Евгений Витковский - На память о русском Китае

• Название: На память о русском Китае
• Автор: Евгений Витковский
• Жанр: Биографии и Мемуары

В электронной книге содержатся авторские редакции биографических очерков:

1. Формула бессмертия: жизнь и судьба поэта Арсения Несмелова;

2. Апостериори: воспоминания о последних десятилетиях жизни Валерия Перелешина. «Записки Ариэля».

Примечание автора: Первая работа представляет собой полностью переработанное предисловие к двухтомному собранию сочинений Арсения Несмелова (Владивосток, 2006).

Вторая написана специально к столетию со дня рождения Валерия Перелешина (20 июля 1913 — 20 июля 2013) и публикуется впервые.

© Евгений Витковский

---

Несмелов стал появляться в качестве литературного героя. В романе Натальи Ильиной «Возвращение» (1957–1966) возник харбинский поэт Артемий Дмитриевич Нежданов, имевший, впрочем, по свидетельству как автора книги, так и поэта Н. Щеголева, со слов которого Ильина многое записала, мало общего с прототипом. В романе Левана Хаиндрава, младшего брата поэтессы Лидии Хаиндровой, более известного (несмотря на отсидку в начале 1950-х годов) своим сталинизмом[54], ненавистью к месхетинцам, осетинам, абхазам и всем некоренным (с грузинской, как считал писатель, точки зрения) народностям Грузии, — в его романе «Отчий дом» (1981) появился поэт Аркадий Иванович Нечаев, на идентичности которого с Несмеловым Хаиндрава настаивал. В уста Нечаева вкладывал автор такие мудрые реплики, касавшиеся судьбы царской России: «Режим прогнил сверху донизу <…>. Крах был неминуем. Все устои расшатались…» Встречались и другие упоминания, фрагментарные, незначительные. В советские годы издателям было определенно не до Несмелова.

Отдельный интерес представляет роман Ильи Фаликова (р. 1942, Владивосток) — «Полоса отчуждения», опубликованный журналом «Дружба народов» (2003, № 4). Автор этого романа, в глубокой рецензии на вдадивостокский двухтомник Несмелова (см. «Знамя», 1907, № 7), напоминает: «Там есть Харбин и поэт Мпольский: такой псевдоним (и персонаж) у Митропольского был на самом деле. Автор придумал героя, поскольку почти ничего не знал о жизни Митропольского в Харбине. Автор этого романа — ваш покорный слуга». Источник псевдонима самоочевиден: в московском томе Несмелове («Без Москвы, Без России», 1990) был помещен рассказ «Маршал Свистунов», где про господ Мпольских и их младшего сына, «кадета Сеню», упоминалось. Но изменилось отношение и к Несмелову, и культуре «восточной ветви» русской эмиграции, уже в XXI веке.

На Западе положение было почти таким же. Бывшие русские жители Китая, постепенно влившиеся в общий поток литературы западного зарубежья (В. Перелешин, Ю. Крузенштерн-Петерец, Е. Рачинская и др.), публиковали иной раз очерки о Несмелове, полные добрых слов, но заниматься собиранием распыленного несмеловского наследия не по силам было в те годы никому. Антологии поэзии русского зарубежья («На Западе» [1953], «Муза диаспоры» [1960] и т. д.) о Несмелове даже не упоминали, по крайней мере, до конца 1980-х годов. Лишь в 1973 году в нью-йоркском «Новом журнале» (№ 110) Валерий Перелешин по копии автографа, присланного из СССР[55], опубликовал поэму-сказку Несмелова «Прощеный бес». Увы, публикация — хотя сказка принадлежит к числу шедевров Несмелова — погоды не сделала.

Но человеческая память живуча, да и «рукописи не горят», как сказал Михаил Булгаков и, как уже в наши дни уточнил Фазиль Искандер, «особенно хорошо они не горят, добавим мы, когда рукописи напечатаны». В сотнях библиотек и частных архивов хранились разрозненные комплекты газет и журналов со стихами и прозой Несмелова, у частных лиц сбереглись его автографы. Так и не удалось выяснить, были ли хоть когда-то изданы стихотворения, во множестве извлеченные нами из архивов тех, кто некогда переписывался с Несмеловым, — Лидии Хаиндровой, Петра Балакшина, Ивана Якушева, «Юрки» (Е. А. Васильевой), — причем, что важно отметить, это лучшие стихотворения Несмелова из числа не собранных в прижизненые сборники: по какой-то причине путь в печать в прежние годы им был заказан. Многое в публикациях прежних лет приходилось печатать записанным по памяти. К счастью, в нынешнем издании таких стихотворений нет, у всех есть хоть какой-то достоверный источник.

Со второй половины 1980-х годов интерес к творчеству Несмелова достиг высокой степени накала: его стихи изучаются, во всяком уважающем себя издании, будь то антология или энциклопедия, есть о нем хотя бы несколько строк. Его стихи переводятся на самые разные языки — от китайского до голландского. О нем написано и защищено несколько диссертаций. В 1990 г. В Москве вышел том «Избранного» Несмелова — «Без Москвы, без России» (сост. Е. Витковский и А. Ревоненко). Во Владивостоке в 2006 году вышло двухтомное «Собрание сочинений» Несмелова. Однако издание такого объема, как нынешнее, предпринимается впервые: очень многое нашлось значительно позже, к тому же прежние издания были жестко лимитированы «количеством страниц», проще говоря, бюджетом.

