С. Ekshut - Zakat imperii

• Название: Zakat imperii
• Автор: С. Ekshut
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-9533-6178-1

С.А. Экштут

Закат империи От порядка к хаосу

Москва

ВЕЧЕ

2012

В начале нового, 1917 года вес население России - искушенный политик и опытный финансист, рабочий и крестьянин, боевой офицер и обычный российский обыватель - надеялось, что наступивший год принесет наконец мир, спокойствие и стабильность. Однако реальная российская действительность находилась в очевидном противоречии с этими радужными надеждами. И каким бы чудовищным ни казалось нам сейчас то, что произошло в октябре 17-го, население страны уже было пси­хологически подготовлено к большевистскому экстремизму. Большевики лишь последовательно довели до логического конца ту экономическую политику, основные контуры которой были очерчены еще в годы Первой мировой войны. То самое неприятие буржуазных ценностей и личной от­ветственности, которое в течение нескольких поколений демонстрировало русское образованное общество, привело к тому, что русский интеллигент легко воспринял идею всепроникающего вмешательства государства во все сферы жизни общества - от снабжения населения продовольствием и топливом до государственного диктата в сфере культуры. Во многом последствия тех страшных событий мы наблюдаем и по сей день...

---

Что не подвластно мне? как некий Демон

Отселе править миром я могу;

Лишь захочу — воздвигнутся чертоги;

В великолепные мои сады

Сбегутся Нимфы резвою толпою;

И Музы дань свою мне принесут,

И вольный Гений мне поработится,

И Добродетель, и бессонный

Труд Смиренно будут ждать моей награды.

Я свистну, и ко мне послушно, робко

Вползет окровавленное Злодейство,

И руку будет мне лизать, и в очи

Смотреть, в них знак моей читая воли.

Мне всё послушно, я же — ничему;

Я выше всех желаний; я спокоен;

Я знаю мощь мою: с меня довольно

Сего сознанья...189

Разумеется, речь не идет о том, чтобы использовать открывшиеся перед ним возможности для сотворения зла или удовлетворения собственного тщеславия. Развитие капитализма в России позволило сконцентрировать в руках частного человека доселе невиданные суммы, и эти огромные деньги могли стать мощным катализатором раз­вития цивилизационных процессов в стране: на них можно было построить новые школы и университеты, больницы и дома для рабочих, наконец, развивать искусство и худо­жественную промышленность. Однако интеллигентный и деликатный человек Алексей Фёдорович Лаптев видит в своих миллионах только бремя. Таков банальный взгляд заурядного русского интеллигента на систему буржуазных ценностей. В этом избитом представлении проявляется ор­динарность коренного москвича Лаптева. Ведь в это время благодаря поддержке братьев Павла и Сергея Михайлови­чей Третьяковых происходило бурное развитие русской реалистической живописи и уже была открыта в Москве Третьяковская галерея. Существовал Абрамцевский худо­жественный кружок, вела свою просветительскую деятель­ность княгиня Мария Клавдиевна Тенишева, и несколько лет оставалось до создания Московского Художественного театра и начала выхода ежемесячного иллюстрированного художественного журнала «Мир искусства». Все эти перво­классные достижения русской культуры были бы неосу­ществимы без деятельной и заинтересованной поддержки крупного капитала. Три года жизни Алексея Фёдоровича Лаптева, литературного персонажа, созданного чеховской фантазией, совпали по времени с началом Серебряного века в русской литературе и русском искусстве, однако этот хороший и добрый человек, который любил искусство, хотя и плохо в нём разбирался, ухитрился всё это не заметить. «Привычка к неволе, к рабскому состоянию...» помешала Лаптеву не только бросить семейное дело, но и философ­ски посмотреть на собственную жизнь, осмыслить её в большом времени истории. Впрочем, на это способны лишь незаурядные люди, а Лаптев вполне обыкновенен. В конце повести он безуспешно пытается размышлять о будущем: «И сколько перемен за эти три года... Но ведь придется, быть может, жить еще тринадцать, тридцать лет... Что-то еще ожидает нас в будущем! Поживем - увидим»190. И ни автор повести, ни его герой так никогда и не узнают, что История не даст им этих тридцати лет. Привычный для них мир рухнет раньше.

