Бертрис Смолл - Разбитые сердца

• Название: Разбитые сердца
• Автор: Бертрис Смолл
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-232-00358-5

Ах, как ярко светило солнце в тот майский день, когда Беренгария, принцесса Наваррская, ехала на свидание со своим женихом Ричардом I, королем Англии. Как безоглядна и самоотверженна была ее любовь, какие грандиозные строились планы, какой безоблачной казалась жизнь. Но Бог не создал Ричарда Львиное Сердце, доблестного героя Третьего крестового похода, чувствительным к женщинам… Это роман о подвиге беззаветной любви и величайшего смирения, о неистовом служении идее и неотвратимости судьбы, о сильных мира сего, бывших всего лишь простыми смертными.

---

Ричард не шевельнулся и не разжал уст. Альженеец и Рэйф вторили: «Аминь», а последним к ним присоединился и мой слабый, приглушенный вином голос.

Последовала неловкая пауза. Альженеец и Уолтер стояли и смотрели на короля, Рэйф не отрывал глаз от вычерченных с таким трудом карт, потом внезапно повернулся и бросился к ложу Ричарда.

— Милорд, — вскричал он, забыв понизить голос и визжа как истеричная женщина, — нам пора на штурм! Все трусы и предатели ушли, остались самые лучшие. Вы поведете их к победе!

— При двадцати сарацинах на одного нашего, Рэйф? И практически без лошадей! Должен ли я вести тех, кто мне верит, на верную смерть? Кому это пойдет на пользу, кроме моих врагов?

— Вы мудро сказали, сир, — горько проговорил альженеец. — После гибели цвета Англии и Аквитании под Иерусалимом Филипп стал бы на западе всесильным.

— И ваш брат Иоанн… — сердито заговорил Уолтер. Складывалось такое впечатление, что умозрительная оценка предполагавшихся планов Филиппа утешала этих людей, ставших жертвами его вероломства.

— Мой брат Иоанн не создан для того, чтобы завоевывать королевства, — заметил Ричард. — Да и времена нынче не те. Оставьте меня одного, мой верный Альжене и мой добрый Уолтер; ступайте спать. Утром я приму решение.

— Время приносит утешение, — сказал Уолтер, словно стоял перед родственниками покойного.

— И месть, — тихо пробормотал Альжене.

Они вышли из палатки, и Рэйф, все еще стоявший на коленях перед кроватью Ричарда, поднял голову.

— Сир, если дело лишь в лошадях, я могу выкрасть их у сарацинов. Арабские лошади настолько выдрессированы, что их никогда не держат в загонах. Они бродят между шатрами, а по привычному зову следуют за тем, кто их позвал, как стадо баранов. Мне эти приемы известны. Я могу выкрадывать их по десятку за ночь и приводить к вам. Какой же я дурак, что не додумался до этого раньше!

— Послушай, — сказал Ричард почти грубо. — Уолтер верный и пылкий человек и хорошо знает своих англичан. Альжене тоже вполне надежен. Робико Богемский соблюдает обет: отказывается от мяса, вина и женщин, пока сарацины удерживают Иерусалим. Магистр тамплиеров храбрый человек, хотя и монах. Но сегодня после слов бургундского герцога все они пришли к единому мнению: этот крестовый поход закончен!

Рэйф упал на кровать и зарыдал. Я подумал о его потерянной юности, отнятой мужской силе, неудовлетворенной жажде мести. Вскоре он заснул, всхлипывая во сне как ребенок. Сколько раз он так рыдал по ночам?

Я лежал в своем углу, думая обо всем понемногу. В тот день почта была из Акры — не с ней ли пришли приказы Филиппа? Не дотянулась ли сюда из Парижа длинная рука друга, обернувшегося врагом, чтобы убить надежду на победу в час, когда стало возможным ее достижение? Неужели Филипп, уезжая, приказал герцогу Бургундскому выжидать до последнего момента, а потом заявить об отказе участвовать в штурме? Кто мог это знать? И узнает ли кто-нибудь об этом когда-то? И что дальше? Какое решение утром примет Ричард, куда оно его поведет? Обратно в страну, которой правил, к женщине, которая его любила? Станет ли он искать утешения в маленьких радостях повседневного существования, чтобы в один прекрасный день сказать: «Когда я участвовал в крестовом походе…» или «Помню, однажды, в Палестине…»

Я знал, что Ричард не спит. Он вздыхал, беспокойно ворочался, и кровать скрипела под ним. Всего однажды, и то не больше чем на час, он показался мне скорее героем, нежели простым человеком. Я не любил его, как Рэйф, не восхищался им так безоглядно и не благоговел перед ним, как Уолтер и Альжене. Его отношение к Беренгарии всегда стояло между нами. Но через этот барьер я видел, быть может, яснее тех, кто, любя его, были свободны от необходимости заглядывать вперед, и в этот час догадывался о его мыслях и чувствах. Даже то благословенное ощущение единства и покоя, царившее среди нас в последние недели, получило сейчас какой-то горький привкус. Нисколько не богохульствуя, я думал о том, что за триумфальным крестным ходом в Вербное воскресенье последовали одинокие мучения в Гефсимане. (Анна, винные пары все еще мутят мне мозг. Это была просто пустая мысль. Ричард Плантагенет никогда не казался мне похожим на Христа.)