Чего хотел от литературы сам Несмелов? Вот две цитаты.

«Всякий ищет свое, — думал я. — Собака кость с остатками мяса, мать удачи для сына, сын — славы. Безумная женщина, не замечая любви мужа, стремится к другой любви. А чего ищу я? Ничего. Я люблю только точно писать жизнь, как пишет ее художник-реалист. Я хотел бы, чтобы мой потомок, удаленный от меня бесконечно, прочитав написанное мною, подумал: „А ведь он дышал и чувствовал совсем так же, как дышу и чувствую я. Мы — одно!“ И подумал бы обо мне как о друге, как о брате. Но, Боже мой, чего же, в конце концов, я хочу? Не больше, не меньше, как бессмертия!»

Этими словами заканчивается рассказ Несмелова «Ночь в чужом доме»: напечатан он был в августе 1945 года, за несколько дней до советской оккупации. Случайно ли такие слова оказываются в жизни человека последними? Несмелов, хоть и офицер, но в первую очередь поэт, хотел бессмертия — творческого, разумеется.

Вторая цитата представляется более важной. Последнюю строфу из этого стихотворения уже приводила в своей статье «Чураевский питомник» в 1968 году Ю. В. Крузенштерн-Петерец и сама потом не могла вспомнить, откуда запомнились ей эти строки. Но стихи нашлись. Всё в том же «Рубеже», полного комплекта которого по сей день не смогла собрать ни одна библиотека в мире.

ФОРМУЛА БЕССМЕРТИЯ

Какой-то срок, убийственная дата,
И то, что называлось мастерством,
Что смелостью пленяло нас когда-то, —
Уже фальшивит шамкающим ртом.

О, трупы душ в тисненых переплетах,
Чей жар остыл, чей свет уже потух, —
Что уцелело от посильных взлетов,
От непосильных творческих потуг?

Лишь чудаков над вашим склепом встретишь;
Но даже им, искателям пути,
Сверкающую формулу бессмертья
В остывшем пепле вашем не найти!

И только страсть высоким воплем меди
Еще звучит, почти не отходя,
Да голубые молнии трагедий
У горизонта небо бороздят…

Лишь вопль из задохнувшейся гортани,
Лишь в ужасе воздетая рука…
Лишь речь нечеловеческих страданий,
Как маяки, как искра маяка, —
Векам, в века!

Трудно сказать, был ли Арсений Несмелов верующим человеком. Но обычной творческой ценой — ценой жизни — он себе бессмертие в русской литературе обеспечил.

Евгений Витковский

1990–2013

Апостериори

…А ты поверь,
Что будет мне и мертвому нетрудно
Любить тебя таким, как я теперь.

Валерий Перелешин, 1974

Перелешину шел шестьдесят первый год, когда он написал это прямо адресованное мне стихотворение (правда, он точно не знал моего года рождения, — теперь это уже не играет роли).

Мне идет шестьдесят третий. Значит, пришло время: подобные предсказания всегда сбываются — только не надо мешать им сбыться (хуже будет).

Я не мешаю. Я пишу о том, что знаю на собственном опыте, добавляя немногие факты, о которых узнал только в XXI веке — благодаря заботе моих младших коллег по этому собранию сочинений.

Не надо никаких «хочется верить». Я точно знаю и безусловно верю. Моя вера велит никогда ничего не просить, а всегда прощать всех, кого могу вспомнить — и даже тех, кто растаял в памяти. Не спрашивайте, что это за вера такая. Мой стакан всегда наполовину полон, а не пуст. Кто захочет — тот поймет.

* * *

Легко установить, когда, и при каких обстоятельствах я узнал имя Валерия Перелешина, когда впервые прочел его стихи, еще проще — назвать точную дату нашего контакта (письменного, между Москвой и Рио де Жанейро — я так его и не увидел, хоть и связывал с ним всех моих друзей, которым был интересен «русский поэт в Бразилии). И, к сожалению, точно назвать могу время, когда этот контакт оборвался, когда и как я узнал о его смерти. Примерно двадцать лет — с 1971 года по 1991 год — нас можно было бы назвать друзьями, хотя сам Валерий (я и теперь в мыслях называю его только по имени) употребил бы другое слово. Как он называл меня до смерти его матери в 1980 году, и как, когда, похоронив ее, он „вышел из чулана“ и позиционировал себя уже как открытый гей. Я определенно был объектом этой почти исступленной страсти, от нее русской литературе осталось куда больше, чем мне. Но ведь и я сам — часть русской литературы, точнее — ее читатель. Странная мне выпала участь. Но не более странная, чем выпала Перелешину. Мое дело было неприметно для меня самого и мне долгое время непонятно — дать влаге попасть на питающие пальму корни. Нечто подобное есть на одном из рисунков Леонардо да Винчи. Он пытался познать пути воды и законы ее движения. Я — не пытаюсь. Попробую рассказать то, что выпало мне узнать на собственном опыте. Апостериори, не более.