Елизавета Кучборская - Реализм Эмиля Золя: «Ругон-Маккары» и проблемы реалистического искусства XIX в. во Франции

• Название: Реализм Эмиля Золя: «Ругон-Маккары» и проблемы реалистического искусства XIX в. во Франции
• Автор: Елизавета Кучборская
• Издательство: Московский университет
• Жанр: Филология
• Год: 1973

---

И в светских кругах Плассана определенные лица неутомимо действовали в интересах Империи. Фелисите помогла аббату Фожа полностью уяснить роль деятельной г-жи де Кондамен и заключить нечто вроде тайного с ней союза. Молодая жена лесничего, которой Плассан простил недавнее, более чем сомнительное прошлое, могла особенно пригодиться, когда надо будет «распределять должности и ордена». Парижский влиятельный друг г-жи де Кондамен, не забывавший ее и в Плассане (имея в том выгоду для себя), присылал ей за усердие «столько красных ленточек, сколько она попросит». И она была щедра: намекнула мировому судье Мафру, что «император не прочь наградить его орденом, а доктору Поркье категорически обещала подыскать подходящее место для его оболтуса-сына». Был обещан орден и судье Палок («Если это неправда, я до конца жизни вам не прощу», — сказала чудовищно уродливая и злая г-жа Палок. «Прекрасной Октавии пришлось поклясться, что это истинная правда»). Затронув множество интересов, она уже делала планы перестановок в администрации Плассана в случае политического успеха Империи. Таким образом, вопрос о выборах решался и «в тенистой аллее сада Муре», где, как на завоеванной территории, царил аббат Фожа, занимая позицию между враждующими партиями. Впрочем, так близки конечные интересы у кажущихся противников, что «в своей компании они часто посмеивались над политической борьбой». Готовые «на людях растерзать друг друга», они обменивались «в саду или где-нибудь в закоулках дружескими рукопожатиями». Но какое-то неведомое влияние «совершенно спутало» возможные шансы различных кандидатов. «Чувствовалось всеобщее замешательство… растерянность, потребность как можно скорее покончить с выборами». В этот момент был выпущен Делангр: до дня выборов аббат хранил в тайне имя кандидата. Отдав Делангру тридцать три тысячи голосов против полутора тысяч, которые получил республиканский кандидат, «Плассан был ошеломлен, обнаружив в себе такое единодушие». Но за Делангра все могли «подать голос, не боясь себя скомпрометировать». Большинство населения Плассана, отлично знавшего историю Делангра, оказалось на уровне своего кандидата, который, как было решено, станет в Палате «голосовать за свободу при условии порядка и за порядок при условии свободы», выполняя функцию «чисто примирительную».

* * *

Флобер находил финал «Завоевания Плассана» прекрасным. Критика в немногочисленных отзывах, посвященных роману, говорила о мелодраматизме развязки. Вряд ли этот упрек справедлив.

Финал интересно задуман и мастерски выполнен. Жестокая развязка романа как будто несет в себе элемент случайности. Действительно, могла и не состояться импровизация Антуана Маккара — его мгновенный сговор с аббатом Фенилем и больничным служителем о том, чтобы выпустить Муре, который был очень беспокоен, звал Марту и грозился поджечь свой дом («Это было бы забавно, — бормотал Маккар, представляя себе возвращение Муре домой. — Он уж там навел бы порядочек»). А Муре мог и не добраться до города, мог и не поджечь дом. Однако четко мотивированная необходимость, неизбежность именно жестокого конца отменяет впечатление его случайности. Развязка — пылающий дом, где гибнут мучители Муре и он сам, — выразила степень напряжения сложившихся в романе коллизий.

Трагедийная развязка в «Завоевании Плассана» наметилась давно. Еще в ту пору, когда только очерчены были характеристики аббата Фожа, и его матери, и цепких Трушей; когда приобрел определенность образ Марты в новом ее бытии; когда Муре, не в силах остановить крушение жизни, впадал в тоску и отчаяние. Трагедийная развязка назревала неотвратимо. Трудно было предугадать, какие формы она может принять. События могли разрешиться и другим образом, чем тот, что избран в романе, но непременно драматично. Создавшиеся ситуации не оставили никакого основания предполагать смягчение конфликтов. К жестокому финалу вела логика всех чувств и отношений, соединяющих или разъединяющих персонажей. Одним ударом этот финал разрубил сложные переплетения многих линий в романе.