Алексей Федорович Лаптев - это человек хорошо об­разованный, очень богатый и глубоко несчастный. Он бывал за границей, хорошо знает жизнь русской провинции и по­стоянно живет в Москве. У него нет расхожего оправдания, к которому так часто прибегал русский интеллигент, что про­винциальная среда его засасывает. Московский интеллигент Лаптев идет за обстоятельствами, а не пытается их преодо­левать. Провинциальный интеллигент Мисаил Полознев из повести «Моя жизнь» (1896) настойчиво с ними борется. В его жилах течет дворянская кровь: прадед был генералом и сражался при Бородине, дед был предводителем дворянства, ныне здравствующий отец - провинциальный архитектор и заметная фигура в губернском городе. Губернский зод­чий был удручающе упрям и бездарен, но в городе не было другого архитектора, и в течение пятнадцати—двадцати лет Полознев-старший застроил столицу губернии похожими друг на друга домами, полностью лишенными комфорта: все комнаты были проходными, и в каждой оказывалось по две или три лишних двери. «С течением времени в городе к бездарности отца пригляделись, она укоренилась и стала нашим стилем»191.

Несмотря на несколько поколений благородных предков, живших исключительно умственным трудом, Мисаил не считает нужным чуждаться тяжёлого физического труда и пытливо пытается найти свой честный путь в жизни. Его отец чрезвычайно гордился древностью рода Полозне-вых, из поколения в поколение хранивших «святой огонь», поэтому имена, которые он дал своим детям, были весьма претенциозны: Мисаил, что в переводе с древнееврейского означало испрошенный у Бога, и Клеопатра, в переводе с гре­ческого - «слава отцу». Строго говоря, 25-летнего Мисаила Полознева лишь с известными оговорками можно назвать интеллигентом. Он не получил не только высшего, но даже и законченного среднего образования: из-за «непобедимого отвращения к греческому языку»192 Мисаил так и не смог перейти из четвертого класса гимназии в пятый, несмотря на все усилия репетиторов. Не окончив гимназию и не получив аттестата зрелости, Мисаил навсегда лишился возможности поступить в университет и никогда профессионально не занимался сложным умственным трудом. Но его система ценностей, логика рассуждений, постоянное стремление жить так, как надо, ставить сложные нравственные про­блемы и мучительно искать ответ на них - всё это позволяет считать Мисаила интеллигентом. Кем он только не побывал, следуя советам родных и знакомых, искренне желавших, чтобы юноша приобрел общественное положение! Повесть «Моя жизнь» имеет подзаголовок «Рассказ провинциала». Повествование ведётся от первого лица, и все события жизни Мисаила мы видим его глазами. «...Теперь же, когда мне уже минуло двадцать пять и показалась даже седина в висках и когда я побывал уже и в вольноопределяющих­ся, и в фармацевтах, и на телеграфе, все земное для меня, казалось, было уже исчерпано, и уже мне не советовали, а лишь вздыхали или покачивали головами»193. Все эти годы Мисаил занимался лишь тем, что переписывал бумаги. Эта деятельность казалась ему праздной и лишенной всякого смысла, не говоря уже о «святом огне». Он не имел со­словных предрассудков и готов был изменить русло своей жизни, занявшись физическим трудом. В конце XIX века подобный жизненный сценарий для молодого человека из дворянской семьи был в высшей степени неординарен. Одна мысль о том, что его сын Мисаил Полознев станет рабочим, повергала губернского архитектора в шок. Мисаил принял своё решение в то самое время, когда толстовская идея опро­щения и жизни за счет физического труда была весьма по­пулярна в русском образованном обществе. Однако Мисаил Полознев принимает свое решение отнюдь не потому, что решает следовать заветам Толстого. Это его собственный вы­бор. Он хочет жить в гармонии с самим собой и заниматься осмысленной деятельностью, не желая идти торной дорогой. Друзья и родственники Мисаила полагали, что он обязан избрать такой род деятельности, которая давала бы ему так называемое общественное положение. Но Мисаил считал всё это фикцией и не желал ею жить. «То, что вы называете общественным положением, составляет привилегию капи­тала и образования. Небогатые же и необразованные люди добывают себе кусок хлеба физическим трудом, и я не вижу основания, почему я должен быть исключением»194. Мисаил не сразу пришел к отрицанию умственного труда. Чехов устами героя «Моей жизни» впервые в русской литературе сформулировал принципиальную разницу между наклон­ностью к умственным наслаждениям и способностью к ум­ственному труду, к творческой деятельности, к приращению нового знания. «Когда-то я мечтал о духовной деятельности, воображая себя то учителем, то врачом, то писателем, но мечты так и остались мечтами. Наклонность к умственным наслаждениям, — например, к театру и чтению, — у меня была развита до страсти, но была ли способность к умствен­ному труду, — не знаю. ...По всей вероятности, настоящего умственного труда я не знал никогда»195.

