитеров.

— Секция Лепелетье, — пояснил Дюссо и, приветствуя жильца, учтиво сдернул с головы треуголку.

— Пойдемте с нами, не дадим развязать новый Террор! — добавил Сент-Обен, кланяясь в свой черед.

— Какой Террор?

— Так вы ничего не знаете? Конвент хочет натравить на парижан этих якобинцев, которых мы прогнали, они станут сеять смуту, будут перерезать горло нашим женам и детям, как в проклятые времена Робеспьера!

— Неужели все так серьезно?

— Увы! Пойдем с нами, мы дадим вам ружье и отменный порох.

— Я ковровщик, сударь, и по нынешним временам работы у меня не сказать чтобы много, так вы уж лучше дали бы мне дров, а то ведь стужа такая, что моя жена с малышами дни и ночи проводят в постели, знай жмутся друг к дружке, под одеялом и то не согреешься.

— Дрова вы тоже получите.

— Но у меня зрение, знаете ли, подкачало, вдали я все вижу, будто в тумане, как же мне стрелять из него, из этого вашего ружья?

— По крайней мере, одолжите нам ваши окна.

— Мои окна? Как я их могу одолжить?

— Мы стрелков в них расставим.

— Да ведь солдаты их приметят, ваших стрелков, заявятся ко мне, неприятностей не оберешься…

Дюссо распахнул окно и высунулся, а ковровщик весь затрясся от ворвавшегося в комнату ледяного ветра.

— Четвертый этаж, Сент-Обен, отсюда можно всю улицу Вивьен обстреливать продольным огнем.

— Продольным огнем? — повторил ковровщик, лязгая зубами.

Дюссо положил на стол две золотые монеты. Ковровщик опасливо покосился на это сокровище:

— Это… мне?

— Арендная плата за ваши окна.

— Ладно, но только на сегодня…

Таким образом, меблированные дома улицы Вивьен постепенно заполнились вооруженными секционерами. Жерла окон ощетинились ружейными дулами. Выйдя из того дома, двое мюскаденов натолкнулись на посланцев секций Брута, Майль и Ломбардцев, спешивших в монастырь Дочерей Святого Фомы. Печатник с улицы Булуа вел ватагу буржуа с ружьями под мышкой; он располагал сведениями о настроениях в армии, у него был отменный источник новостей, поскольку его кузен-бакалейщик нынче же утром снабжал лагерь на Пустоши.

— Вы знаете, кто такой генерал Десперьер?

— Нет, — хором сознались Дюссо и Сент-Обен.

— Это второе лицо после Мену, а Мену…

— Ну, его-то все знают, это командующий парижским гарнизоном.

— Так вот, Десперьер вдруг заболел и слег.

— С чего бы это?

— От страха.

— Чего ж он боится?

— Нас. Кузен печатника не поверил в эту внезапную болезнь, помешавшую генералу вести войска на штурм секций. Он незадолго до сообщения об этой лихорадке, приковавшей генерала к постели, видел его весьма бодрым и свежим, как незабудка. И он среди офицеров не один такой. Многие отлынивают от сражения с мятежниками, отказываются покинуть лагерь на Пустоши со своими солдатами.

Таким образом, секционеры и мюскадены, вновь придя в превосходное расположение духа, возвратились под монастырский кров, где шла подготовка к обороне. Ободренный известиями печатника, уверенный, что армия не начнет атаку по крайней мере в ближайший час, Дюссо предложил другу заглянуть к нему, это близко, всего несколько улочек пройти.

— Начать с того, что у меня сколько угодно провизии, а наши животы почти совсем опустели, надо подкрепиться, и потом, дорогой Сент-Обен, в моем гардеробе вы сможете выбрать все, что требуется, чтобы подправить ваш силуэт.

— Готов следовать за вами. Вы правы: если сегодня вечером нам суждено пасть, умрем с должным шиком.

Произнеся сию фразу с пафосом, будто на сцене, Сент-Обен и в мыслях не имел, что такое впрямь возможно. Умереть, как кролик, от пули ничтожного солдафона, присланного Конвентом, — веря в победу, он не мог даже вообразить подобной сцены.

На исходе дня фасады монастыря и окрестные улицы озарились множеством свечей, факелов, ламп, разноцветных фонарей, которые мюскадены позаимствовали в бальных залах и парках, где они так неутомимо танцевали со дня падения Робеспьера. Надо же было, пусть даже рискуя самим стать мишенью, видеть возможных нападающих, чтобы точнее целиться. Ожидание было долгим, томительным; иные из тех, кто с утра пылал воинственным жаром, так заскучали, что даже ушли спать. Напомаженный, в желтых перчатках, со сложенным зонтиком в одной руке и пистолетом в другой, Сент-Обен бдил на посту, когда наконец в начале маленькой улицы Колонн показался генерал в расшитом мундире, окруженный двумя десятками кавалеристов; за ними следовала шеренга гренадеров и добровольцев из батальона Уазы; их было человек сто, не более. Они остановились перед баррикадой, защищающей монастырь справа, со стороны улицы Дочерей Святого Фомы, — это было нагромождение ящиков и стульев, низенькая стенка, которую и перепрыгнуть можно. Впрочем, защитники так и поступили — перескочив через эту смехотворную преграду, двинулись навстречу малочисленному воинству противника с зелеными фонариками в руках. Дюссо и Сент-Обен шагали в первом ряду. Секционеры держали свои ружья так, словно это копья; и вот штыки двух лагерей сблизились, почти соприкасаясь.