Михаил Колесников - Великая мелодия (сборник)

• Название: Великая мелодия (сборник)
• Автор: Михаил Колесников
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 5-270-00053-9

Новая книга московского прозаика Михаила Колесникова — это воспоминания о том, как обратился он к теме гражданской войны, как познакомился с людьми, ставшими прототипами будущих книг о Фрунзе, Фурманове, Сухэ-Баторе. «Последние грозы» приоткрывают малоизвестные страницы партизанской войны в Крыму в годы становления Советской власти, рассказывают, как удалось вернуть на родину корпус, входивший в белую армию. Теме творчества посвящены произведения «Великая мелодия» и «Реквием».

---

Тут, в Клубе металлистов, он впервые и увидел Всеволода Вишневского. На сцену вышел скуластый, курносый матрос в тельняшке, в расклешенных брюках, руки — в карманы, покачивается, словно шлюпка на волнах, голову вобрал в плечи. Но, как оказалось, это был не сам Вишневский, а роль, которую он исполнял. А исполнял он роль анархиста, мятежника.

Потом происходило что-то невероятное: на сцене разыгрывался недавний кронштадтский мятеж. Мятеж подавили 18 марта, а Вишневский уже успел сочинить пьесу. И что это была за пьеса! Пьеса — суд. На сцене судили мятежников. Судили страстно, взволнованно. Зал был битком набит рабочими, моряками. И в этот сценический суд постепенно втягивались зрители, подавали реплики, вскакивали с мест, грозили расправиться с мятежниками-артистами. Вокруг стоял гул, Макошин видел возбужденные лица, белые от гнева глаза, сжатые кулаки, и ему становилось как-то не по себе.

Искуснее всех играл Вишневский, автор и режиссер спектакля. В адрес персонажа пьесы, которого он исполнял, сыпались оскорбления, а он сиповатым голосом отругивался, накаляя и без того жаркую атмосферу. Постепенно и Макошин поддался странному гипнозу: с ненавистью смотрел на мятежников-артистов, чувствовал, как учащенно бьется сердце, сжимал кулаки.

«Да что же со мной творится?! В самом деле, Папанин прав, Вишневский очень пригодился бы нам!.. — подумал он. — Подлинный артист».

Из клуба вышел взвинченный. Вишневский понял что-то самое важное в борьбе. Пьеса — это суд не над обманутыми матросами, а над теми, кто их обманул: эсерами, анархистами, меньшевиками. Пьеса духовно «освежала», давала понять: борьба еще не окончена! И никто не может сказать, когда будет окончена. Почему Вишневский взял для пьесы не героическую страницу гражданской войны, скажем страницу разгрома Врангеля, а антисоветский мятеж?

Макошин долго над этим ломал голову. Даже тогда, когда поднимался на борт парохода, отплывающего к берегам Турции.

Отплытие состоялось только через пять дней. В трюмы гигантского «Решид-паши» грузили бочки и ящики. Несмотря на неопределенность отношений между Советским государством и Константинополем, торговля между ними не прекращалась. И тут не было ничего странного: ведь с Советской Россией торговала и Англия, войска которой оккупировали Константинополь. Торговля есть торговля. В Константинополе находилась торговая миссия Русско-украинского Центросоюза, сотни две совслужащих. Советские грузы на турецких пароходах обычно сопровождали сотрудники Центросоюза.

Макошина и его товарищей разместили в каютах. Капитан парохода Абдул-бей, мрачный турок, был строго официален. Он не задал Макошину ни одного вопроса. Он отвечал за рейс — и только. За сохранность грузов несли ответственность полицейские, прикомандированные к «Решид-паше». Они вели также и политический надзор, следили за тем, чтобы на пароход не проникали посторонние.

Но вот море улеглось. «Решид-паша» отдал концы и снялся с якоря. Макошин вышел на верхнюю палубу. Ярко светило весеннее солнце. Хребет Варада сделался словно бы выше, величественнее, его лысина сияла нежным светом. А на юге и юго-западе по-прежнему тяжело лежали грозовые хмары. Черный полог свешивался с неба до самой воды, и в эту кромешную тьму держал курс «Решид-паша». До Константинополя почти восемьсот пятьдесят километров. Пространство, заселенное иностранными судами и греческими военными кораблями, которые охотятся за турецкими пароходами и фелюгами. «Решид-паше» запрещено заходить в другие турецкие порты, в такие, скажем, как Трапезунд или Самсун, где распоряжаются власти Мустафы Кемаля. Даже в случае крупной аварии пароход не должен подходить к тем, враждебным султану, берегам.

Как медленно ползет старый-престарый «Решид-паша»! Что за судно идет ему наперерез? Ничего страшного: просто маршруты двух пароходов пересеклись.

Макошин почувствовал, как за его спиной кто-то остановился. Это был турецкий полицейский.

— Хорошая погода, не правда ли? — спросил на русском без малейшего акцента. Щурился от слепящего солнца, иронически улыбался.

— Вы прекрасно говорите по-русски, — отозвался лениво Макошин.