Я пошарил под подушкой и мягко сказал:

— Сир, я знаю, вы не спите. Хотите уснуть?

Несколько секунд ответа не было. Потом он вымолвил, так же мягко:

— Я мысленно прохожу весь путь, шаг за шагом, признавая каждую ошибку, каждый неправильный шаг, каждое не мудрое слово. Знаешь, когда был проигран наш крестовый поход? Ты же был там и видел, как это произошло! От стен Иерусалима я сейчас вернулся в Лондон, в Башню Вильгельма!

— Нет, — спокойно сказал я. — Это просто ночная мысль, сир. Такие мысли всегда кажутся правдоподобными только ночью и всегда пагубны. Утром мы осознаем свое заблуждение.

— Эта мысль верна. Женись я на французской принцессе, Филипп остался бы моим сторонником и Леопольд тоже. Разве это непонятно? Исаак Кипрский не пожелал допустить на Кипр мою невесту, потому что надеялся получить ее сам. Женись я на Алис, а не на Беренгарии, мне не пришлось бы захватывать Кипр и лишать наследства маленькую толстушку — племянницу Леопольда! Это величайшая и самая отвратительная шутка из всех, какие Бог сыграл с человеком, мой мальчик! Если не говорить о моей матери, однажды побившей меня за невоспитанность, когда я был уже почти взрослым и чувствовал себя всемогущим, я плевал на женщин, они вообще ничего для меня не значили. И все же две женщины меня сломили.

Было слишком просто принять это как факт, не учитывая многих вещей, сыгравших свою роль в данной ситуации, но эта мысль была правомерна и губительна! Подобное, бывало, испытывал и я. Но для Ричарда Плантагенета было внове лежать без сна ночь напролет, всматриваясь в прошлое: он ведь всегда выбрасывал через плечо пережитые дни, как солдаты бросают апельсиновые корки, и всю жизнь стремился только вперед, к блестящему будущему, которое оказалось миражем.

Сказать было нечего, и я повторил:

— Если захотите уснуть, сир, у меня есть хорошее средство.

Больше я ничего не мог для него сделать. Да, он ошибался, и ошибался жестоко, но неизменно оставался королем и всегда был снисходителен ко мне. Я предлагал ему ночь странных и прекрасных сновидений, не связанных обычно с жизнью бодрствующего человека, уносящих спящего в неведомые места, к фантастическим существам, подобных которым нет на земле. Пробуждение окажется ужасным, но завтрашний день для него в любом случае будет трудным.

— Ты добросердечный парень, Блондель, но я не хочу твоего лекарства. Что случилось, то случилось, и это надо пережить. А теперь спи.

Что ж, Христос в час своих мучений тоже отвернул голову от иссопа и мирры. Я проглотил пилюлю и уснул.

16

Такова моя хроника крестового похода. Анна Апиетская просила меня: «Пишите обо всем, что увидите и что узнаете, Блондель». Третий крестовый поход закончился в тот самый вечер в Вифании, и я вправе закончить повествование отъездом союзников и отказом от войны.

Однако я продолжаю понемногу писать, ради развлечения и собственного удовольствия. Слишком много писателей, как церковников, так и светских, макали перья в чернильницы, чтобы записать свои суждения и догадки в отношении дальнейших событий, и мне показалось забавным изложить свои впечатления о том, что было после завершения крестового похода. Летописец Филипп семь лет назад в келье Реймского монастыря выразился следующим образом: «Время между отплытием Ричарда Плантагенета из Акры и его появлением в Вене окутано тайной. В некоторых описаниях утверждается, что в тот период его сопровождал некий лютнист, менестрель, личность, представляемая одними как преданный слуга, другими — как предатель, выдавший Ричарда врагам. Однако наиболее авторитетные историки считают, что этот лютнист — мифический персонаж, существовавший лишь в воображении миннезингеров».

Браво, «авторитетные историки»! Браво, летописец Филипп!

Той ранней весной закончился год крестового похода, но война продолжалась. Сарацины окружили гарнизон, оставленный нами в Яффе, и когда Ричард дошел туда, завязалась жестокая и успешная для него битва. Он сражался со всей былой энергией, дерзостью и мудростью, словно переживал возрождение духа. Я думаю, что возрождение — правильное слово, поскольку Ричард, возвращавшийся из Вифании в Акру, был конченым человеком. Когда подавали еду, он ел, но не находил в ней вкуса, и пища не шла ему впрок. Он клал ее ложкой в рот, но с таким же успехом мог есть рубленое сено и не понял бы этого. Он исхудал и выглядел изможденным, почти перестал заботиться о своей внешности и не менял бы рубашки, если бы я не заставлял его надевать чистую. В фургоне он больше не ездил и отдал свою чалую лошадь Рэйфу Клермонскому, страдавшему от гноящегося нарыва на пятке. Нога Рэйфа карикатурно распухла, и Ричард сказал: «Садись на араба, его ровный ход будет меньше тебя беспокоить», а сам поехал на хромой спотыкающейся кобыле, которую тот приобрел после гибели Лайерда. Однако арабский конь был норовистым, и иногда Рэйф с искаженным от боли лицом пускал его в галоп в объезд основной дороги.