Труди Биргер - Завтра не наступит никогда (на завтрашнем пожарище)

• Название: Завтра не наступит никогда (на завтрашнем пожарище)
• Автор: Труди Биргер
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-8370-0158-1

Эта книга — рассказ о трагической судьбе еврейском девочки, пережившей во время войны все ужасы Ковенского гетто, подневольного труда и нацистского лагеря смерти Штуттгоф. Маленькая Труди чудом избежала смерти и печи крематория и выжила только благодаря своему мужеству, самоотверженности, изобретательности, неиссякающей надежде и любви к матери.

---

Труди Биргер НА ЗАВТРАШНЕМ ПОЖАРИЩЕ Воспоминание о холокосте в соавторстве с Джефри Грином

Посвящение

Я посвящаю эту книгу моему мужу Зееву, моим сыновьям: старшему Дорону и его жене Айе, среднему Одеду и его жене Нурит, младшему Гиле и его жене Дити; моим замечательным внукам: Ади, Эрану, Талю, Лирону, Ори, Шахару, Шир, Томар и Ноа.

Я посвящаю эту книгу памяти моего отца, братьев моей матери и ее родителей, убитых нацистами в Ковенском гетто.

Я выражаю благодарность моему соавтору Джефри Грину.

Предисловие к русскому изданию

Эта книга — рассказ о трагической судьбе еврейской девочки, пережившей во время войны все ужасы Ковенского гетто, подневольного труда и нацистского лагеря смерти Штуттгоф. Маленькая Труди чудом избежала смерти в печи крематория и выжила только благодаря своему мужеству, самоотверженности, изобретательности, неиссякающей надежде и любви к матери. Нацисты отняли у нее дом, детство, возможность учиться. Ребенок из очень благополучной еврейской семьи в одно мгновение оказался за колючей проволокой под дулами ружей, ей пришлось выполнять самую черную работу, которую только могли придумать ее мучители; от голода и лишений она потеряла возможность расти и развиваться, у нее отняли отца и всех родственников. Любая история узника лагеря смерти, избежавшего гибели, выглядит фантастической, потому что нацисты никому не оставляли никаких шансов, чудовищная машина уничтожения работала безотказно, и свидетелей почти не осталось. Вот почему книга Труди Биргер, лично прошедшей все круги нацистского ада, это прежде всего воспоминания очевидца трагедии еврейского народа, свидетеля преступлений против него. Это обличительная книга, состоящая из достоверных фактов. И еще это книга о подвиге маленькой девочки, которая спаслась сама и спасла свою маму, о том, как в нечеловеческих условиях ей удавалось сохранять присутствие духа и человеческое достоинство. Разумеется, ей сопутствовала удача, но удача приходит только к сильным и целеустремленным людям.

Труди Биргер родилась в Германии, во Франкфурте, в 1927 году. После прихода к власти нацистов ее семья вынуждена бежать из Германии в свободный город Мемель, теперь это литовская Клайпеда; в 1938 году они переехали в Ковно (теперь Каунас). Они счастливо, как им казалось, избежали депортации в Сибирь при Советах и, после того как немецкие войска в 1941 году оккупировали Прибалтику, оказались в Каунасском гетто. В 1944 году, после ликвидации гетто, Труди с матерью попали в Штуттгофский концентрационный лагерь, оттуда в рабочий лагерь под Торунь и снова в Штуттгоф. Весной 1945 года в Балтийском море англичане перехватили немецкие суда, на которых нацисты пытались вывезти заключенных. После освобождения Труди с мужем Зеевом и матерью некоторое время скитались по Германии, а потом нелегально выехали в Палестину. Сейчас Труди Биргер живет в Иерусалиме и активно занимается благотворительной деятельностью.

Джефри М. Грин, соавтор Труди Биргер, родился в Нью-Йорке, закончил филологический факультет Принстонского университета, получил степень доктора филологии в Гарварде и уехал с женой в Израиль. С 1973 года работает переводчиком. Кроме этого занимается художественным переводом (перевел несколько романов Аарона Аппельфельда), пишет прозу.

Глава первая ВДВОЕМ С МАТЕРЬЮ

Мы с мамой медленно продвигались вперед в длинной извилистой очереди, под безразличными взглядами охранников. Сколько женщин в лохмотьях, в грубых деревянных башмаках прошли перед ними? Куда?

Мы смотрели себе под ноги, на землю, утрамбованную до нас бесчисленным множеством прошедших здесь ног. Мы, как и все здесь, были сплошным комком страха и покорности. Прямо сейчас решится наша судьба, причем окончательно и бесповоротно — кого-то из нас тут же отправят на смерть, кого-то оставят жить. Это было в конце войны, и мы уже знали, что можно ожидать от нацистов.

Мы с матерью чувствовали себя совершенно одинокими и беспомощными. Немцы расстреляли моего отца и моего дядю. Родители моей матери и ее брат остались в Ковенском гетто, спрятались в бункере, надеясь дожить там до прихода русских. Мы не знали, удалось ли им уцелеть, и пройдут долгие годы, прежде чем мы узнаем об их ужасной участи. У нас никого не было, кто подсказал бы нам условия выживания, раскрыл правила этой страшной игры. Поэтому принимать любые решения приходилось наугад. И мне, совсем ребенку, предстояло это делать на каждом шагу.

