Игорь Неверли - Сопка голубого сна

• Название: Сопка голубого сна
• Автор: Игорь Неверли
• Издательство: Издательство «Художественная литература»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: ISBN 5-280-00662-9

Увлекательный роман повествует о судьбе польского революционера, сосланного в начале 20 века на вечное поселение в Сибирь.

---

Я лежал на скамье в блаженной полудреме, положив голову Евке на грудь, она придерживала меня сзади под мышки.

— Ну, отошел?

— Отошел...

— Ноги чувствуешь?

— Чувствую...

— Пошевели пальцами. Я пошевелил.

— Значит, все в порядке. Сможешь танцевать на моей свадьбе.

— Насчет этого не сомневайся.

— Как же ты нашел дорогу в такой буран?

— Собака меня вела.

— Молодец, Брыська, спас хозяина.

Брыська, услышав свое имя, вскочил и лизнул нас по очереди в лицо.

— Считай, что он тебя поцеловал.

— Считаю. А теперь лежи, не двигайся, я чай заварю.

Она встала.

— Мне уже хорошо. Могу идти домой.

— Посмотрим. Глянь, как метет на дворе... Ты все еще у Емельяновых живешь?.

— Да, я оставил за собой комнатку на чердаке, в свое отсутствие плачу по два рубля в месяц.

Она подняла со стола мой узел.

— Господи, ты еще и это тащил... Что у тебя здесь?

— Добыча всего месяца. В частности, черно-бурая лиса.

— Ох, это я должна посмотреть! Она развернула узел.

— Какая красавица! Папа в позапрошлом году такую же пристрелил.

— Нравится тебе?

— Очень!

— Тогда, пожалуйста, оставь ее себе.

— Да ты что! Знаешь, что на деньги, вырученные за нее, ты сможешь дом построить?!

— Это не важно. Главное, что тебе нравится. Накинь ее, пожалуйста, на плечи... Как тебе идет!

— Значит, вот ты какой,— задумчиво сказала Евка и решительным жестом скинула шкурку с плеч.— Нет, спасибо. По охотничьему обычаю, первую добычу никому не отдают, потому что это приносит несчастье, я такого не хочу. Когда продашь чернобурку, можешь купить мне красивую косынку. Приму и буду носить... А вот и чай поспел. Выпей, тебе пойдет на пользу.

Я пил, обжигаясь, горячий чай, а Евка накинула платок на голову и куда-то убежала, сказав, что сейчас вернется.

Ее не было довольно долго. К ее приходу я успел допить чай, вынуть ноги из таза и надеть каченцы.

— Я баню истопила,— заявила она весело и как-то возбужденно.— Иди, помойся с дороги, а я пока обед приготовлю.

— Да ведь у меня дома баня есть.

— Есть, да не такая. У Емельяновых черная баня, а у нас белая, чистая, без дыма, с полками до самого потолка. Пошли.

Я накинул кухлянку, побежал за Евкой сквозь пургу на другую сторону двора и очутился в жарко натопленной бане.

— Я^Митрашу отпустила к родителям на пару недель, тут у него теперь мало работы. Слава богу, перед уходом он воды натаскал бочки три, поэтому я быстро управилась, только печку затопила и все.

Она объяснила, где что лежит, и вышла.

Я разделся, налил воды в шайку, намылил голову и лицо и, наклонившись, с закрытыми глазами начал мыться. Вдруг сзади послышались шаги, и по моей спине начала гулять щетка. «Главное, спину помыть... Тут без женской помощи не обойдешься!»

Меня охватила дрожь. Евка! Моих ягодиц касался ее голый живот. Я быстро сполоснул лицо и обернулся.

Обнаженная, как Венера Милосская, стояла передо мной женщина из моих снов. В руках держала щетку, пыталась насмешливо улыбнуться, но от волнения у нее вместо улыбки получилась жалкая гримаса.

— Ты мне черно-бурую лису дарил, а я тебе — себя. Берешь?

— Беру...

— Тогда по рукам! — ударом ладони она словно бы скрепила сделку и попросила тихо: — Давай залезем на верхнюю полку...

На полке, в клубах горячего пара наши тела распарились от ласк и объятий, я жадно искал губами Евкину грудь, ее соски, изголодавшись по ласке, твердели еще и еще, но вот ее охватила дрожь, ненасытное тело напряглось до предела, забилось в спазме, из уст вырвался дикий хриплый крик. Никто еще не переживал близость со мной с таким яростным наслаждением, опыт у меня в этом смысле был не слишком большой, и я испугался.

— Евочка, милая, что случилось? — я осыпал ее лицо поцелуями.— Тебе плохо?

Она открыла глаза, словно приходя в себя после обморока.

— Слишком хорошо... Я и не думала, что это так...

— Значит, ты никогда раньше?

— Ты же видишь... Девственница в двадцать четыре года, сказать стыдно...

Она поцеловала меня и снова прикрыла глаза. Могучая Евка лежала тихо, покорно, прижавшись к моему плечу. Я осторожно собрал ее волосы и накинул себе на лицо, потом ей, мы смотрели друг на друга сквозь них, как сквозь листву.

