Жозеф де Местр - Рассуждения о Франции

• Название: Рассуждения о Франции
• Автор: Жозеф де Местр
• Издательство: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН). 216 с.
• Жанр: История
• Год: 1997

Книга французского консервативного мыслителя и роялистского государственного деятеля графа де Местра (1754–1821) представляет собой одну из первых в мировой литературе попыток критического философско-политического осмысления революции 1789 года, ее истоков и причин, роли вождей и масс, характера и последствий. И поныне сохраняют актуальность мысли автора о значении революций в человеческой истории вообще, о жгучих проблемах, встающих после «термидоризации». На русском языке это считающееся классическим произведение печатается впервые за двести лет после его «подпольного» появления в 1797 году. Труд де Местра всегда был слишком неудобным для отечественных правящих элит: сначала своей приверженностью католицизму, затем — прославлением монархии, контрреволюционностью, идеализмом, но прежде всего — своей интеллектуальной открытостью и честностью. В издание включены статьи о творчестве де Местра русского философа В.С.Соловьева и французского историка Ж.-Л. Дарселя.

---

Еще одна крупная ошибка — воображать, что народ якобы потеряет что-либо с восстановлением Монархии; ибо народ, дескать, по идее только выиграл от всеобщего ниспровержения. Как говорят, он имеет право на занятие любой должности; так что же? Хотелось бы узнать, чего они стоят, эти должности, о которых столько шумят и которые преподносят народу как великое завоевание, — они ничто перед истинным судом общественного мнения. Даже военное сословие, считавшееся во Франции почетнее всех остальных, потеряло свой блеск: оно утратило свой престиж в глазах общественного мнения, а установление мира еще более понизит его. Военных пугают восстановлением Монархии, но никто более них в этом не заинтересован. Нет ничего очевиднее того, что (стр.144 >)Королю необходимо поддержание их высокого положения, и от них зависит — рано или поздно превратить эту политическую необходимость в потребность любви, долга и признательности. Благодаря чрезвычайному сочетанию обстоятельств в военных нет ничего, что могло бы оскорбить самое роялистское убеждение. Никто не имеет права их презирать, ибо они сражаются только за Францию; между ними и Королем нет никакой стены предубеждений, способных помешать исполнению их долга: [Король] прежде всего Француз. Пусть они вспомнят о Якове II, который во время битвы на рейде Ог [224] аплодировал с берега моря мужеству Англичан, окончательно лишивших его трона: могли ли бы воины сомневаться, что Король не гордится их отвагой и не думает о них в глубине своей души как о защитниках целостности его королевства? Не он ли публично аплодировал этому мужеству, сожалея (а это, конечно, следовало сделать), что оно не проявляется в борьбе за лучшее дело? Разве не поздравил Король храбрецов из армии Конде за то, что они победили ненависть, которую столь долго питала изощреннейшая хитрость? [225]У французских военных, после всех их побед, есть только одна потребность: чтобы легитимная суверенность узаконила их положение; сейчас их боятся или презирают. Глубочайшая безучастность — вот цена их трудов, а их сограждане суть самые равнодушные к трофеям армии люди во вселенной. Они зачастую доходят до того, что ненавидят эти победы, которые питают боевой дух их властителей. Восстановление Монархии тотчас обеспечит военным высокое положение в общественном (стр.146 >)мнении. Таланты обретут на своем пути подлинное достоинство, а всеувеличивающимся свидетельством его будет собственность воинов, право на которую они передадут своим детям. Эта незапятнанная слава, это спокойное сияние стоят больше наград и остракизма забвения, которое воспоследовало за эшафотом. [226]

Если взглянуть на вопрос более широко, то обнаружится, что Монархия, безусловно, есть правление, дающее наибольшие отличия наибольшему числу людей. Суверенность при этом образе правления обладает достаточным блеском, чтобы передать часть его, с необходимыми градациями, множеству действующих лиц, которых она в той или иной мере отличает. В Республике, по сравнению с Монархией, суверенность совершенно неосязаема, поскольку это есть сущность чисто духовного свойства, и ее величие нельзя передать кому-либо: так, в республиках должности не стоят ничего за пределами города, где располагается правительство; более того, они ничего не значат и в том случае, если не замещаются членами правительства. Таким образом, человек красит место, а вовсе не место — человека: последний отличается не как уполномоченное лицо, а как частичкасуверена.

В подчиняющихся республикам провинциях можно увидеть, что должности (за исключением тех, которые отведены сочленам суверена) ненамного поднимают человека в глазах ему подобных и почти ничего не значат в общественном мнении; ибо республика по своей природе является правлением, дающим наибольшие права наименьшему числу людей, называемых сувереном, который более всех отнимает эти права у остальных, именуемых подданными.