Линия, соединяющая аббата Фожа и Фелисите Ругон, касается тайных и острых моментов «политической истории» Плассана. Свое покровительство аббату Фелисите объяснила так: «Я помогала вам не ради ваших прекрасных глаз, а чтобы сделать приятное нашим парижским друзьям. Меня просили быть вашим кормчим, и я была им». Под воздействием Фожа и Фелисите город избрал депутатом бонапартиста. Точнее, человека, который готов быть бонапартистом, так же, как в других условиях стал бы легитимистом, орлеанистом и т. п. Через несколько лет после государственного переворота Империя в результате выборов еще раз получила Плассан — послушный, не фрондирующий, не играющий в оппозицию… Крупная услуга требовала и соответственного вознаграждения. Вот в этой именно сфере и могли столкнуться интересы Фожа и Фелисите — сообщников, которые в любое мгновение готовы были превратиться в противников. «Чутьем ловкой женщины» Фелисите почувствовала, что Фожа «злоупотребляет своей победой».

«Мой муж завоевал Плассан раньше вас, и Плассан останется нашим», — объявила аббату Фелисите. — «Я не потерплю, чтобы вы разыгрывали хозяина у меня в доме». Теперь, когда город голосовал «как требовалось», Пьер Ругон и один мог бы удержать его «на правильном пути… надо было вытеснить аббата и затем воспользоваться его успехом». Но Фожа не из тех фигур, которые можно вытеснить. Неизвестно, в каких формах совершалось бы это вытеснение, поскольку гибель аббата избавила Ругонов от необходимости применять средства, послужившие им еще в «Карьере Ругонов». Но, несомненно, соперничество между ними за успех обещало быть жестоким, в чем убеждает темное прошлое этих людей, их индивидуальные моральные возможности: мещанка когда-то без затруднений переступила через кровь, коль скоро это вело ее к богатству и почетному положению г, городе; священник покушался на жизнь своего собрата, пытался его задушить — вряд ли на почве религиозных споров. Драматичная развязка романа подвела черту под коллизией Фожа — Фелисите и освободила для Ругонов все поле действия, на котором они и впредь будут выступать как надежнейший оплот Империи,

Развязка завершила еще одну, уже побочную линию: усевшийся «посреди завоеванного им Плассана» аббат Фожа стал тяготить город. «Приветливый, покладистый священник превратился в мрачную деспотическую фигуру, подчинявшую все своей воле… Город положительно пришел в ужас, видя, как непомерно растет этот повелитель, которого он себе избрал». Плассанцы устали «от непрерывных проявлений признательности» аббату Фожа, направившему город по истинному пути; они жаждали, «чтобы какая-нибудь смелая рука избавила их от него». Даже склонившись перед полицейско-бюрократической системой Империи, Плассан желал оставить себе иллюзию гражданской самостоятельности. До «смелой руки» дело не дошло. И здесь гибель Фожа выглядела как естественный конец назревшего конфликта.

* * *

Марта «шла к логическому завершению всякой страсти». Оно совпадает с развязкой, ибо психологическая доминанта, явно подавившая в героине все другие чувства, вела ее к страшному взрыву, ставила перед неизбежностью перемен. Марта стала омрачать успех аббата. Ускользая от его влияния, отказываясь повиноваться, сна все настойчивее искала самозабвения: она «требовала возлюбленного, отвергавшего ее», говоря: «Боже мой, зачем ты оставил меня», и уходила из церкви «с гневом покинутой женщины». Олимпия Труш по-своему объясняла ее смятение: «Можно подумать, что господь бог надул ее на крупную сумму денег». В день развязки Марта напрасно ожидала религиозного экстаза и затем душевного умиротворения. Она смиренно преклоняла колени и тут же поднималась возмущенная, «не ощущая ничего, кроме пустоты неудовлетворенной страсти». Когда Марта вышла из церкви, «небо показалось ей черным» («le ciel lui parut noir»).

«Громадная машина войны, предназначенная для завоевания города», разрушила до основания жизнь Марты, конец ее совсем близок. В романе остался, собственно, еще только один день. День, вместивший и надежды и отчаяние, наполненный до предела событиями, поступками, чувствами, которые наконец-то достигли состояния совершенной ясности; день, начавшийся исступленными молениями Марты и закончившийся ужасающим фейерверком, превратившим в пепел дом Муре.

«Ваше небо закрыто, — сказала Марта аббату, вернувшись из церкви. — Вы привели меня к нему, чтобы я стукнулась об эту глухую стену». В «последнем призыве», с которым она решилась обратиться к Фожа, ее чувство выступило уже без религиозных покровов. «Я жила очень спокойно, помните, когда вы приехали…. чуждая желаний, ничего не ища. Но вы разбудили меня словами, которые заставили забиться мое сердце… Теперь я хочу всего обещанного мне счастья».