— Я мечтал, что у меня будет когда-нибудь женщина, обязательно с толстыми косами, и мы будем вот так лежать нагие, укрываясь только ее волосами... Странно, правда? Мне скоро двадцать восемь, и вот уже пять лет я бывал с женщиной только во сне и в мечтаниях. Ты, Евка, освобождаешь меня от чувства ущербности.

— Красиво говоришь, Бронислав... А имя у тебя твердое, воинственное, не получается из него ласкательное... Мать-то как тебя звала?

— Обыкновенно, Бронек.

— Вот это лучше. Бронек, Бронечка, Бронюшка...

— Скажи, Евочка, а почему ты замуж не вышла?

— А мне что, есть нечего, чтобы вкалывать на мужа, детей, свекра со свекрухой, да чтобы меня еще били при этом? У нас все бьют своих жен. Даже слабосильный сапожник Парфенка, когда напьется. Я как-то у него спросила, зачем ты ее бьешь, ведь она у тебя хорошая, ее уважать надо? И знаешь, что он сказал? Каждому человеку надо иногда почувствовать, что его боятся...

— Ну, а твой отец? Ведь он не бил?

— Нет. И люди говорят, что она поэтому его и бросила.

— Твоя мать его бросила?

— Да, ушла с проезжим охотником. Сказала, что любит того. Это давно было, я тогда еще совсем маленькая была.

— И ты ничего о ней не знаешь?

— Нет, она уехала далеко, в Грузию. Говорят, она была цыганка.

— Ага, вот почему ты такая смуглая и чернобровая... А отец почему не женился?

— Не захотел мачеху в дом приводить. Были у него, конечно, женщины. Теперь вот с Акулиной живет, со вдовой.

— С этой старухой?!

— А ты эту старуху видал? Ей 36 лет, кровь с молоком, в работе всегда первая. Она хорошая мать. Через несколько лет, когда дети подрастут, может, она и переедет к отцу.

— А отцу сколько лет?

— Шестьдесят. Но с ним не всякий молодой сравнится... Знаешь, он хочет передать мне дом и все хозяйство и жить одной охотой. Место себе присмотрел в тайге, от людей далеко, а к богу близко, красивое место, собирается там дом построить...

— Тебе не кажется, что стало холодно?

— Господи, про печку-то я и забыла. Погасла совсем!

Она соскочила с полки, я за ней. Огня в топке почти не было, мы подкинули дров, дули, пока они не разгорелись, а потом грелись, поворачиваясь к пламени то одним, то другим боком.

— Ты про ад не думаешь? Там горят в огне такие грешники, как мы.

— Разве это грех — любить друг друга? Мы ведь никому не делаем зла!

Печка гудела. В блеске бушующего пламени распущенные Евкины волосы стекали кровавым каскадом на гордую грудь и бесстыжий живот, на вызывающую прелесть греха, словно дело происходило на шабаше ведьм.

Евка плеснула ушат воды на раскаленные камни, вода зашипела и обдала нас паром.

— Ах, как хорошо... Отхлестай меня, Бронек! Я взял березовый веник и ударил им разок-другой.

— Нет, не так, сильнее... Чтобы я почувствовала. Я начал хлестать сильнее, на розовой спине проступили полосы.

— Достаточно... Теперь давай я тебя!

Она хлестала ловко и умело, и мы так разохотились, что снова забрались на верхнюю полку, снова были ласки, дрожь и дикий вскрик.

Я гладил ее, успокаивая и утешая, как нечаянно нашкодившего ребенка.

— А что, все женщины при этом кричат, не слыша своего крика?

— Насчет всех не скажу, у меня опыта мало. Но те, с кем я был близок, вели себя тихо.

— Это, наверное, оттого, что я припозднилась, двадцать четыре года... У нас девушки живут, венчанные и не венчанные, лет с семнадцати-восемнадцати.

— Возможно, ты права... Знаешь, Евка, мне чертовски есть хочется. А тебе?

— И мне тоже. Ничего удивительного, ведь уже вечер!

Мы торопливо слезли с полки, помылись, Евка залила водой огонь в печке.

— А где твоя одежда?

— Дома оставила. Чтобы не пропиталась паром и не висела на мне как тряпка.

И мы с ней, она первая, я с одеждой под мышкой следом, голые, нырнули по колено в снег, в метель — на ту сторону, к дому, вынырнули в сенях, отряхнулись и в теплой комнате оделись.

Обед был уже готов, да какой! Оставалось только разогреть его, и тут у меня мелькнула мысль, что вряд ли Евка затеяла бы такое пиршество для себя одной. Может быть, она узнала от отца, что я приду? Может, они обо всем сговорились? Я чуял опасность, но не было сил вырваться из этой сладкой ловушки.

Итак, обед. На закуску сибирская сельдь, черемша, соленые грузди и огурцы. Потом жирные мясные щи, пирожки с мясом и с грибами, клюквенный кисель, чай с вареньем и со сладким пирогом. Кроме того, Евка поставила на стол графин с терпко-сладкой домашней наливкой, мы с ней выпили по три стопки — от любви у нас разыгрался аппетит — и отправились в постель с горой взбитых до самого потолка подушек.