— Еще бы! Я воевал против большевиков на Каспии в восемнадцатом. В составе муссаватистского флота. Попал к вам, большевикам, в плен, бежал. Устроился в полицию. Поручили наблюдать за такими, как ты, из Центросоюза.

Макошин усмехнулся:

— Каждый из нас занимается своим делом. Мне даже приятно иметь вас всегда под рукой: сейчас без бодигара советскому человеку прямо-таки опасно ходить в Константинополь.

— На меня можешь положиться: в обиду не дам, — деланно добродушно произнес полицейский. И добавил: — Если, конечно, не угодишь в руки врангелевской контрразведки. За советскими они охотятся, даже премию обещают тому, кто выдаст или изловит.

— Спасибо за предупреждение. Век живи… А сколько премия-то?

— Смотря какая птичка попадется. За тебя я, например, и двух пиастров не дал бы: физиономия в дырках. Белые продырявили?

— Гораздо раньше: в Куликовской битве. А потом в Бородинском сражении добавили. Навешали крестов и списали вчистую.

Полицейский понимающе закивал головой: мол, слыхал, слыхал!

— А в большевики как попал?

— Да никак. Кому я нужен с перебитыми ребрами?

Полицейский снял фуражку, почесал в затылке.

— Я вот тоже оказался никому не нужным. А служил на корабле.

— Буду звать вас капудан-паша.

— Зови как хочешь. Последние константинопольские новости слыхал?

— Откуда мне? Я больше по санитарной части.

Полицейский надел фуражку, лицо сделалось жестким.

— Боюсь, не доберешься ты, да и твои друзья, до Константинополя. А если и доберешься, то не позавидую вам.

Макошин насторожился: этому типу что-то известно, чего не знали чекисты.

— Что так? — спросил он нарочито испуганно.

— А вот что: англичане решили весь ваш Центросоюз арестовать! Ну, всех из совдепии, красных.

И трудно было понять, шутит он или говорит всерьез.

— Почему? Мы с англичанами торгуем. Почти что друзья.

— Вы торгуете с англичанами, которые в Лондоне. А тут другие англичане, военные: с Лондоном не советуются, хватают вашего брата — в подвал на пытки, за решетку.

— Но должна же быть причина? Нельзя же ни за что ни про что?

— Причина? — полицейский зло рассмеялся. — Кемаль-паша готовится наступать на султана — вот тебе и причина!

— Ну а Центросоюз тут при чем?

Хитро сощурившись, полицейский погрозил Макошину пальцем:

— Слышал в своем полицейском участке: ваши сотрудники из Центросоюза готовят восстание в Константинополе, хотят установить там Советскую власть.

Макошин потер лоб.

— Так это же глупость! Турки сами установят то, что им захочется. Навоевались, хватит, пора за плуг…

— Это ты так рассуждаешь. Англичане рассуждают по-другому: раз человек из совдепии, значит, он большевик, хочет установить Советы на всей земле. Мировая революция! Может, вот ты и твои товарищи едете делать мировую революцию?

Можно было бы посмеяться над полицейским-политиканом, но Макошин вдруг почувствовал прямую угрозу. Он знал: все будет зависеть не от турецкой полиции, а от поведения англичан и французов. Они могут устроить любую провокацию, подкрепив ее фальшивками. Какими бы намерениями ни руководствовался полицейский, он, несомненно, был посвящен в затею англичан и теперь откровенно издевался над Макошиным: ведь Макошин и его товарищи, по сути, находились у него в руках. Макошина даже пот прошиб: залезли в ловушку… и на помощь рассчитывать не приходится. Если бы все случилось на берегу… Он окинул тревожным взглядом море и подумал: «Из этой воды можно и не выплыть…»

Пыл полицейского как-то сразу пропал. Он сделался даже дружелюбным. Произнес с веселой усмешкой:

— А ты не из пугливых. Слышал от знакомого человека: аллах сейчас за красных! Он почему-то недолюбливает англичан и французов.

— С каких это пор?

— Как только вы дали Кемалю двести килограммов золота в слитках и оружие. Тут и дураку понятно: аллах сделал своим орудием большевиков. Хвала аллаху, господу миров, веди нас по дороге прямой…

Макошин с изумлением слушал его: дурачится, что ли? Но полицейский, словно бы потеряв интерес к политическому разговору, стал всматриваться в горизонт. Ткнул пальцем в сгущающуюся тьму, из которой выкатывались взлохмаченные волны.

— Новый шторм идет!

Пароход закачался на крутых черных валах с седыми гривами. Хлынул холодный ливень.

Макошин спустился в каюту. Неужели их миссия окончится неудачей?.. Он не стал ничего рассказывать товарищам, чтоб не тревожить их понапрасну. Почему полицейский выложил Макошину о планах англичан? Запугать? Зачем? Поиздеваться? Или намеревался что-нибудь выведать? Поведение полицейского прямо-таки сбивало с толку. Этот грудастый, свирепый на вид полицейский вовсе не походил на болтуна или шутника. Судя по всему, он хорошо знал психологию и нравы англичан, знал и расстановку сил в их лагере, как бы мимоходом помянул Керзона, британского военного министра Черчилля — заклятых врагов Советской России… Да, тут было над чем поломать голову.