Тесса де Лоо - Близнецы

• Название: Близнецы
• Автор: Тесса де Лоо
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7516-0794-4

Две пожилые женщины случайно встречаются в курортном городке и неожиданно узнают друг в друге… сестер- близнецов, разлученных в далеком детстве после смерти родителей. У каждой позади своя жизнь, война оставила жестокие рубцы на их судьбе. Могут ли понять и простить друг друга вдова офицера СС и женщина, скрывавшая евреев от нацистов в своем доме? День за днем они встречаются в кафе, вспоминают пережитое и пытаются пробиться сквозь стену отчужденности. Нам кажется это невозможным, до самого конца, до последней страницы, когда…

---

Он смотрел на нее полузакрытыми глазами и говорил как в полусне.

— Мы приняли решение ее ликвидировать.

Он крепче сжал ее ладонь.

— Иногда необходимо поступиться одной жизнью ради спасения других.

Лотта испуганно на него смотрела.

— Во благо моей семьи я тоже способна на многое… наверное…

— Вот именно, — кивнул он.

— Кому это поручено? — спросила она после длинной паузы.

Маленький человек, который не мог позволить себе уклоняться от ответов на важные вопросы, пнул кончиком ботинка корень дерева, торчащий на тропинке.

— В том-то и проблема.

После очередного недолгого отсутствия он вернулся домой в страшной спешке; стекла его очков сверкали тревожными огоньками. Времени для расспросов не было.

— Облава, — он махнул рукой непонятно куда, — они будут здесь с минуты на минуту.

Домом завладел привычный хаос. Нелегальные обитатели, не имеющие права ни на один квадратный сантиметр площади, будто улетучились. Игральные карты, еще теплые от их рук, запрещенные книги, незаправленные постели — они потрясающе поднаторели в заметании следов. Обычная голландская семья демонстративно принялась за свои ежедневные хлопоты, в надежде, что оглушающий стук их сердец останется неуслышанным.

Как обычно, они полагали, что Эрнст Гудриан вместе с другими прячется за зеркалом, но тут он вдруг появился на кухне в запотевших очках, длинном кожаном пальто и с вещевым мешком за плечами. Он обратился к Лотте, деловито моющей посуду.

— Я пришел попрощаться…

Он протянул ей дрожащую ладонь. Лотта вытерла руки о фартук.

— Попрощаться? Почему?

— Я… я больше не могу… — пролепетал он, сняв с носа очки и возвратив их на место. — Этот нарастающий внутри страх… Я ухожу.

— Уходишь? — повторила Лотта и вплотную приблизилась к нему. — Тебя тут же загребут! Что на тебя нашло, ты же всех нас выдашь!

Он нервно замотал головой.

— У меня с собой мышьяк… — успокоил он ее.

От удивления Лотта раскрыла рот.

— Мышьяк? — она делала ударение на каждый слог. — Ты с ума сошел… дай сюда пальто и сумку тоже…

Она настоятельно протянула руку. Он не двигался. Что это? Голоса вдалеке? Лай собак? Рев моторов? Вместо глаз она видела лишь дурацкие запотевшие очки на узком лице, белом и стянутом от напряжения, — может, стоит его хорошенько отхлестать по щекам? Они словно гипнотизировали друг друга, молчаливо боролись силами на фоне надвигающейся какофонии.

— Пошли, — скомандовала Лотта.

Она стянула с него вещмешок, помогла снять пальто — он ей неожиданно подчинился, словно собака, вопреки инстинктам слепо идущая за своим хозяином.

— Но в шкаф я больше не полезу, — крикнул он строптиво. Не позволив себя разубедить, он повернулся и стремительно выбежал из кухни с сад, прямиком к своей мастерской. Лотта осталась на кухне с его вещами.

Перед домом затарахтел полицейский фургон. Дюжина солдат рассредоточилась, согласно строгим инструкциям. Одни расположились на стратегически важных постах, преграждая путь возможным беженцам, другие обыскивали дом и проверяли, нет ли в нем потайных помещений. Один офицер, пробираясь между яблонь, решительно направился в сторону садового домика. В родительской спальне солдаты поддались на уговоры хозяйки дома полюбоваться видом из сводчатого окна. Безоблачное небо и солнце, проникающее сквозь ветки, казалось, исключали всякую опасность. Вокруг мастерской было подозрительно тихо, и обеспокоенная Лотта, прилипнув к окну, до смерти боялась увидеть Эрнста Гудриана, выходящего на улицу с поднятыми руками и приставленным к спине дулом автомата. В конце концов она не выдержала и пошла вслед за офицером. Как бы ненароком, она бросила взгляд в окно. Эрнст со съехавшими на середину носа очками держал незаконченную скрипку и с воодушевлением что-то рассказывал. Положив фуражку на верстак, офицер увлеченно слушал, то и дело кивая и поглаживая подбородок. Лотта открыла дверь. Оба рассеянно обернулись. Средним пальцем немец ласково погладил корпус скрипки, висевшей на стене:

— Ein sehr schöner Lack…[79]

— Сам делаю, без красителей… — гордо сказал Эрнст.

