Тесса де Лоо - Близнецы

• Название: Близнецы
• Автор: Тесса де Лоо
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7516-0794-4

Две пожилые женщины случайно встречаются в курортном городке и неожиданно узнают друг в друге… сестер- близнецов, разлученных в далеком детстве после смерти родителей. У каждой позади своя жизнь, война оставила жестокие рубцы на их судьбе. Могут ли понять и простить друг друга вдова офицера СС и женщина, скрывавшая евреев от нацистов в своем доме? День за днем они встречаются в кафе, вспоминают пережитое и пытаются пробиться сквозь стену отчужденности. Нам кажется это невозможным, до самого конца, до последней страницы, когда…

---

— Тогда нечего удивляться, что вам нанесли ответный удар.

— Мы не удивлялись, мы испугались — так же как и жители Лондона, битком набившиеся в бомбоубежище. Этот страх универсален!

— С той лишь разницей, что вы сами были во всем виноваты. Вы сами выбрали себе режим, который не останавливался ни перед чем.

Анна вздохнула. Положив пухлые руки настол, она наклонилась вперед и устало посмотрела на Лотту.

— Я ведь тебе объяснила, на что прельстился нищий глупый народ. Почему ты не можешь этого принять? Так мы ни на шаг с тобой не продвинемся.

Лотта пригубила пустую кофейную чашку. Она чувствовала, как в ней закипает ярость, — ей тут еще и урок преподают! Какая самонадеянность!

— Я обстоятельно расскажу тебе, почему я не могу этого принять, — сказала она язвительно, — может, и ты, в свою очередь, что-нибудь да намотаешь себе на ус.

Замерзшую воду, которая еще полгода назад плескалась о киль лодки, рассекали теперь их фризские коньки. Крест-накрест взявшись за руки, они гармонично скользили по льду, как бы слившись воедино. Мимо проносились покрытые инеем тростниковые заросли и ивы, стоявшее низко солнце медленно краснело. Лотта споткнулась о трещину на льду, Давид ее подхватил. Они стояли друг против друга, вихляя на узких коньках; он поцеловал ее в замерзшие губы.

— Снежная королева… — прошептал он ей на ухо, — что бы ты сказала, если бы мы обручились…

— Но… — начала было Лотта.

Она оторопело на него смотрела. Он засмеялся и поцеловал ее в кончик носа, окоченевший от холода.

— Подумай об этом… — сказал он.

Он схватил ее за руки, и они продолжали чертить зигзаги по льду. Поднимался туман, микроскопические водные частички окрашивались в цвет заходящего солнца. Холод пронизывал до костей. На ум пришла строчка из малеровского цикла: «В такую непогоду я б ни за что не отпустил детей из дома…»

В темноте они возвращались домой на велосипедах. Он попрощался с ней у калитки.

— Я не хотел тебя напугать, — сказал он, — я просто от тебя без ума. — Она дула на руки, он взял их в свои ладони и тер, пока они не согрелись. — Я приду в субботу, — пообещал он, — мы еще поговорим об этом.

— Нет, нет… — сказала она растерянно… — то есть… в субботу я не могу… давай немного подождем.

Он беспечно ее поцеловал.

— Хорошо… хорошо… нам некуда спешить.

Что-то мурлыча себе под нос, он умчался, еще раз обернувшись, чтобы ей помахать.

Несколько дней она ходила сама не своя. Она надеялась, что еще не оформившаяся влюбленность будет длиться до бесконечности, ей нравилось это затаенное, невысказанное и печальное чувство. Такие понятия, как «помолвка», заставляли ее нервничать. И все же она знала, что в конце концов скажет «да». Перед тем как их роман примет стремительный оборот и все вокруг начнут вмешиваться в их отношения, она хотела еще немного понежиться в амбивалентных ощущениях и своем привычном одиночестве. Возможно, он это чувствовал, так как не давал о себе знать.

Иллюзии по поводу того, что с войной вполне можно ладить, пришел конец. В еврейских районах Амстердама произошли столкновения между сеющими беспорядки членами ВА[69] и группами евреев, в результате чего погиб один немец. Двадцать второго февраля начались репрессии: немцы арестовали сотни выбранных наугад еврейских юношей. В официальном сообщении говорилось о «жестоком и зверском убийстве, на какое способны только евреи». Однако нелегально издававшаяся газета «Хет пароол» разрушила этот миф: речь шла об обычной потасовке — у трупа в руке была обнаружена дубинка! Лоттин отец принес домой манифест подпольной коммунистической партии с призывом к сопротивлению против еврейских погромов. «Бастуйте!!! Бастуйте!!! Бастуйте!!!» — обращались они к рабочим. Забастовки, вспыхнувшие в различных частях страны, были подавлены, некоторых забастовщиков немцы расстреляли. Потом снова установилось мнимое затишье.