После того как Мисаила со скандалом выгнали из очеред­ной канцелярии, он, подчинившись уговорам сестры, решил пойти служить телеграфистом на строящуюся железную до­рогу. Это место ему предложил инженер Виктор Иванович Должиков, руководивший строительством дороги. Богатый дом инженера располагался на Большой Дворянской улице, напротив дома Полозневых. В гостиной дома Должикова в момент встречи Мисаила с инженером фактически встре­тились и взглянули друг на друга два мира, две новые со­циальные реальности конца века — нисходящая социальная мобильность потомка древнего дворянского рода и восходя­щая мобильность сына ямщика. Такая встреча была вырази­тельной и весьма характерной приметой времени, когда одни быстро катились вниз, думая отнюдь не о «святом огне», а о том, как снискать кусок хлеба, другие же — стремительно возносились вверх на гребне профессионального успеха и материального преуспеяния. Убранство дома инженера Должикова поразило Мисаила своим богатством, комфор­том и благополучием: «...пахнет счастьем, — и всё, кажется, так и хочет сказать, что вот-де пожил человек, потрудился и достиг, наконец, счастья, возможного на земле»196. Пре­жде чем он получил место на железной дороге, Мисаил был вынужден выслушать назидательное наставление человека, который сам себя сделал. «Что вы умеете делать? - продолжал он. - Ничего вы не умеете! Я инженер-с, я обеспе­ченный человек-с, но, прежде чем мне дали дорогу, я долго тёр лямку, я ходил машинистом, два года работал в Бельгии как простой смазчик. Посудите сами, любезнейший, какую работу я могу вам предложить?»197 В итоге Мисаил Полознев всё же получил место телеграфиста. В конторе строящейся станции Дубечни, располагавшейся в полутора-двух вер­стах от старой, давно заброшенной дворянской усадьбы, он встретил Ивана Чепракова, спившегося и опустившегося сына генерала и своего товарища по гимназии. Если Мисаил худо-бедно осилил четыре класса гимназии, то Ивана исклю­чили из второго класса. Некогда очень богатые Чепраковы после смерти генерала разорились и продали своё большое имение Дубечню инженеру Должикову, выговорив право в течение двух лет жить в боковом флигеле барского дома. Генеральша Чепракова не могла тотчас расстаться с при­вычным укладом жизни и питала надежду, что после окон­чания строительства железной дороги инженер сделает её обожаемого Жана начальником станции Дубечни. Инженер очень хорошо зарабатывал, имел стабильное общественное положение и полагал, что вкладывать деньги в покупку недвижимости выгоднее, чем покупать ценные бумаги, и поэтому, взяв ссуду в банке, он в рассрочку приобрёл в губер­нии три порядочных имения. «Тихий, голубой плёс манил к себе, обещая прохладу и покой. И теперь все это - и плёс, и мельница, и уютные берега принадлежали инженеру!»198 Вот он - порождённый развитием капитализма в России новый хозяин жизни, за которого в своё время никто не хло­потал, которому никто не протежировал, помогая поскорее и полегче сделать карьеру; хозяин, считавший себя вправе хамить подчинённым, презирать Полознева и Чепракова, за глаза обзывая их «пьяницами, скотами, сволочью»199. С мелкими служащими инженер не церемонился и выгонял их со службы без объяснений. После грубой выходки Дол-жикова, пообещавшего через две недели уволить Чепракова и Полознева, Мисаил круто и резко изменил свою жизнь, бросил службу в конторе и стал простым рабочим, получаю­щим подённую плату, у подрядчика малярных работ Андрея Ивановича Редьки, любившего повторять тоном философа: «Тля ест траву, ржа—железо, а лжа — душу»200. Так началось нравственное перерождение Мисаила: он стал жить не по лжи и поступать по совести.