— Wunderbar, wunderbar…[80] — восторгался немец. — Он поднялся и, закрыв глаза, сделал глубокий вдох. — Es riecht auch gut hier, — сказал он, — herrlich![81]

Пораженная Лотта покинула мастерскую и стремглав понеслась обратно на кухню. Уже по дороге ее охватило чувство триумфа: только что он хотел принять яд, а сейчас с упоением посвящает немца в тайны скрипичного дела. Это удивительное, волшебное превращение придавало ей смелости. Она уже хотела было войти в дом, как в саду зазвучала музыка. Страстный, берущий за душу пассаж из концерта Бетховена доносился из мастерской, вырываясь наружу сквозь голубые доски. Солдаты, потерявшие всякий интерес к своему заданию, столпились в саду, чтобы послушать музыкальное интермеццо в исполнении офицера. Слушали дисциплинированно, как будто подчиняясь военному уставу. Солнце сверкало на пуговицах их мундиров. Теперь, когда облава наполнялась звуками известной мелодии, на пороге появился и Лоттин отец. Последние ноты растаяли в воздухе, и наступила немыслимая тишина, которую нарушила сорока, с шумом слетевшая с ветки. Офицер мечтательно вышел из мастерской и, хмельной от музыки, слегка покачиваясь, побрел по саду. Внезапно отрезвев, он заметил своих подчиненных. Проведя рукой по растрепанным волосам, надел фуражку и принял выражение лица, соответствующее обстоятельствам.

— So, — сказал он угрюмо, — worauf wartet ihr…[82]

Рев моторов затих вдалеке. Несуществующие жители, потные и помятые, выползали из заточения, наперебой изумляясь магическому вторжению Бетховена, который проник даже в зазеркалье. Макс Фринкель разглагольствовал о чудодейственной силе музыки. Лишь Эрнст Гудриан все еще сидел в мастерской и строгал верхнюю крышку корпуса скрипки.

— Ты обольстил офицера… — в восхищении сказала Лотта и села на усыпанный стружкой пол.

— Благодаря тебе… — усмехнулся он. — Она, как обычно, моет посуду, сказал я сам себе по пути в мастерскую. Если укрывающихся обнаружат, то, скорее всего, всю семью поставят к стенке, а она все — таки, как ни в чем не бывало, продолжает мыть посуду. Тогда, подумал я, почему бы мне, как всегда, не заняться своим скрипичным делом? Тот, кто занят делом, каким-то образом становится неприкосновенным, неуязвимым… Словно он вне войны…

Она смущенно молчала. Расточаемые похвалы в ее адрес не оставляли ее равнодушной. Наконец-то она благотворно повлияла на чью-то жизнь — это ощущение приятно ее будоражило.

— Он еще и сыграл для тебя… — вздохнула она, прибегая к отвлекающему маневру.

Эрнст кивнул.

— Страстный любитель. Он сказал мне: если бы не война, я бы купил у вас эту скрипку. — С профессиональной гордостью он повторил: — Он хотел купить у меня скрипку!

Произошедшее немного ее приободрило — душевное равновесие было частично восстановлено. Сердце очистилось мыслью, что, поскольку именно она удержала его от нелепого акта камикадзе, этот человек теперь вообще-то принадлежал ей — она не сопротивлялась нахлынувшей влюбленности. Влюбленности в него и в сам процесс создания скрипки: строгание, шлифовку, полировку, лакировку… Ее умиляло буквально все: то, что нижняя дека изготовлялась из мелкослойного югославского клена, а гриф — из эбенового дерева, что плохой лак влиял на тон звучания, что обечайки загибались с помощью пара. Даже отвратительный запах костяного клея, которым он пользовался, был ей сладок. Однако больше всего она любила его за то, что он ни в чем не походил на ее отца.

В путеводителе, призванном споспешествовать курортной славе Спа, говорится: «Гостям курорта рекомендуется забыть о повседневной суете. Их призывают жить в замедленном и размеренном ритме. Их принимают в заботливую среду, тесно связанную с медицинским миром, который сам по себе является символом надежности и уверенности».

Сестрам было наплевать на сии благие намерения. Жить в «замедленном и размеренном ритме» не получалось. Чем больше они делились друг с другом подробностями своих превратных судеб, тем сильнее нарастало напряжение и осознание бесповоротности прошлого. Сейчас им предоставлялась последняя возможность сблизиться и помириться. Одна из них испытывала в этом насущную потребность, а другая была полна недоверия. Одна хотела этого — даже слишком, другая по-прежнему упиралась. Война подтачивала их лечение. Они вызывали призраков, и призраки появлялись — с истерзанными душами, в опустошенном ландшафте, под свинцовом небом, с запахом пороха… Сплошное обвинение против утраты права на жизнь, свободу, гуманность, христианское милосердие — древние ценности, слова из архаичного языка, эсперанто наивности. Призраки проносились мимо целыми колоннами, оставляя на сердце глубокие отпечатки.