Тремя днями ранее на железнодорожном перроне в Ковно мы были охвачены полнейшей растерянностью и ввергнуты в панику. Нацисты делали свое дело решительно и быстро. Они не дали нам возможности ни запастись даже самым необходимым, ни даже просто попрощаться с близкими. Охранники, выкрикивая приказы, перегоняли нас из одного места в другое, как скот. С их точки зрения, главным было поддерживать должный порядок. Без малейшего колебания они отделили мужчин от женщин и в считанные часы загнали тысячи человеческих существ в товарняки. Именно в это время мы, я и моя мать, потеряли моего старшего брата, Манфреда — это случилось как раз перед погрузкой в вагоны.

Нацисты заставили нас покинуть Ковно без каких-либо вещей, кроме одежды, которая прикрывала нас. Когда мы прибыли в концлагерь, они загнали нас в огромный сарай и заставили раздеться. И хотя за три года жизни в гетто эта одежда превратилась в лохмотья, особенно после путешествия в переполненных вагонах для скота, но это была наша одежда. Сейчас же от этого не осталось вообще ничего, даже заколки для волос. Нацистские охранники бросили нам нечто бесформенное, из вторых, третьих или четвертых рук — гражданскую одежду с желтой звездой, пришитой сзади. Нам не дали даже лагерной полосатой униформы наподобие той, что полагалась тем узникам из Польши, которые не были евреями, а были уголовниками, жестокими и беспощадными.

Теплым и солнечным июльским утром 1944 года нас загнали в железнодорожные вагоны для скота, где мы провели трое суток без всякой еды. Но, несмотря на голод и подавленность, несмотря на страх и унижение от того, что нам на руку ставили клейма, несмотря на приказы, которые выкрикивали нам капо, одетые в униформу, то и дело угрожающе взмахивавшие хлыстами — несмотря на всё это, солнце над головой и свежий воздух придавали мне бодрость. Я была шестнадцатилетней девушкой и, несмотря на последние годы, полные нужды и лишений, во мне был еще достаточный запас молодой жизненной силы.

Итак, мы продвигались вперед в плотной толпе незнакомых женщин, где никто не спешил к той точке, в которой кончалась одна область сомнений и начиналась другая. Мы вынуждены были идти вперед под напором тех, кто напирал сзади, под равнодушными взглядами охранников, стоявших по другую сторону ограды из оголенных проводов вместе со своими собаками. Высокие сторожевые вышки с солдатами, вооруженными пулеметами, были часто расставлены по всему периметру концлагеря.

Мы слышали голоса солдат, рычание их псов и продвигались вперед едва дыша, не издавая ни звука; только время от времени можно было уловить чей-то стон или кто-нибудь, замирая от страха, шептал молитвы. Северное солнце сверкало на солдатских пуговицах, на стволах ружей и начищенных сапогах. Оно было и в прищуренных взглядах, направленных на нас. Охрана была наготове: огромные собаки, тяжело дыша, рвали поводок, оскаливая зубы. Может быть, они ощущали исходящий от нас запах страха? Их раздражал кислый запах давно не мытых тел, смрад мочи и испражнений, от которых мы не могли избавиться, нечистое дыхание, вырывавшееся из наших ртов, вонь болезней, страха и голода.

Мы с мамой шли, вцепившись друг в друга, и все остальные жались кто к кому, стараясь держаться кучно, пусть даже не будучи знакомыми, ибо это давало хоть какую-то иллюзию защищенности. Сейчас между нами и врачом, осуществлявшим селекцию, оставалось совсем немного женщин. Всё мое внимание теперь сосредоточилось на нем. Именно он в настоящий момент решал мою судьбу. Это был высокий, красивый блондин в нацистской униформе. Он гордо стоял перед очередью, являя собою в данных обстоятельствах высшую инстанцию. Он смотрел пристально и безразлично на каждую женщину, появлявшуюся перед ним, пытаясь увидеть какие-либо признаки, делавшие ее бесполезной для подневольного труда. Скупыми, сдержанными жестами, не проронив ни слова, он отправлял очередную жертву налево или направо. В очереди не было никого, кто не знал бы, что это означает.

Я была заворожена этим красивым, высоким, чистым, элегантным, сытым доктором. Его лицо было интеллигентным и надменным, но совсем не злым. Быть может, если я доброжелательно улыбнусь ему, он сделает то, что я хочу? Мы придвигались все ближе. О своей судьбе я не беспокоилась, я была твердо уверена, что буду послана направо, у меня уже была большая практика в прохождении селекции. Я знала уже, что надо изображать на лице дружелюбие, приветливость и держаться как можно прямее, изо всех сил показывая, что я полна энергии, но в отношении моей матери такой уверенности у меня не было. Ей не исполнилось еще и сорока, но и в лучшие времена она не выглядела крепкой. Еще в детстве у нее обнаружились проблемы с сердцем, и мой отец всегда ее тщательно оберегал. Когда мы вынуждены были покинуть наш дом и перебраться в гетто, он всегда стоял между нею и жестокими реалиями этого мира. Даже в гетто она всегда была под его защитой. Но нацисты убили его, и от этой непоправимой потери моя мама неузнаваемо постарела. Вместо сорока ей можно было дать все шестьдесят. Кожа на лице стала морщинистой и серой, глаза погасли. И одежда ее, которую она получила в лагере, — бесформенное черное одеяние, отнюдь не помогало ей выглядеть моложе. И это была моя мать, та, что прежде носила только сшитую по заказу одежду! Сейчас она выглядела, как простая нищенка.