Чем больше республика сближается с чистой демократией, тем больше это ее свойство будет впечатляющим. (стр.146 >)

Пусть вспомнят ту несметную массу должностей (даже если из них вычесть все незаконно созданные), которую старое правительство Франции предлагало для всеобщего честолюбия. Белое и черное духовенство, военная и судейская службы, финансы, администрация и т. д. — сколько открытых дверей для всех способностей и для всякого рода честолюбий! Сколько неисчислимых ступеней для личных отличий! Из этого бесконечного числа мест ни одно законодательно не было выведено за круг притязаний простого гражданина: [227]среди этих должностей было даже огромное число имевших ценные свойства, которые действительно превращали собственника в нотабля и которые принадлежали исключительно третьему сословию.

Крайне разумным было то, что занятие первых мест было делом самым трудным для рядового гражданина. В государстве образуется слишком много движения и недостает субординации, если всемогут претендовать на все. Порядок требует, чтобы должности в целом были распределены по рангам, как и сословия граждан, и чтобы способности, а иногда и обычная протекция снижали барьеры, разделяющие различные классы. Таким образом, получается соперничество без унижения и движение без разрушения; отличие, связанное с должностью, проистекает, как говорится, только из-за большего или меньшего труда для замещения такой должности.

Если кто-то возразит, что эти отличия плохи, он уйдет от сути вопроса; но я утверждаю, что если ваши должности отнюдь не возвышают тех, кто замещает их, не похваляйтесь, что вы раздаете их всем (стр.147 >)желающим, ибо вы ничего не раздаете. Напротив, если должности служат и должны быть отличиями, то я еще раз повторю то, в чем ни один добросовестный человек не сможет меня опровергнуть: монархия есть правление, которое одним только замещением мест и независимо от знатности отличаетсамое большое число людей из остальных их сограждан.

Кстати, не нужно одурачивать себя этим идеальным равенством, существующим только на словах. Солдат, имеющий привилегию говорить со своим офицером в самом бесцеремонном тоне, по этой причине не равен ему. Начинает образовываться должностная аристократия, которую вначале нельзя было заметить при всеобщем ниспровержении. Даже дворянство возвращает себе свое неотъемлемое влияние. Сухопутными войсками и военно-морскими силами уже стали отчасти командовать дворяне либо гардемарины и юнкера, которых Старый Порядок облагородил, приобщив к благородным занятиям. Именно их усилиям Республика обязана своими наибольшими успехами. Если бы из-за своей чувствительности, быть может, злосчастной, французское дворянство [228] не удалилось от Франции, оно уже командовало бы сейчас повсюду; и ныне там довольно часто можно услышать: Если бы дворянство захотело, ему вручили бы все должности. Конечно, в момент, когда я пишу все это (4 января 1797 года), Республика очень хотела бы иметь на своих кораблях тех дворян, которых она приказала уничтожить на Кибероне. [229](стр.148 >)

Народу, или всей массе граждан, стало быть, нечего терять; и напротив, он всё выигрывает с восстановлением Монархии, которая принесет с собой множество реальных отличий, прибыльных и даже наследственных, вместо преходящих и не обладающих достоинством служебных мест, которые предоставляет Республика.

Я совсем не говорил о жаловании, обусловленном исполнением должностей, так как примечательно, что Республика либо вообще не платит, либо платит мало. Благодаря ей составлены лишь скандальные состояния: единственно порок может обогатиться на служении ей.

Я закончу этот параграф, сообщив наблюдения, которые ясно доказывают (так мне представляется), что опасность, усматриваемая в контр-революции, состоит как раз в запаздывании этого великого изменения.

Род Бурбонов недостижим для главарей Республики: он существует, его права очевидны и его молчание говорит, вероятно, гораздо больше, чем всевозможные манифесты.

Эта истина бросается в глаза: французская Республика, даже и после того, как она вроде бы смягчила свои максимы, не может иметь подлинных союзников. По своей природе она — враг всем образам правления: она стремится все их разрушить, так что все они заинтересованы в ее уничтожении. Политика способна, без сомнения, предоставить Республике союзников, [230]но эти союзы противоестественны или, если (стр.149 >) угодно, у Францииесть союзники, но их совсем не имеет французская Республика.

Друзья и враги непременно придут к согласию, дабы даровать Франции Короля. Часто ссылаются на успех английской Революции в прошлом веке; но сколько здесь различий! В Англии Монархия не была свергнута. Исчез один только Монарх, уступив место другому. Тот же самый род Стюартов оказался на престоле; и новый Король из этой династии унаследовал свои права. Этот Король самолично явил себя как государь, черпавший всю свою мощь в опоре на королевский Дом и фамильные узы. Правление Англии не представляло никакой опасности для других: там была Монархия, как и до революции; и Якову II [231] не хватило лишь малого, чтобы удержать свой скипетр: если бы он был чуть удачливее или, по крайней мере, чуть искуснее, он оставил бы престол за собой; и хотя Англия имела короля; хотя религиозные предубеждения [232] смешались с предрассудками политическими, чтобы исключить претендента на престол; хотя само [островное] положение этого королевства защищало его от вторжения; все же вплоть до середины нашего века опасность повторения революции висела над Англией. Все решилось, мы знаем, благодаря битве при Каллодене. [233]