Именно тогда, когда Лотта потеряла всякое терпение — уж слишком долго длилось его молчание, — ей позвонил отец Давида. Приглушенным голосом он спросил, могут ли они с женой зайти к ней сегодня вечером; им необходимо с ней кое-что обсудить. Кровь хлынула в голову. Почему Давид посылает своих родителей? И это после всех его речей! Он что, сам не мог прийти? Их встречали торжественно — известный певец как никак. Лоттин отец молча пожал им руку, певец грустно улыбнулся, а усы совратителя вытянулись в полоску. Его взгляд скользнул по четырем сестрам:

— И кто же из вас Лотта?

Лотта нерешительно кивнула. Мать Давида поспешила взять ее за руки и легонько их сжала. Не в силах сдержать чувства, она раскрыла сумочку из крокодиловой кожи и достала носовой платок.

— Мы и не знали, что у него была девушка… — сказала она, растрогавшись.

После того как они сели, отец Давида взял слово. Поводом к их визиту послужила открытка от Давида из Бухенвальда, в которой он просил родителей передать привет Лотте, так как не успел с ней попрощаться.

— Бухен…вальд? — пролепетала Лотта.

Де Фриз старший сглотнул и провел рукой по лбу — жест, выражающий безнадежное смирение. Уставившись в пол, он рассказал, что в субботу двадцать второго февраля Давида арестовали в амстердамском еврейском квартале, когда он музицировал со своими приятелями. Внезапно в дом ворвались полицейские и приказали им встать спиной к стене.

— Wer von euch ist Jude?[70] — крикнули они. Ни секунды не раздумывая, еще весь в своей музыке, Давид сделал шаг вперед. Два других еврея из их компании мудро держали рот на замке. Его отвезли на площадь Йохана Даниэла Мейера, где уже столпились десятки других товарищей по несчастью. Без каких бы то ни было обвинений, без суда и следствия, их увезли в Германию, в лагерь.

Мать Давида всхлипнула. Отчаянно озираясь вокруг, отец Лотты пытался говорить бодро:

— Вот увидишь, через несколько месяцев мальчишек вернут домой. Немцы просто хотели наказать их для острастки: чтобы другим неповадно было устраивать беспорядки. Давид здоров, он много занимался спортом… Не так уж плохи у него дела… прочти сама… здесь…

Лотта склонилась над скудными строчками на открытке: «…es geht mir gut, wir arbeiten tüchtig…»[71] Эту открытку он держал в руках. В ней было что-то тревожное — открытка, которой удалось покинуть лагерь и найти дорогу домой, в то время как ее отправитель находился под арестом. И все же она не в состоянии была проникнуться всей серьезностью происходящего. Это было так странно, так нелепо, так бессмысленно, что не укладывалось в голове. Она непроизвольно посмотрела на пианино — ноты еще лежали раскрытыми на той странице, где они остановились. Всем своим существом она противилась мысли о том, что он так просто взял и исчез. На душе стало легче только тогда, когда она представила себе трудовой лагерь, нечто вроде лагеря скаутов, где на открытом воздухе рубили дрова и сажали деревья…

— Мы тоже пошлем ему открытку, — сказал отец Давида, — может, и ты черкнешь пару слов?

«Дорогой Давид…» — написала она мелкими буквами, отыскав свободное местечко. Ручка застыла в воздухе. Она чувствовала за спиной взгляд отца, управляющий ее движениями. Вот бы написать ему на тайном языке, что-то личное, существенное. Ей вспомнилась строчка из песенного цикла, которую она, слегка перефразировав, не раздумывая, положила на бумагу: «Я надеюсь — ты лишь гуляешь, и путь свой вновь домой направляешь…» Пока она перечитывала строчку, ее вдруг охватил неистовый страх. Боже, что она написала? Цитату из печального стихотворения, элегии. Слишком поздно, слишком поздно, чтобы что-то менять. Дрожащей рукой она отдала открытку. Ей стало нестерпимо в комнате, вид родителей Давида ее пугал, да и сочувствие собственных родителей было невыносимо… мир, позволивший исчезнуть ее другу, спирал дыхание. Она резко поднялась и, не проронив ни слова, вышла из гостиной — по коридору, из дома, на улицу. С бешено колотящимся сердцем она упала на ступеньку садового домика. Словно медленно действующий яд до нее дошло нечто, столь же ужасное, как и само исчезновение Давида: двадцать второго февраля он мог бы быть с ней… если бы она захотела.

Несколько недель подряд она истязала себя самоанализом: почему она сразу не согласилась на его предложение… почему взяла время на раздумья… хотела ли она его испытать… подразнить… зачем надо было все затягивать? Она мучила себя вопросами, на которые не могла ответить, вопросами, постепенно превращавшими ее в горгону и неизменно приводившими к одному и тому же беспощадному выводу.

Снова позвонил отец Давида. Они получили вторую открытку, на этот раз из Маутхаузена, с загадочным текстом: «Если я как можно скорее не получу свой парусник, будет слишком поздно…» Он отчаянно воскликнул:

— Он умоляет нас о помощи, мой мальчик, но что я могу сделать? Я бы хотел поменяться с, ним местами-я старый человек, а у него еще вся жизнь впереди…