Ольга Гуссаковская - Повесть о последней, ненайденной земле

• Название: Повесть о последней, ненайденной земле
• Автор: Ольга Гуссаковская
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1970

Писательница Ольга Николаевна Гуссаковская впервые выступает с повестями для детей.

До этого ее книги были адресованы взрослым, рассказывали о далеком северном крае — Колыме, где она жила.

В этот сборник входят три очень разных повести — «Татарская сеча», «Так далеко от фронта» и «Повесть о последней, ненайденной земле». Их объединяет одна мысль — утверждение великой силы деятельного добра, глубокая ответственность человека за все, что происходит вокруг.

Эта тема уже давно волнует писательницу и проходит через все ее творчество.

Рано или поздно добро побеждает зло — об этом нужно помнить в любую минуту, верить в эту победу.

---

Ольга Гуссаковская Повесть о последней, ненайденной земле

Татарская сеча

До самой середины реки протянулись горбатые плоты. Целая страна на воде со своими островами и полуостровами, дорогами и тихими бухтами запаней, мелями и трясинами из бревен — «живулек», ничем не скрепленных между собой.

Отвесные лучи солнца накалили плоты так, что больно ступить босыми ногами. Пряно пахнет водой, тиной, мазутом и мокрой гниющей древесиной. Сверкающие фонтаны брызг летят с каждого свободного клочка воды. Визг, смех, плеск… На плотах все лучшие места еще с утра заняли ребятишки из березовой слободы и теперь будут полоскаться в мутной промазученной воде до самого вечера.

Лена привычно запрыгала по бревнам, направляясь к крайней линии плотов.

На середине реки тихо. Ребячий визг остался далеко позади. Негромко чмокают мелкие волны, ударяясь о бревна, из-за песчаной Стрелки доносится усталый перестук моторок, тянущих плоты.

Девочка прыгнула в податливую прохладную воду. Если открыть глаза и глянуть вниз — там темнота, пронизанная кое-где светлыми струйками рыб. Лучше не думать о глубине. От этого кожа холодеет и руки быстро, быстро гребут, вынося тело на поверхность..

Но не хочется думать и о детском доме. Сегодня Лена в третий раз ушла оттуда без спроса. Не совсем, а так… чтобы хоть ненадолго отвязаться от докучных расспросов — как же это могло случиться, что ее отец стал предателем, пошел к немцам? Да разве она знает — как?! И разве мало того, что мама умерла, так и не справившись с нежданной бедой?!

Лена помнит веселого, белозубого, ничего не боявшегося человека. И вот этого человека нет, а есть предатель, полицай Прохоров… Да и не есть, а был, так как никто не знает, что сталось с ним после войны. И что самое странное: для нее, для Лены, он все еще тот, прежний — веселый и смелый, и нет, не бывало никогда того, второго… Но говорить об этом она может только с Нонкой, больше ни с кем. Нонка ей верит. Лена знает, что Нонка — особенная и вовсе не дурочка, как считают многие. Перед самой войной Нонка гостила у бабушки в Белоруссии. Там ее застала война, оттуда бежала она вместе с другими колхозниками через леса и болота, и, в общем-то, никто не знает, что случилось дальше. Сама Нонка не помнит ничего. Даже неизвестно, ей ли принадлежит это странное имя. Неизвестно, кто ее родители, где она жила до войны, пока не поехала в гости к бабушке.

Нонка тихая и очень верит во все чудесное, неожиданно счастливое. Глаза у нее большие — в пол-лица, темные и всегда смотрят не на людей, а словно в глубь самих себя. Лена всю прошлую зиму помогала ей готовить уроки и незаметно делала за нее то, что Нонка забывала. Потому что Нонка никогда не смотрит на нее с недоверчивой укоризной. Нонка добрая.

— Ле-е-на! — донеслось еле слышно. — Ле-е-на! Иди сюда, я тебя все равно ви-жу!..

Конечно же, это Маришка — староста их группы. Теперь начнутся разговоры. Лена неторопливо встала, оглянулась. Можно вернуться на берег так же, как пришла, дальним кружным путем, а можно прямиком — по «живулькам».

Девочка тронула ногой гладкое осиновое бревно, прижатое течением к самому плоту — выдержит ли? Дальше — одно к одному — такие же, ничем не скрепленные бревна почти до самого берега. Они издали напоминают плоты, но ходить по ним могут только те, кто, как Лена, вырос на большой реке, — лишь долю секунды выдерживает каждое бревно человека.

Поняв, что собирается делать Лена, Маришка забеспокоилась на берегу:

— Куда ты?! Я Марье Ивановне скажу, не смей!..

Но Лена уже летела по «живулькам» — быстрая, длинноногая, и волосы ее напоминали на бегу созревший одуванчик. Мальчишки с плотов восхищенно свистели ей вслед — на такое и из них не всякий решится, ведь из-под «живулек» не выплывешь, бревна мгновенно смыкаются над головой…

Снова оказавшись на плоту, Лена остановилась, смахнула назад волосы и стала ждать, пока Маришка подойдет; она знала, что та даже возле берега боится реки.

— Иди сюда, чего же ты стала? — попробовала позвать ее Маришка.

— Я тебя не звала. Нужно — сама ко мне придешь! — независимо ответила Лена. В детдоме ей все равно не миновать наказания, так почему не подразнить трусливую Маришку?

— Ну, раз ты такая вредная, так и оставайся. Меня никто тебя искать не посылал, — обиженно ответила Маришка и повернулась, чтобы уйти.

— Не посылал? — Лена вмиг оказалась на берегу рядом с нею, — Так чего же ты сюда пришла?

— Рассказать тебе хотела одну новость, а теперь не скажу, — с полным сознанием своей силы заявила Маришка.

Но она плохо знала Лену — та ухом не повела, не то чтобы начать подмазываться. Просто повернулась и ступила на тонкую доску, брошенную с берега на крайний плот.

— Да ведь за Нонкой мать приехала! — не выдержала Маришка. — Понимаешь, у нее мать нашлась!

Лена замерла на шаткой доске. Мать… У Нонки нашлась мать… Нонка всегда в это верила. Наверное, не удивилась даже ничуть… Как хорошо! Только… как же без Нонки?!

Лена вновь соскочила на берег и быстро пошла вперед, обогнав Маришку. «От беды не убежишь, — говорил отец, — а вот повернись к ней лицом, так, может, она от тебя сама убежит…» Не убежала, настигла… Но своей беде Лена все равно спины не покажет.

…Двор, насквозь прокаленный солнцем, вымер. Даже кошки, которых здесь жило великое множество, куда-то сгинули. В узкой полоске тени возле сарая разлегся детдомовский пёс Соколка и дремлет. Дремлют и серые от пыли кусты сирени под окнами. Кроме них, во дворе ни души. Конечно же, все в доме. Лена понимала — почему.

Хоть ребята и не любили плакс, прятавшихся по темным углам, хоть и гордились своим детским домом, но как долго помнили о тех, за кем приезжали чудом отыскавшиеся родные! Всех их осиротила война. Шел сорок седьмой год, и еще ничего не было забыто, никакая надежда не потеряна.

В красном уголке — мухе не протолкнуться. Все смотрели на женщину с выцветшими темными глазами, в белесом ношеном платье. Бережными руками в коричневых жестких мозолях она гладила всклокоченные Нонкины кудри и худые плечи. От нее по комнате распространился деревенский запах парного молока и луговых цветущих трав.

Лена незаметно протиснулась в первый ряд — она хотела увидеть Нонкино лицо, своими глазами убедиться, что Нонка счастлива. А потом… пусть говорят что хотят, пусть хоть совсем выгонят из детского дома. Хуже не будет.

Смуглое, скуластое личико Нонки вынырнуло из-под материнской руки.

— Мам, это Лена! Смотри!

— Здравствуй, здравствуй, — кивнула Лене женщина. — Моя-то уж стосковалась: где да где Лена? А ты — вот она, нашлась…

Лена молчала, опустив голову. Короткое, простое слово «моя», сказанное женщиной, словно отрезало Нонку от них всех. Нонка, сама того не понимая, уже жила в другом, недоступном Лене мире, где люди могут быть родными друг другу.

И Нонка — как никто, чуткая на беду и зло — поняла Лену, подбежала к ней, прижалась лбом к плечу более высокой подружки.

— Мам, а пусть Лена тоже едет с нами? — предложила она просто. — Я не хочу без нее…

Женщина призадумалась. На рано отцветшем ее лице горе и голод военных лет пропахали глубокие борозды морщин. Изработанные руки напоминали узловатые корни дерева, выросшего на сыпучем песке. Лена видела все это и отвела глаза, чтобы ее взгляд не мешал, не просил о помощи. Она как-то сразу почувствовала, что у Нонки тоже нет отца и эта женщина — единственная кормилица, может быть, и немалой семьи. Зачем ей чужая обуза? Война многому успела выучить Лену…

— Поедет, дочка, коли захочет, — так же просто ответила она. — Богатства у нас нет, а с голоду теперь уж не умрем. Раз бог мне тебя вернул, оно по справедливости будет… Так как, поедешь? — уже прямо спросила она Лену.

Та только быстро кивнула несколько раз головой, так ничего и не говоря — слезы перехватили горло. Она еще не верила: не может быть, чтобы вот так сразу! К Нонкиной матери подошла Марья Ивановна и что-то сказала ей тихонько. Лена замерла от тоскливого предчувствия беды: как же она сама-то могла забыть! Кому нужна дочь предателя, полицая…

Но женщина отрицательно покачала головой и обернулась к Лене:

— Собирайся, Елена… И Нонне помоги. Ты, чай, постарше.

Плохого не произошло! Наоборот, случилось чудо — впервые тень беды и позора не причинила ей никакого вреда.

Лена схватила Нонку за руку, и они со всех ног помчались в спальню — собирать нехитрые свои пожитки. Следом за ними побежали и другие ребята — провожать.

Соколка заглянул в окно, поставив передние лапы на подоконник, — даже его разбудил начавшийся в спальне переполох.

Лена схватила пса за репейные уши и поцеловала в мокрый черный нос. Соколка чихнул с отвращением. Однако на всякий случай просительно замолотил хвостом. Но про него уже забыли. Спальня опустела, только вспугнутые пылинки кружились в солнечном луче.